Как стать миллионером

Рубрика в газете: Из портфеля конкурса «Неформат», № 2022 / 24, 24.06.2022, автор: Николай ЕРЁМИН (г. Красноярск)

— Давай напишем пьесу «Как стать миллионером?» — предложил прозаик Константин Невинный своему другу поэту Михаилу Злобину.

— Зачем? — спросил Михаил.

— Чтобы люди сходили в театр, посмотрели спектакль по нашей пьесе и воплотили наши идеи в жизнь, то есть стали миллионерами, богатыми и счастливыми людьми!

— Представляю, как все становятся богатыми и счастливыми. А кто же тогда будет бедным и несчастным?

— А никто! Просто-напросто не останется на земле ни одного несчастного человека.

— А ты слышал выражение — «Не в деньгах счастье»?

— Слышал, а в чём же тогда?

— Ну, в любви, скажем, в свободе, да мало ли в чём!

— Хорошо. Все персонажи нашей пьесы будут влюблены друг в друга и свободны! — сказал Константин.

— Чудак! Пора бы тебе уже догадаться, что любовь и свобода несовместимы, — возразил Михаил. — Я дважды был влюблён, и чем все эти любови кончались? Семейным рабством. Да, да, рабством! Ведь раб — от слова работать. Я работал днём и ночью, чтобы прокормить своих жён и детей. Хватит мне такой любви и свободы!

— А если бы ты был миллионером, — мягко возразил Константин, — всё было бы иначе.

— Что — иначе?

— Ты бы мог купить себе и жене, и детям всё, что хотел, для чего ты работал. Деньги гарантируют свободу.

— Ну, хорошо, а ты знаешь, что пьесы во все времена писались бедными драматургами по заказу богатых и власть имущих?

— Представляю, — усмехнулся Константин, — но это раньше было. Сейчас же нам пьесу никто не закажет. Мы можем рассчитывать только на свои силы.

Напишем, придём в театр — и её, никем не заказанную, поставят, как миленькие, потому что всем интересно будет узнать, как стать миллионером!

— Ну, Константин, ты даёшь! Оглянись по сторонам. Все театры пустуют. Людям уже не интересно, что происходит на сцене, жизнь сама стала интереснее любой пьесы! На каждом углу что-нибудь происходит — или демонстрация, или митинг протеста. В каждом доме, в семье или офисе — интриги, козни, любовь, измены, предательства, ложь, насилие, теракты, наконец… Зачем идти в театр, чтобы узнать, как стать миллионером? В условиях инфляции миллионы очень быстро обесцениваются.

— Хорошо, назовём свою пьесу — «Как стать миллиардером?»

— У тебя есть секрет? — спросил Михаил.

— Есть! — ответил Константин. — Люди валом будут валить на наш спектакль, и мы первыми с тобой станем миллионерами. Как говорится, с миру по нитке — нищему на рубаху. Потом миллионерами станут директор театра, режиссёр и все актёры. А потом и все зрители.

— Ты меня не понял. Если у тебя есть какой-то секрет, делись со мной, зачем писать пьесу и делиться со всеми? Двух миллиардеров на наш прекрасный сибирский город Абаканск будет вполне достаточно.

Вспомни, был ли великий драматург Шекспир миллионером? К твоему сведению, все его пьесы, написанные по заказу, не выдерживали и пяти представлений. И ему приходилось писать всё новые и новые пьесы, чтобы хоть как-то сводить концы с концами.

— Это ты меня не понял.

Не хочешь, значит, писать со мною пьесу, рисковать без заказа, тратить силы и вдохновение? А ведь без труда не выловишь и рыбку из пруда, — сказал Константин Невинный. — Что ж, придётся одному сесть за стол и стать современным Шекспиром.

Если хотя бы каждый второй житель или гость нашего миллионного города сходит в театр и посмотрит мою пьесу, заплатив за билет тысячу рублей, представляешь, сколько я заработаю?

А ты сиди, или нет, лучше лежи на диване, свободный и ни в кого не влюблённый, отдыхай! Но помни, что под лежачий камень вода не течёт.

Подумай, ещё три дня я буду ждать твоего согласия. А потом поздно будет.

Но поздно не стало. Через три дня произошёл дефолт. Деньги обесценились в 1000 раз, и все вокруг мгновенно стали миллионерами.

Мечты о Китае

С детства я мечтал побывать в Китае.

Наша семья жила тогда в Благовещенске, и по вечерам смотрел я, как заворожённый, с русского берега Амура на китайский, на таинственных рыбаков в лодках-джонках, на далёкие сказочные домики с выгнутыми крышами. Казалось, на эти крыши падали с неба и скатывались, как с трамплина, злые и добрые духи.

Мечты мои обострились, когда мы с Дальнего Востока переехали в прекрасный сибирский город Абаканск. Я плакал неподдельными горючими слезами, потому что расстояние между мною и Китаем увеличилось в несколько раз.

Ах, как легко во сне я забирался на Великую китайскую стену и шёл, шёл по ней всё выше и выше, пока не просыпался.

А днём писал стихи в китайском духе.

Пока не стал взрослым.

 

В Абаканске у меня появилось много друзей — художников и поэтов.

Художникам Абакнска было хорошо. Для них в Китае построили Дом творчества, и каждый год они ездили туда. Затем в Харбине, Шанхае, Пекине им устраивали выставки, издавали альбомы, которые я рассматривал с восторгом и завистью.

Поэтам было хуже, у них не было ничего подобного.

Поэтому я проводил много времени в мастерских художников, побывавших в Китае, рассматривал картины, изображавшие драконов, фотографии дивных рек и гор, изображения счастливых, улыбающихся людей.

Мне тоже хотелось в Дом творчества! Мне хотелось научиться рисовать акварельными красками, хотелось путешествовать по китайской земле и писать об этом.

И мои мечты готовы были вот-вот воплотиться. Все были — за, и художники, и их председатель творческого союза, и дирекция китайского Дома творчества. Потому что это был год, объявленный годом Русско-Китайской дружбы.

Было достигнуто, так сказать, предварительное соглашение, по которому меня обещали включить в очередной список приглашённых и известить через мэрию Абаканска.

Я истомился от ожидания.

Заметив это, моя жена сказала: — Что-то долго тянется процесс! Позвони, узнай, в чём дело, под лежачий камень вода не течёт.

Я позвонил, и секретарша сказала, что меня искали, но не нашли, поэтому вместо меня с группой полетел спичрайтер мэра. И понял я, что стал жертвой неведомой мне интриги, что не видать мне Китая, как своих собственных ушей, не взойти наяву на Великую Китайскую стену, не привезти в качестве сувенира терракотовую копию древнего китайского воина на коне и не написать книгу о своём путешествии.

Через месяц группа вернулась. На пресс-конференции радостные художники показывали новые картины, шутили, как трудно им было привыкать к рисовой водке и изобилию животных и растительных закусок, дарили альбомы и открытки.

Один только спичрайтер был невесел. Он рассказал, как во время купания в каком-то водоёме его покусали рыбки пираньи, как было больно и как не заживают на ногах места укусов.

Прошло какое-то время, и я прочитал в газете, что он скончался после тяжёлой непродолжительной болезни. Царствие ему Небесное.

И перестал я мечтать о сказочном Китае. И ничего с этим не поделаешь. Аминь.

Многая лета

— Юбилей — это репетиция поминок! — сказал председатель Абаканского отделения Союза российских писателей Альберт Иванович Шалимов, открывая свой юбилейный вечер.

С тихим ужасом готовился он к приближающемуся 65-летию.

По ночам его мучили кошмары.

А накануне приснилось, что он заснул летаргическим сном и его — живьём! — положили в гроб, чтобы похоронить, и на гражданской панихиде вынужден был слушать, не в силах пошевелиться, какой он был хороший человек и замечательный, даже выдающийся, писатель.

И вдруг сел в гробу, и все, певшие только что ему хвалу, возмутились: ах, ты не умер, ты живой и нас разыграл, такой-сякой, ничего себе шуточки, и стали, негодуя, расходиться.

И когда он остался один, приблизился к нему председатель Комитета по делам культуры областной администрации и потребовал возместить все похоронные расходы.

Проснулся в холодном поту, походил, точно разбуженный медведь в клетке, по однокомнатной квартире, доставшейся ему после развода и раздела имущества с женой. Чтобы успокоиться, вышел на балкон, подышал свежим октябрьским воздухом, прошёл на кухоньку, заварил свежий чай, отрезал дольку лимона.

И тут раздался телефонный звонок.

— Вы меня не знаете! — кричал далёкий абонент. — Мне 75 лет. Я звоню из Израиля. Я пишу рассказы, повести и романы, только что издал книгу за свой счёт и прошу у вас рекомендацию, чтобы вступить в Союз писателей прекрасного нашего сибирского города Абаканска, откуда я эмигрировал десять лет назад.

— В какой Союз? Их у нас теперь два: Союз российских писателей и Союз писателей России.

— А можно сразу в оба?

— Можно, можно! — рассмеялся Альберт Иванович и положил трубку.

Прикалывается кто-то, подумал он. Как можно жить в Израиле и быть членом Союза писателей в Абаканске? Бред какой-то. А впрочем, почему бы и нет? Вот только зачем? Мечтатель! Ему 75 лет, а он вместо того, чтобы задуматься о вечности и бесконечности, нервотрёпку с приёмом себе планирует. Мне, что ли, вступить в Союз еврейских писателей в Израиле? Только вопрос — доживу ли я, как он, до семидесяти пяти? Десять лет всё-таки. Всякое может случиться. Дотяну ли? Что-то сердечко у писателя Шалимова пошаливать стало, скаламбурил он. Артериальное давление скачет то вверх, то вниз. Сердце грозит инфарктом, со-суды — инсультом, вот и выбирай.

Как это там, в песне, поётся? — если смерти, то мгновенной!

Кому охота — лежать после инсульта и догнивать заживо, и чтобы кто-нибудь из близких по долгу родства вежливо так, а на самом деле с внутренней ненавистью и отвращением выносил из-под меня горшки да протирал пролежни камфарным маслом?

Б-р-р-р-р-р… Нет, яду, яду надо купить, чтобы в случае чего— ррраз— проглотил — и «Инсульт-привет!»

 

Поскольку Союз писателей был на евроремонте, 65-летний юбилей почётного жителя прекрасного сибирского города Абаканска А. И. Шалимова отмечали по соседству, в Союзе композиторов, где евроремонт был уже завершён.

Писатели и поэты — все, как один, хвалили своего начальника.

Представитель областной администрации прикрепил к груди виновника торжества Золотой знак, герб Абаканска — медведя, стоящего на задних лапах и держащего в передних широкую лопату.

А представитель городской администрации вручил грамоту и авторучку «Паркер» с золотым пером.

— Вы — золотое перо нашего города! — воскликнул представитель, и все дружно захлопали.

Потом юбиляра задарили розами и гвоздиками.

Всё, как в том сне, подумал он и в своём заключительном слове с горькой улыбкой на губах повторил:

— Юбилей — это репетиция поминок! Да-да, дорогие друзья, как бы вы меня ни хвалили, это действительно так. Поэтому предлагаю всем вам плавно перейти в банкетный зал, где уже накрыт подобающий случаю стол.

Праздничный стол был накрыт скромно, но со вкусом. Шампанское, коньяк, водка, апельсиновый сок, минеральная вода. Буженина, сервелат, сыр, омуль, стерлядь. Лимон, виноград. Торт «Полёт».

Все быстро напились и долго не хотели расходиться. Закончился банкет глубокой ночью.

 

И когда наконец утомлённый юбиляр приехал на такси домой, на пятый этаж своей однокомнатной квартиры, доставшейся ему после развода и раздела имущества с женой, расставил цветы по вазам, банкам и заснул в кровати, не раздеваясь, снилось ему до самого утра прерываемое кратковременными кошмарами продолжение банкета, в конце которого взял слово председатель Союза композиторов и сказал:

 

>> 

— Как хозяин этого гостеприимного дома я рад выпить, Альберт Иванович, за вас, рад, потому что у вас есть всё — и здоровье, и слава, и благополучие. А чтобы нам с вами, ровесниками по существу, было интереснее жить ближайшие десять лет, вызываю вас, как раньше говорили, на социалистическое соревнование. Я поступаю и заочно оканчиваю Литературный институт и за десять лет сочиняю десять романов.

Вы поступаете в консерваторию и сочиняете десять симфоний.

После чего вы принимаете меня в Союз писателей, а я вас — в Союз композиторов. Идёт?

— Идёт! — воскликнул юбиляр.

— Идёт! — подхватили захмелевшие собутыльники.

— И вообще, Альберт! Я хочу сказать тебе, что я тебя давно люблю — и как писателя, и как человека!

— За что? Почему? — вяло поинтересовался председатель Союза писателей.

— Любят не за что, а вопреки! — воскликнул председатель Союза композиторов. — Просто люблю! За то, что ты красивый. И хочу написать про тебя оперу!

— Кому, кому?

— Да не — кому, а — что! Оперу о твоей замечательной жизни. Это будет шедевр. А потом мы вместе улетим в Израиль и поставим её на оперной сцене Тель-Авива! Кто за то, чтобы так всё и было? Прошу поднять рюмки и бокалы!

И все присутствующие выпили раз, ещё раз и ещё много-много раз, а потом запели, сначала по-английски:

 

— Хэппи бёсдей ту ю!

Хэппи бёсдей ту ю!

Хэппи бёсдей, хеппи бёсдей,

Хэппи бёсдей ту ю!

 

А потом и по-русски:

 

— Многая лета!

Многая лета!

Мно-о-га-я

ле-э-та-а-а-а-а-а…

 

Но пасаран!

— Можно ли написать отрицательную рецензию на гениальные стихи? — спросила Вера Павловна у Степана Петровича.

— Не можно, а нужно! — воскликнул Степан Петрович. — Не век же вам оставаться зав редакционно-издательским отделом, пора и кафедру филологии возглавить. Зав кафедрой! Звучит? Конечно, если меня выберут ректором.

— Намёк поняла. Напишу отрицательную, — вздохнула Вера Павловна.

— И не забудьте в заключении отметить, что никакие гениальные стихи нашим студентам не нужны, и даже вредны, поскольку расшатывают стереотипы, отвергают традиционные моральные нормы и разрушают стройную систему этических и эстетических ценностей, сложившуюся за 70 лет существования нашего ВУЗа.

Вера Павловна приняла из рук Степана Петровича диск и распечатку антологии «Гениальные стихи. 100 русских поэтов, от Державина до Коржавина» и покинула кабинет проректора.

Всю жизнь поэт, лауреат Пушкинской премии, Михаил Злобин составлял эту антологию, и не по социальному заказу, как было принято во времена социалистического реализма, а по велению души, и когда составил, обнаружил, что поэтов ровно 100, ни больше ни меньше.

«Перст судьбы!» — подумал Михаил и направился в пединститут, который недавно был переименован в педуниверситет имени Мамина-Сибиряка и готовился к 70-летнему юбилею.

С нынешним ректором Олегом Сидоровым они когда-то учились на одном курсе. В вестибюле как раз напротив входа красовался огромный стенд «Выберем на новый срок!» Стенд отражал весь жизненный путь ректора О. В. Сидорова, от простого школьника до профессора, почётного члена многих отечественных и зарубежных академий.

Олег Викторович только что вернулся из Испании, где договаривался о дружественном обмене студентами.

Переговоры прошли успешно. Десять студентов из Абаканска будут учиться в прекрасной Барселоне, а десять студентов из Барселоны будут учиться в прекрасном сибирском городе Аба-канске.

Настроение у него было прекрасное, и ректор с радостью ухватился за идею издать антологию.

Он угостил Михаила кофе с коньяком, вспомнил молодость, жизнь в студенческой общаге: «Прекрасное было время!». А потом вызвал проректора и сказал:

— Степан Петрович, заключите с Михаилом Иосифовичем договор, составьте калькуляцию, возьмите счёт в типографии, да о вознаграждении составителю не забудьте! Нашим студентам нужны гениальные стихи. Кто как не мы должны будоражить их мысли и чувства, расшатывать консервативные стереотипы, вспоминать славные классические традиции и на их основе создавать новые этические и эстетические ценности. И приурочьте, пожалуйста, выход «Гениальных стихов» к юбилейной дате. Издание должно стать подарком не только студентам, но и преподавателям!

— Будет сделано, Олег Викторович, в лучшем виде! Мелованная бумага, твёрдый переплёт. Средства есть, художника пригласим, оформим так, чтобы самому губернатору не стыдно было вручить!

Каково же было удивление Михаила, когда через две недели получил он заказное письмо из ректората, а в нём — отрицательная рецензия с редакционным заключением:

«Таким образом, в настоящее время гениальные стихи студентам не нужны, поскольку не предусмотрены учебным планом и будут отвлекать внимание от основного учебного процесса».

В расстроенных чувствах вновь пришёл Михаил Злобин к Олегу Сидорову. Ни кофе, ни коньяка.

— Я уже в курсе, — сказал Олег Викторович, — и, как ты сам понимаешь, после такой рецензии лишён возможности подписать документы на издание антологии. Интриги, брат, интриги! Перевыборы, подготовка к юбилею. Ты не представляешь, в какое болото, словно брошенный камень, угодила твоя антология.

— Почему же не представляю? Представляю. И желаю тебе быть переизбранным на новый срок.

— Спасибо, дорогой. Два конкурента — не шутка. Но я уверен, переизберусь, организуем положительную рецензию — и, как это у классика из твоей антологии?

 

«Не пропадёт наш скорбный труд

И дум высокое стремленье!»

 

А конкурентам мы скажем по-испански: «Но пасаран!»

Когда Михаил Злобин вышел в вестибюль, его догнала запыхавшаяся Вера Павловна и произнесла:

— Михаил Иосифович! Вы забыли на столе у ректора отрицательную рецензию! Вот она!

— Зачем мне ваша отрицательная рецензия? Оставьте её себе на память. Возможно, что при новом ректоре вы станете заведовать кафедрой филологии, вот и расскажете студентам, как на гениальные стихи можно и даже нужно в нужный момент сочинить нечто подобное.

— Откуда вы всё знаете? — вспыхнула как маков цвет Вера Павловна.

— Откуда? Да от верблюда! — усмехнулся Михаил Злобин. — Абаканск — хоть и миллионный город, но до сих пор большая деревня, где всё про всех узнаётся мгновенно благодаря сотовой связи и мобильным телефонам. Кстати, большой привет Степану Петровичу, организатору вашей победы, и всего два слова: «Но пасаран!», что в переводе с испанского на русский означало и означает: «Они не пройдут!»

— Кто — они?

— Интриги и интриганы, кто же ещё?

Подведение итогов

Поэтесса А повесилась на дверной ручке своей квартиры. Предсмертная записка, обращённая к маме, тоже поэтессе, гласила: «Мама, как я тебя ненавижу!»

Поэт Б умер, выпив в компании с каким-то бичом большое количество технического спирта. Приехала «Скорая помощь». В горбольнице его безуспешно пытались спасти. Отпевали на кладбище перед свежевырытой могильной ямой. Пахло ладаном. Порхали бабочки. В детстве он был крещён, однако рос атеистом, не веря ни в Бога, ни в Чёрта, Писал хорошие стихи. Долго мучился, что при окончании Литературного института в Москве вынужден был сочинить по настойчивой просьбе творческого руководителя гимн Коммунистической партии Советского союза, иначе не получил бы диплома о высшем образовании. Старался заглушить комплекс вины постоянным употреблением спиртных напитков.

Поэт В умер после инсульта. Работал в газетах. Был добрейшим человеком, о чём сказал на похоронах его последний редактор, который уволил его по статье за пьянку.

Поэт Г умер от рака. Преуспевал. Всё, что написал, было опубликовано. Хоронили из Дома офицеров. Интересно, в каком офицерском звании он был и при каком ведомстве, если всегда ходил в штатском? Когда опускали в могилу полированный, красного дерева, очень дорогой гроб, из него звучала музыка. И мне припомнилось выражение «гроб с музыкой».

Поэт Д умер от рака. Всю жизнь писал он стихи под рубрикой «Против течения», считал себя коммунистом и однажды, когда его друг поэт Г потерял партбилет, на собрании ячейки сказал: «По мне, лучше лишиться яиц, чем лишиться партийного билета!»

Поэт Е купил машину «Жигули» и долго катался по городу с любовницей. Вернувшись, в гараже выпивали они портвейн № 77, не выключив двигатель автомобиля. В результате чего пары алкоголя и выхлопные газы окутали их сознание, и обнаружены они были под утро обнажёнными, бездыханными.

Поэт Ж умер от рака. Он сочинял стихи о художниках и о них же доносил в компетентные органы. Был сексотом — то есть секретным сотрудником, в чём признался, изрядно выпив однажды с одним из пострадавших от него художников в скверике имени Василия Ивановича Сурикова. Но и после этого сильно мучился угрызениями совести, стараясь утопить их в алкоголе. Перед смертью ослеп, что воспринял как заслуженную Божью кару.

Поэт З умер от старости. Хотел прожить 100 лет. А прожил 98. Продлевал срок тем, что пил урину, мочу то есть. Сначала свою. Потом маленьких детей. Уринотерапия тогда была в большой моде.

Поэт И был убит ночью в тёмном переулке неизвестными, когда возвращался с работы. Всю жизнь проработал в Центральном универмаге гравёром, отчего всегда имел в карманах много денег. Сам не пил, но любил угощать знакомых литераторов, которые радовались лишний раз выпить на халяву. Сочинял задушевные песни. Был хорошим человеком.

Поэт К покончил с жизнью самоубийством. Был без сомнения гениален. Ездил покорять Москву и Питер. Своим самоуничтожением вызвал большое недоумение в литературных кругах. Никто из литературоведов в посмертных публикациях не обратил внимания на его последние стихи с многочисленными гомосексуальными намёками.

Поэт Л умер от неизлечимого заболевания сердца — перикардита, то есть воспаления околосердечной оболочки. Чем оно было вызвано, неизвестно. Профессор сказал: «Причина — мультифакториальность. И социальные факторы, и эмоциональные стрессы, и инфекция». У поэта всегда была на лице милая, добрая, как бы чуть виноватая улыбка.

Поэт М был великим трезвенником, умницей. Увлекался восточной философией, собирал редкие книги, преподавал на филфаке спецкурс «Практика стихосложения», переводил на русский язык китайских, индийских, японских мудрецов, многим начинающим поэтам помог опубликоваться. Умер во сне.

Поэт Н был поэтом-песенником. Воспевал завоевания социализма вослед всем постановлениям партии и правительства. Стал лауреатом Государственной премии, Героем социалистического труда.

Закончился социализм — нечего стало воспевать, и он за полгода зачах.

Рак. Рок

Ни одной из написанных им песен сейчас никто не поёт. Другие времена, другие песни.

Поэт О был найден на городской свалке. Туловище — в одном конце, голова — в другом. Накануне опубликовал в «Абаканской газете» стихотворение, смысл которого: как хорошо было раньше, хоть и при проклятых коммуняках, и как плохо сейчас, при замечательных дерьмократах, типа, вокруг — миллионеры, банкиры, бизнесмены, дилеры, киллеры, бичи, бомжи и так далее.

Поэт П решил жениться на поэтессе Х. Как потом она рассказывала на закрытом судебном заседании, признался ей в любви, угощал шампанским, коньяком… Потом стал хвалить свои стихи и критиковать её стихи, что вызвало с её стороны озлобление и ссору. Когда он заснул, она задушила его подушкой, для верности сев на подушку верхом.

Поэт Р был большим специалистом по ленинской тематике, автором статей, монографий. Составителем антологий о вожде мирового пролетариата — какой он был хороший и гениальный.

Когда же коммунистическая партия развенчала образ своего вождя и рассекретила партийные документы, оказалось, что вождь — совсем не хороший, а воплощение дьявола и на его совести — миллионы погибших ни за что людей.

Прочитав об этом в газете, поэт Р сел в свой «Москвич» и поехал из Шушенского в Абаканск. На трассе не справился с управлением, так как была гололедица, выехал на встречную полосу движения, столкнулся с КАМАЗом и, пробив лобовое стекло, вылетел прямо ему под колёса.

Тема исчерпала себя.

Поэт С, член КПСС, главный редактор газеты «Абаканская правда» случайно пропустил в печать стихотворение поэтессы А, в котором она выражала сожаление по поводу того, что верные ленинцы, большевики, в Екатеринбурге расстреляли отрёкшегося от престола царя и членов его семьи. Не стоило, мол, этого делать, грех на душу брать.

Поэта С проработали на бюро райкома партии, на бюро горкома партии, на бюро обкома партии, после чего на него, испереживавшегося, напал рак. И через полгода он скончался в страшных мучениях. Даже морфин не смог снять болевого синдрома.

Поэт Т, умирая, написал завещание, в котором просил сжечь его на берегу реки, а пепел развеять по ветру.

«Романтик!» — сказали одни.

«Прагматик!» — сказали другие.

Костёр был огромным и жарким, но поэт долго не хотел превращаться в прах.

Ждали ветра, а ветра не было.

Тогда стали горстями кидать остывший пепел от костра в волны реки.

Пепел, рассыпавшись в воздухе, падал на воду и уплывал по течению.

Исполнявшие волю покойного очень сильно перепачкались и стали походить на чертей.

К счастью, омовение в реке сделало их вновь чистыми и душою, и телом.

 

Поэт У

 

Поэт скончался от инфаркта

Во время полового акта.

Любил он женщин и коньяк

И сексуальный был маньяк.

 

Вспомнил я всё это на открытии памятника поэту Ф.

Кто-то из его поклонников при жизни Ф обратился в Законодательное собрание, чтобы прибавили известному поэту пенсию, так как на ту, которую он получает, прожить практически невозможно.

Законодатели, все как один, проголосовали против.

И поэт умер от цинги.

Пять лет прошло с тех пор.

За это время законодатели, переизбранные на второй срок, прониклись величием созданных поэтом произведений, воспевающих необъятные просторы Сибири и прекрасный наш сибирский город Абаканск, и приняли постановление об увековечении его памяти.

Скульптор изобразил поэта Ф в сказочной манере, очень похожим на барона Мюнхгаузена— камзол, треуголка, ботфорты, шпага не бедре.

И вот стоит он на Стрелке, где сливаются две реки, вылитый из бронзы, великий, ни в чём не нуждающийся, глядит в необозримые просторы, а законодатели один за другим произносят пламенные слова о любви к нему, к Сибири, к Родине, которая никогда никого не забывает и каждому воздаёт по заслугам.

Последний кактус

Сергей Петрович и Ольга Ивановна жили на седьмом этаже девятиэтажки в двухкомнатной квартире с балконом.

После сорока лет совместной жизни каждый спал в своей комнате.

Сергей Петрович любил домашние цветы, и на всех подоконниках долгое время красовались герани, хлорофитумы, щучие хвосты, они же тёщины языки, сингониумы, алоэ, молочай, шефлеры, толстянки, они же денежные деревья.

Он аккуратно поливал их, подрезал, рыхлил землю и всегда разговаривал с ними, как с живыми людьми.

Ольга Ивановна цветов не любила и, когда муж отлучался из дома на несколько дней, постепенно выбрасывала горшочки с балкона или в мусоропровод.

Сергей Петрович поначалу возмущался, обнаружив пропажу, потом пробовал убеждать жену. Но все старания были напрасны. — У меня от твоих цветов аллергия! — говорила Ольга Ивановна.

И вот остался в квартире единственный любимец Сергея Петровича, чудо-кактус, который всем на удивление цвёл двенадцать месяцев в году в течение многих лет.

В сентябре, когда Сергей Петрович уехал с друзьями порыбачить, Ольга Ивановна переставила цветущий красными многочисленными цветками кактус с подоконника из комнаты мужа в уголок балкона.

И когда Сергей Петрович вернулся, на кактусе не было ни одного цветочка, все опали, а сам кактус находился на последнем издыхании.

Сергей Петрович отнёс любимца в ванную, поставил под тёплый душ и долго со слезами на глазах шёпотом умолял его воскреснуть.

Водружённый на старое привычное место, кактус за неделю пришёл в себя и даже пустил новые побеги, но цвести перестал.

— Оленька! Попроси у кактуса прощения и попроси, чтобы он вновь зацвёл! — сказал Сергей Петрович.

— Как же, стану я просить у него прощения! — возмутилась Ольга Ивановна. — Скажи мне спасибо, что вообще не выбросила его с балкона! Вот, посмотри, как он меня исколол своими шипами, до сих пор пальцы не заживают и гноятся!

И Ольга Ивановна протянула к Сергею Петровичу перемазанные йодом и зелёнкой толстые растопыренные пальцы обеих рук.

Смена полюсов

В 2000-м году Земля стала менять полюса, а я — готовиться ко Всемирному потопу.

— Очень скоро, — говорил я, — северный полюс станет южным, а южный — северным, нижнее верхним, а далёкое близким.

Никто эти слова всерьёз не принимал. Все посмеивались надо мною. Особенно моя жена.

— Сколько раз в газетах писали про конец света! — говорила она, — Даже даты конкретные называли, и ничего не было!

— Это случается раз в пять тысяч лет, немудрено и ошибиться, — возражал я. — Почитай Библию. Там о всемирном потопе ясно сказано. История о Ноевом ковчеге, остатки которого, кстати, исследователи нашли на горе Арарат. Все утонули, а Ной, взявший каждой твари по паре, — спасся!

— Но потом он ведь всё равно умер?

— Умер, но ведь спасся же!

— Так зачем спасаться, если всё равно умрёшь?

— Как зачем? — возмущался я, — Чтобы пожить подольше, детей вырастить. Посмотреть, что дальше будет.

— Будет то, что было, неужели непонятно? Вот вырастили мы с тобой детей, а они разъехались, кто куда. И довольны. И забыли про нас.

— Вспомнят, когда узнают о конце света и о потопе, примчатся! Недаром сказано, что спасение утопающих — дело рук самих утопающих.

— Что это ты задумал? — спросила жена.

— Спасти нашу семью! — сказал я.

— Ну-ну. Спасатель нашёлся. Или Спаситель? — усмехнулась жена.

 

И сел я в самолёт, и прилетел я в город Севастополь, где мы с женой отдыхали ещё при социализме. И пришёл на кладбище военных подводных лодок, и за месяц при помощи бывших моряков, а ныне бичей-пенсионеров, реставрировал одну из них и перегнал Северным морским путём и далее — по Енисею в прекрасный наш беззаботный сибирский город Абаканск, и поставил её у берега, между зданием мэрии и Театром оперы и балета.

— Это — наш ковчег, — сказал я жене. — Как только Земля поменяет полюса, начнётся катастрофа, вода поднимется на 77 метров — и всё вокруг будет затоплено. А мы сядем в свою подводную лодку, задраим люк и будем плавать в мировом океане, пока всё нормализуется. Помнишь историю Атлантиды? Какая была цивилизация, а ведь исчезла, затонула.

— Как сейчас помню! — засмеялась жена. — Ну а пока вода не поднялась, давай устроим на твоей подводной лодке плавучий ресторан и назовём его «Ноев ковчег»?

— А что, это идея! — сказал я.

 

И вскоре наш плавучий ресторан стал самым престижным местом развлечения в Абаканске. Миллионеры, вип-персоны, золотая молодёжь тусовались здесь по полной программе.

 

А Земля продолжала постепенно менять свои магнитные полюса. Это было видно из телевизионных передач. Птицы на зимовку улетали в тёплые края, но не туда, куда обычно… Дельфины выбрасывались на берег… На морях участились цунами, а на материках — военные конфликты… Певцы запели женскими голосами, а поэтессы стали писать стихи от мужского имени… А трансвеститы в Госдуме потребовали узаконить единополые браки…

 

Воскресный день, 19 июля, в Абаканске по инициативе городских властей был объявлен Днём пива.

Праздник совпал с днём ВДВ, то есть воздушно-десантных войск.

По набережной шатались ветераны в камуфляжной форме, тельняшки на груди, на голове — синие береты, а в руках — пивные бутылки с неповторимым, пенящимся при взбалтывании напитком «Джокер» — брендом Абаканска.

На всех перекрёстках дежурили по трое сотрудники милиции, получившие приказ следить за порядком, но в конфликты не ввязываться.

На палубе «Ноева ковчега» выступала звезда эстрады Вероника Сердючкина. Микрофон — в одной руке, рекламная бутылка «Джокера» — в другой. Через мощный усилитель, под фонограмму, она пела:

 

— Всё будет хорошо!

Всё будет хорошо!

Всё будет хорошо, я это знаю.

Аю, аю, аю. аю, аю,

Ааааааааааааааааааа…ю…—

 

Возбуждённые её исполнением, ВДВэшники танцевали на набережной.

Чисто мужская компания.

Естественно, что все взгляды были устремлены на Веронику.

Она тоже танцевала, прихлёбывая рекламное пиво прямо, как говорится, из горла.

Необъятные безразмерные бёдра и плечи, покрытые искусственным мехом, колыхались в такт музыке.

Вдруг резкий порыв речного ветра сорвал с её головы рыжий парик, обнажив огромную блестящую лысину на темени, и покружив, опустил на набережную, под ноги танцующих десантников.

Один из них схватил парик, надел себе на голову и закричал:

— Я — Вероника! Я — звезда эстрады!

 

Десантники загоготали, продолжая танцевать. Настоящая Вероника прекратила пение и в микрофон, через усилитель, пророкотала мужским громовым голосом:

— Верните мне парик! Он очень дорогой! Десантник замер, снял парик и, вращая его в руке, завопил пронзительным женским голосом, показывая на Веронику:

— Хлопцы! Дывытесь! Це ж не баба, це мужик! И толпа в синих беретах, подхватив — Це не баба! Це мужик! — устремилась по трапу на «Ноев ковчег», где звезду эстрады схватили за руки, за ноги, раскачали и бросили в прохладные воды когда-то великой и могучей сибирской реки, перегороженной ещё при социализме гигантской плотиной, а ныне обмелевшей и кое-где заболоченной у берегов.

К визжащей Веронике подплыл катамаран, и она была спасена.

— Бежим! — приказал я жене, схватил её за руку, насильно посадил в шлюпку и оттолкнулся веслом от плавучего ресторана.

 

Через несколько минут «Ноев ковчег» был захвачен пьяными десантниками.

Сообразив, что находятся на настоящей подводной лодке, — с криками и с песнями спустились пираты внутрь, задраили люк, завели мотор и помчались вверх, против течения, в сторону плотины когда-то величайшей в мире народной Абаканской гидроэлектростанции, а ныне акционерного общества с ограниченной ответственностью и неограниченной безответственностью, объекту, охраняемому от всевозможного нападения самыми современными средствами защиты.

Что было дальше, официальные СМИ, то есть средства массовой информации умалчивают, а слухи я тиражировать не хочу. Слухи известны всем.

Скажу только, что я, лишившись подводной лодки и получив за неё положенную страховку, стал потихоньку собираться в один из засекреченных при социализме городков, где был завод по производству дирижаблей, а ныне рассекреченное заброшенное их кладбище.

Хочу собрать там действующий экземпляр, прилететь на нём в Абаканск, посадить на плоскую крышу шестиэтажки, где мы живём, чтобы, когда Земля поменяет полюса и начнётся Всемирный потоп, войти с женой в дирижабль и улететь на вершину самой высокой горы, выше Арарата, и таким образом спастись.

 

— Отличная идея! — сказала жена. — Дирижабль на крыше нашего дома! Только давай, пока будем ждать конца света, откроем там ресторан «Седьмое небо». Не возражаешь?

— Разве тебе возразишь? — сказал я, — Ты, как всегда, права!

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Премия «НЕФОРМАТ» учреждена Издательским Домом Максима Бурдина при поддержке информационного портала «Литературная Россия»