НА ПОВОРОТЕ ДОЛГОГО ПУТИ… (ЧАСТЬ II)

Рубрика в газете: Мир мой неуютный, № 2021 / 6, 19.02.2021, автор: Евгений БОГАЧКОВ

Продолжение. Начало в № 5

---

Дальнейшая история рукописи отражена во внутриредакционном документе, который 2 сентября 1977 года заведующий редакцией современной советской поэзии Вадим Кузнецов направил главному редактору издательства В.М. Синельникову:

«Рукопись стихотворений и поэм Юрия Кузнецова «На повороте долгого пути» поступила в издательство 15 октября 1976 года. Поэма «Похождения Чистякова» вызвала возражения редакции. Кроме редактора тов. Чаловой и меня, поэму, по просьбе автора, прочитал директор издательства В.Н. Ганичев. Он разделил точку зрения редакции (но, как мы уже знаем, не рецензентов: В. Вигилянский лишь советовал уточнить жанр поэмы. – Евг.Б.).
Рукопись была возвращена автору, который заменил поэму стихотворениями и пересоставил рукопись (новое название «Выходя на дорогу, душа оглянулась»). Из поэмы «Похождения Чистякова» в книгу вошла лишь одна глава «Женитьба».
После этого рукопись Ю.Кузнецова была включена в резерв плана 1978 года, с автором заключён договор. Однако, Ю.Кузнецов в связи с тем, что в 1978 году у него выходит книга избранных стихотворений в издательстве «Советская Россия», попросил редакцию перенести книгу в план 1977 года. Редакция поддерживает эту просьбу автора и предлагает заменить ею книгу С.Михалкова «Сатирик и сапёр» (того же объёма), оформление которой будет не ранее ноября 1977 года.»

(РГАСПИ, ф. М-42, оп. 5, д. 14, л. 11).

Отметим, что упомянутый перенос так и не удалось осуществить, так что в 1978 году у Юрия Кузнецова почти одновременно вышли сразу две книги – «Стихи» (Советская Россия) и «Выходя на дорогу, душа оглянулась» (Молодая гвардия).
Несколько слов о названии. Строчка «На повороте долгого пути», которую оценил в качестве заголовка книги за чувство «пространства» и «перспективы» критик В. Вигилянский, взята из начала второй части стихотворения-диптиха Кузнецова «Прощание с Вадимом Кожиновым» (1975):

На повороте долгого пути
У края пораженья иль победы
Меня ещё успели вознести
Орлиные круги твоей беседы.

Однако это словосочетание в качестве возможного заглавия Кузнецов облюбовал ещё раньше. В рукописях поэта сохранилось непубликовавшееся Кузнецовым стихотворение-четверостишие, датированное ещё 20 февраля 1971 года, где эта строчка выделена в качестве заголовка:

На повороте долгого пути

На повороте долгого пути
Душе погибшей говорю: прости.
Боль заглушая, к новому взываю.
И прошлое навеки забываю…

 

Как известно, с критиком, литературоведом, историком и, как бы сейчас сказали, культуртрегером Вадимом Валериановичем Кожиновым Кузнецов познакомился по выходе первой московской книжки в 1974 году, за год до написания вышеупомянутого стихотворения, где Кузнецов парадоксально с новым другом уже прощается, хотя их знакомство и общение продлится ещё не на одно десятилетие. В этом же стихотворении упомянута «Могучая оглядка Бахтина», автора знаменитой книги о Франсуа Рабле, где выдающийся филолог-философ М.М. Бахтин излагает теорию народной смеховой культуры и принципы средневекового гротеска. Бахтин скончался в том же 1975 году, в котором Юрий Кузнецов написал это стихотворение и «раблезианский гротеск» «Похождения Чистякова». Нет сомнений, что интерес Кузнецова к Бахтину (особенно, к его идеям, связанным с большим временем и фольклором, к которым Кузнецов давно шёл и своим путём, в частности через труды А.Н. Афанасьева) и доступ поэта к ещё не слишком широко известным и распространённым в то время текстам учёного спровоцировал и обеспечил именно Кожинов — один из главных подвижников «возвращения» великого учёного из небытия и безвестности. Вероятно, редактора и руководители «Молодой гвардии», как и многие другие редактора и издатели (с непониманием и неприятием поэмы «Похождения Чистякова» Кузнецов столкнулся и в других издательствах и журналах), были с идеями Бахтина не очень хорошо знакомы.
Что касается нового названия книги — «Выходя на дорогу, душа оглянулась» (хотя, как свидетельствует одна из архивных записок, директор издательства «Молодая гвардия», а в будущем многолетний председатель Союза писателя России Валерий Ганичев считал это название, впрочем, как и поэму «Похождения Чистякова», «совсем неудачным» — см. РГАСПИ, Ф.М-42, оп.5, д.14, л.23), то оно, пожалуй, более поэтично, объёмно, даёт дополнительно духовное измерение, а, кроме того, больше соответствует новой концепции книги, при которой раздел-ретроспектива ранних стихов перемещается из начала в конец, и тем самым поэт в рамках сборника делает не просто окончательный поворот на творческом пути от старого к новому, но оглядку в прошлое при заступании на большую поэтическую дорогу. Если обратиться к образам из приведённого выше неопубликованного стихотворения «На повороте долгого пути», то можно представить, что поэт новым заглавием книги как бы говорит самому себе и своему читателю, что всё-таки душа не окончательно погибла и прошлое не стоит навеки забывать.
Строчка, озаглавившая книгу, взята из одноимённого стихотворения («Выходя на дорогу, душа оглянулась…») того же 1975 года, которое, правда, в рассматриваемую книгу не вошло, а было впервые опубликовано в предыдущем сборнике Кузнецова «Край света — за первым углом».
Пересоставленную и подправленную Кузнецовым рукопись отдали на рецензию известному критику Александру Алексеевичу Михайлову, давнему «знакомому» Юрия Кузнецова (к нему, тогда проректору Литературного института, поэт в 1965 году, недобрав баллов, попал на заочный семинар поэзии (позднее, уже в качестве студента-очника, Кузнецов совершенствовал мастерство на семинарах Сергея Наровчатова), от него получал первые письменные литинститутские наставления, замечания и напутствия; Ал. Михайлов внимательно отслеживал чуть ли не все публикации поэта и одним из первых откликался на них в прессе). Ниже полностью приводим очень любопытную внутреннюю рецензию Ал. Михайлова, датированную 6 августа 1977 года:

«Книга новых стихов Юрия Кузнецова, по-видимому, должна в какой-то мере ответить на вопрос: оправданы ли те надежды, которые сегодня связываются с его именем, имеет ли реальные основания роль лидера, или, скажем скромнее, роль выразителя новых поэтических воззрений, взятая на себя Ю. Кузнецовым?
Впрочем, я сказал о надеждах доброжелателей. У Ю. Кузнецова не меньше и недоброжелателей, не только ревниво относящихся к его популярности (они всегда сопутствуют становлению оригинального таланта), но и тех, кого отпугивает нравственный релятивизм этого человека, его высокомерие и моральная неразборчивость в отношениях с людьми. Так что новая книга поэта наверняка станет предметом пристального внимания со всех сторон.
Пока о Ю. Кузнецове не написано ещё ни одной дельной статьи. Литературные дамы, писавшие о нём (И. Ростовцева, Т. Глушкова), мне кажется, ничего не поняли в творчестве Ю. Кузнецова и свои скудные заимствованные из чужих книг идейки потопили в велеречивом словесном потоке (речь идёт, по видимому, об «открывающей» «новое имя» Юрия Кузнецова статье Инны Ростовцевой «Этика космоса», опубликованной в «Литературной газете» 16 октября 1974 года как отклик на первую московскую книгу поэта «Во мне и рядом — даль», и о совсем свежем на тот момент (Литературное обозрение, № 6, 1977) довольно критическом, придирчивом размышлении Татьяны Глушковой под названием «Призраки силы и вольности» о второй книге Кузнецова «Край света — за первым углом»; отметим, что обе «литературные дамы» упомянули в своих статьях и самого Ал. Михайлова. — Евг.Б.). Очевидно, о Ю. Кузнецове должен сказать веское слово и непременно скажет его кто-то из его сверстников, столь же дерзкий и даровитый. Люди одного поколения всегда лучше понимают друг друга.
Потому и моё суждение об этой книге-рукописи ни в коей мере не претендует на бесспорность.
Первое, что хотелось бы отметить, — верность себе и в то же время стремление не стоять на месте, идти дальше в попытках раскрыть глубинные пласты духовного и нравственного бытия людей перед лицом вечности. Ю. Кузнецов мыслит и чувствует масштабно, иногда даже кажется, что его как бы и не заботит всё происходящее вокруг нас сегодня, чем повседневно заняты люди. Всё это меркнет перед высокою жизнью духа, перед лицом истории, которая измеряется категориями столетий.
На самом деле, видимо, это не так, нельзя жить думами о вечности, пренебрегая хлебом насущным. Не в прямых высказываниях (их вообще избегает Ю. Кузнецов и в этом безусловная особенность его стихов), а в подтексте, во внутренних импульсках заложены волнующие поэта сегодняшние проблемы. Глобальность его образов выдаёт силу и страсть поиска истины, а не пренебрежение к современным проблемам.

Не ищу я путь об одном конце,
А ищу я шар об одном кольце.

(строки из стихотворения «Ты не стой, гора, на моём пути», которым открывается книга «Выходя на дорогу, душа оглянулась». — Евг. Б.).
Это не простая метафора, но я лично вижу в ней диалектическую формулу всеобъемлющего значения и для современности и для будущего, формулу поиска истины — для человека и для человечества, для жизни. В то же время это и формула бесконечности поиска, которая развёрнута потом в других стихотворениях (например, в стихотворении «Озеро»).
Уже в предыдущих книгах Ю. Кузнецова заметен был трагический оттенок лирических сюжетов. Их в книга представляет их в большем количестве. Трагические мотивы в мировоззрении поэта продиктованы тем гигантским нервным и психическим напряжением, в котором живёт вся планета. Это не трагедия одиночки (хотя тема одиночества и в новых стихах Ю. Кузнецова прозвучала отчётливо), а трагизм состояния мира, способного взорвать и уничтожить себя духовно, нравственно и физически, трагизм, питаемый ощущением этих возможностей. Отсюда и апокалиптический характер некоторых стихотворений, вызывающих небеспочвенные сомнения редакторов.
Поэт ощущает себя в клубке противоречий и не уходит от них, а берёт эту гигантскую ношу на одни лишь свои плечи (здесь и далее внутри текста подчёркивание Ал. Михайлова. — Евг. Б.), без какого-либо усилия разрешить их коллективно, с опорой на весь человеческий разум, на всю разумную человеческую волю. Задача — непосильная для одного человека. Отсюда — мучительное одиночество и прорывы отчаяния.

Я пришёл и ухожу — один.
………………………….
Догорели млечные кочевья
И мосты — между добром и злом.

Отчаяние сменяется верой: «В этом мире погибнет чужое, но родное сожмётся в кулак». Потом возникает традиционная, но от этого не менее мучительная тема двойничества («Двойник»). История — в глобальных измерениях — тенью ложится на современность и деформирует её (Россия, погружённая в «кондовый сон», — цикличный кадр истории). Как, впрочем, деформирует и национальный характер («Русская мысль»). Во всяком случае, обедняет его.
Высказывая критические суждения, надо обязательно учитывать необычность, гротесковость манеры письма Ю. Кузнецова и не пугаться этой необычности. В ней — не только, конечно, в ней — индивидуальность поэта, особенность его мировидения, образного мышления.

Мне снились ноздри! Тысячи ноздрей
Стояли низко над душой моей.

Это может смутить читателя или критика, убаюканного гладкими, ровными, красивыми поэтическими строчками. Подумать только — ноздри! «Они затмили солнце и луну»! А ведь ноздри — чуют кровь! Они — орган обоняния, а значит и сношения с миром. Гротесковый образ выражает трагические предчувствия…
Некоторые образы Ю. Кузнецова отпугивают своею физиологичностью. В стихотворении «Зной» последняя строка: «…червь сквозь сердце моё проползёт», — конечно, не должна пониматься буквально, но всё же огрубляет стих, и это в характере Ю. Кузнецова, через такие образы он достигает выразительности в своей манере. Тут он сближается с А. Вознесенским. Это может нравиться или не нравиться, но поэт имеет право быть самим собой.
Есть в рукописи вещи, смысл которых угадать вряд ли возможно («Моросящий дождь», поэма «Змеи на маяке»), и естественно, что они вызывают настороженность редакторов. Здесь надо искать выход в том, чтобы, может быть, внести дополнительные нюансы, дающие желаемое автору направление художественной идеи. А может быть, довериться читателю? Пусть поэт выходит к нему один на один с ещё не сложившимся, внутренне не выношенным замыслом?
Многих обидит «Сломанный сонет». Не только поэтов, но и читателей. И «полуроссийский» Блок (ему уже доставалось от Ю. Кузнецова) и пустынное, «серое» поле поэзии в славянском мире, где не посторонними были некоторые весьма значительные фигуры. Я бы лично не настаивал на снятии этого стихотворения, в конце концов, автор и только он отвечает за всё сказанное им.
Возвращусь ещё к поэме «Змеи на маяке». Готов признаться в том, что не понял этой вещи. Своё непонимание не хочу выдавать в качестве аргумента. Поэма действительно сложна, аллегорична, замешена на мистике. Написана она входящим в моду повествовательным стихом, но отличается от повествовательных поэм Д. Самойлова и С. Куняева как раз гораздо большей образной нагрузкой и «закрытостью» против открытости. Там — обаяние примитива, непосредственности, здесь — лишь видимая простота, а на самом деле — загадка!
То же и «Женитьба», с её жанровым определением «ироническая поэма». Её отнюдь не ироническую мораль разгадать не просто, но поэма весела, остроумна, не банальна. Разве это не хорошо?
Теперь уже можно говорить о стиле Ю. Кузнецова. Он складывается как нечто разрушительно-созидательное и в синтаксисе, и в лексике и во всей сфере выразительности. Разрушительное — по отношению к господствующим стилям, созидательное — в преодолении стилистико-синтаксического хаоса, в приспособлении, подчинении его сложной структуре мировидения и миропонимания Ю. Кузнецова.
Бессмысленно указывать на какие-то отдельные художественные просчёты в этом плане. У Ю. Кузнецова их надо принимать, видимо, как должное и уже, по выходе книги, размышлять над их природой.
Уверен, что издание новой книги вызовет новую волну внимания к Ю. Кузнецову, вызовет немало толков разного свойства. Лично я вижу в ней движение вперёд, нелёгкое (а на лёгкое он и не претендует) творческое возвышение, отягощённое нравственной неустойчивостью и проявлениями индивидуалистического самосознания.
«Большой талант всегда тревожит…» Это кажется Е.Евтушенко сказал. Тревогу не надо обращать в страх, ибо речь идёт о таланте. Максимальное понимание и такт — вот мера отношений к таланту, будь он Ю. Кузнецов или кто другой. Он сегодня на виду, и — не зря. И хотя тревога, им вызываемая, различна по характеру, он имеет право на высказывание.» (РГАСПИ, ф. М-42, оп. 5, д. 14, л. 15-19)

Как видим, бывший наставник Кузнецова по заочному отделению Литературного института и опытный партийно-литературный функционер оказался более демократичным и широким человеком, чем редактора издательства «Молодая гвардия». В частности, упомянутое Ал. Михайловым стихотворение «Сломанный сонет» («Поэзия давно легендой стала…», 1970 года написания), которое, как предположил рецензент, многих обидит (ведь в нём, по большому счёту, вся современная поэзия объявлена «серостью»), но всё же, по личному мнению Ал. Михайлова, может быть оставлено в книге, рукой зав. редакцией современной советской поэзией (и, заметим в скобках, поэта и однофамильца Юрия Поликарповича) Вад. Кузнецова была из книги вычеркнута (опубликовано оно было в книге «Душа верна неведомым пределам» лишь в перестроечные времена), как и ещё одно, условно говоря, «готическое» стихотворение Ю. Кузнецова «Ночь» («Ночь!.. Опасайся мыслей / С пёсьими головами…») (оно, видимо, Вад. Кузнецова уже не обидело, а напугало), которое написано ещё в 1969 году, а в книгу («Отпущу свою душу на волю») попало лишь в 1981 году (в журнал «Дружба народов» — в 1978).

Другой любопытный факт о судьбе книги «Выходя на дорогу, душа оглянулась». 23 сентября 1977 года Вадим Кузнецов отправил главному редактору издательства «Молодая гвардия» В.М. Синельникову следующую служебную записку:

«Редакция современной советской поэзии просит разрешить произвести замену в основном плане 1978 года: сдать в производство книгу Ю. Кузнецова «Выходя на дорогу, душа оглянулась» (резерв 1978 года) вместо М. Исмаил «Гранатовая ветвь» (переводится с азербайджанского)».

Что здесь обращает на себя внимание? Книга именно Мамеда Исмаила в качестве палочки-выручалочки в плане для Юрия Кузнецова возникла, конечно, не случайно. Прекрасный азербайджанский поэт был знаком с Юрием Кузнецовым ещё с середины 1970-х годов, а позднее между ними завязалась искренняя дружба. Десять лет спустя после описываемой ситуации Кузнецов написал небольшое, но глубокое предисловие «Слово о достойном» к книге М. Исмаила «Святыни мои» (1989). Историю же с вышеприведённой заменой в издательском плане 1978 года замечательно проясняют воспоминания азербайджанского поэта:

«В «Молодой гвардии» готовился к изданию мой второй сборник. Мои подстрочные переводы получили одобрительный отзыв. Но, не сообща мне, стихи передали на художественный перевод какому-то поэту. А он перевёл, как ему захотелось. Рецензент, который после дал рецензию, расточал похвалы переводчику, как будто всеми достоинствами будущая книга обязана только ему. По прочтении переводов, обнаружив, что они не имеют ничего общего с подлинником, я отправился в Москву. Вернул переводы завотделу издательства и выразил несогласие на издание книги. Он старался уговорить меня, но, увидев мою настойчивость, отступил, сказав: «Ладно, кто сможет перевести твою книгу?» Внутренний голос подсказал мне Юрия Кузнецова. Услышав мой ответ, завотделом насмешливо ухмыльнулся: «Но он ведь ничего не переводит, возьмётся ли за твою книгу?» Видя, что его ответ не понравился мне, сказал: «Если согласится, дайте нам знать. Но придётся выполнить всю работу за три-четыре месяца».
Выйдя из издательства, я позвонил Юрию и объяснил ситуацию. Но, естественно, я не сказал, что предложил его в качестве переводчика моей книги. «Может, тебе так кажется, что переводы слабые, – проговорил он. – Я завтра схожу в «Молодую гвардию», возьму, погляжу». Позже, когда позвонил ему, услышал: «Это безобразие! Хорошо, что ты не согласился, а то был бы стыд и срам. Я просмотрел переводы, там множество хороших стихов, не тужи, я сам постараюсь перевести твои стихи». Правда, Юрий Кузнецов вместе с поэтом В.Бояриновым перевёл ту книгу не за три-четыре, а за семь-восемь месяцев. За ту книгу я получил премию имени Н.Островского на конкурсе, в котором принимали участие 430 авторов, и только десять из них получили премию. Тогда я был счастлив, что не согласился на издание той книги с неудачными переводами. Я тогда не получил бы эту премию. И с тех пор началось наше сотрудничество с Ю.Кузнецовым…» (Мамед Исмаил. Не найдя места, держался за сердце уходя (беседу вела Гюльзар Исмаил) / «Литературная Россия», № 40, 2009).

Остаётся добавить, что книга Мамеда Исмаила всё-таки вышла в издательстве «Молодая гвардия» в том же 1978 году, но уже под другим названием — «Пашня над морем». Книга же Юрия Кузнецова «Выходя на дорогу, душа оглянулась» объёмом 2,6 л. была сдана в набор 27 октября 1977 года и подписана к печати 31 мая 1978 года. Кстати, её тираж — 40 000 экземпляров — так и остался самым большим из всех книг Кузнецова, за исключением стотысячного тиража избранных стихотворений из серии «Поэтическая библиотечка школьника», вышедшего в «Детской литературе» в 1989 году с предисловием В.В. Кожинова.
А отношения Юрия Кузнецова с «Молодой гвардией» продолжились его попыткой издать книгу уже потолще — с избранными стихотворениями и поэмами. Соответствующая заявка поэта на имя директора издательства датирована 12 октября 1981 года:

«Прошу включить в тематический план 1983 г. Вашего издательства рукопись моих стихов и поэм (объём 7 а.л.). Стихи и поэмы разных лет, часть из них входила в мои предыдущие сборники: «Край света — за первым углом», «Выходя на дорогу, душа оглянулась», «Отпущу свою душу на волю».
Это поэтические раздумья о нравственном бытии и духовных ценностях современности, сквозные темы и образы: молодость и зрелость, мир и война, любовь и дружба, семья и родина, человек и природа.
Прошу в моей просьбе не отказать.
С уважением! Ю. Кузнецов»
(РГАСПИ, Ф. М-42, оп. 5, д. 242, л. 1).

Однако что-то пошло не так. Об этом свидетельствует новое обращение поэта спустя три с половиной месяца к тогдашнему директору издательства Владимиру Десятерику. 1 февраля 1982 года Юрий Кузнецов отправил в «Молодую гвардию» следующее письмо:

«Уважаемый Владимир Ильич!
Смею надеяться, что молодые читатели не без интереса воспринимают мои стихи. Тем не менее, с момента выхода первой книги моих стихов прошло 17 лет, за всё это время мне удалось издать в «Молодой Гвардии» лишь один небольшой сборничек (2,5 л.).
Я предлагал издательству книгу лучших моих стихов разных лет (объём 6,5 а.л.) с предисловием, написанным известным литературоведом В.В. Кожиновым. Однако из-за недоразумения, связанного с тем, что книга была воспринята как однотомник, её не утвердили к изданию.
Рукопись книги готова к сдаче. Вовсе не претендуя в данном случае на издание однотомника, прошу Вас помочь издать эту книгу в 1984 г. в обычном порядке.»
(РГАСПИ, Ф. М-42, оп. 5, д. 242, л. 3).

С одной стороны, вроде бы это предложение возражений в редакции не вызвало. Уже 23 февраля 1982 года поэту на домашний адрес был отправлен ответ за подписью главного редактора издательства Н.П. Машовца и уже знакомого нам поэта и переводчика, зав. редакцией современной советской поэзии Вадима Петровича Кузнецова:

«Уважаемый Юрий Поликарпович!
Главная редакция и редакция современной советской поэзии с интересом отнеслась к Вашей творческой заявке. Ждём рукопись. Окончательное решение будет принято после её рассмотрения.
Желаем Всего доброго!»
(РГАСПИ, Ф. М-42, оп. 5, д. 242, л. 2).

Но книга эта с предисловием В.В. Кожинова всё-таки не была издана. Можно с высокой долей вероятности предположить, что в качестве предисловия предлагался тот текст Кожинова, который был написан в 1981 году и под названием «О поэтическом мире Юрия Кузнецова» вышел в книге литературоведа «Статьи о современной литературе» (М.: Современник, 1982) и в журнале «Литературная учёба» (№ 2, 1982). Тот самый, в котором Кожинов, в частности, писал: «В лучших стихах Юрия Кузнецова воплощён образ подлинно героической личности, чьё бытие совершается в мире тысячелетней истории — русской и всечеловеческой — и в безграничности космоса. …почти в каждом стихотворении Юрий Кузнецов стремится так или иначе «преодолеть» время, чтобы древность — даже, как говорится, глубокая древность — и живая современность, чреватая будущим, грядущим, сомкнулись и сопряглись в едином целом поэтического мира…».
Возможно, именно тот состав избранных стихотворений и поэм, который Кузнецов приготовил для «Молодой гвардии» в 1981 году, в итоге вышел в 1983 году под названием «Русский узел» в издательстве «Современник», где поэту гораздо легче было решать судьбу своих рукописей. А вот задумка книги с тем самым предисловием Кожинова, так и не воплотилась. В упомянутом выше многотиражном издании «для школьников» в качестве введения в поэтический мир Юрия Кузнецова помещена другая, более поздняя статья Кожинова — «До последнего края».
На отложившемся в архиве листочке с процитированной нами заявкой поэта от 12 октября 1981 года, стоит позднейшая пометка редактора Т. Чаловой: «Ответ по телефону (В.П.)», которую, видимо, надо понимать так, что после всех перипетий вопрос с новой книгой Юрия Кузнецова в «Молодой Гвардии» лично по телефону обсудил с автором Вадим Кузнецов. В результате лишь в 1985 году в этом издательстве увидела свет уже совершенно новая (и опять тоненькая) книжка «Ни рано, ни поздно».
Правда, «Молодая гвардия» реабилитировалась перед поэтом уже позднее, издав в 1990 году его объёмистый сборник (серия «Библиотека избранных стихотворений») и в 2001 году — последний большой прижизненный томик избранных стихотворений и поэм Юрия Кузнецова (в серии «Золотой жираф») — «До последнего края». Но это были уже совсем другие времена.