Не напоказ

№ 2025 / 39, 02.10.2025, автор: Алексей МЕЛЬНИКОВ (г. Калуга)

Юрий Куранов предсказывал недолгий век своим нежным и хрустально-чистым рассказам: несколько десятилетий, полвека – максимум. Потом, считал, забудут. По большому счёту сбылось: почти не помнят. О том, что такое Пыщуганье, и кто его так любовно воспел – не каждый сегодня знает. Пыщуг – это довольно далеко от Костромы. Река Ветлуга. Там хорошо селиться тем, кто умеет разговорить и даже заставить петь то, что отроду страдало немотой: старую деревенскую избу, грубые палати, шаги по росе, жарко натопленную баню, ласточек под крышей, жабку в камышах, забытый проселок, дождь, ветер, облака… Также хорошо для этих целей селиться где-нибудь в Лопшеньге на Беломорье или в Марфино на Оке.

У Куранова, до действительно, было много общего с другим тонким певцом русской природы и тоже – Юрием, и тоже столичным выходцем – Казаковым. Только если первый Юрий – Куранов – был родом из холодной северной столицы, то другой Юрий – Казаков – из истинной, первопрестольной. Почти ровесники. Куранов – это ленинградская культурная элита. Казаков – московско-смоленский рабоче-крестьянский класс. Но самородки редкие – оба.

Колесили по близким друг к другу северным весям. Когда – по своей воле, когда – по чужой, злой государственной, следом за репрессированными отцами. С холодными краями породнились. И удивительно талантливо воспели. Один – в цикле «Лето на севере» и других, другой – в «Северном дневнике» и прочих. Знаток творчества обоих – Валентин Курбатов – смело ставил двух Юриев на верхнюю ступень советского литературного пьедестала. Но пьедестал этот оказался для них не столь уютен.

 

 

Исход обоих оказался достаточно драматичен и пугающе схож – редкое одиночество в финале. Для Казакова – обернувшееся бесконечно горьким поздним молчанием, лишь однажды прервавшимся двумя бриллиантами в прозе – «Во сне ты горько плакал» и «Свечечкой». Для Куранова жизнь уготовила драматическое раскаяние в прежних литературных успехах (и даже начальственных постах в новом союзе писателей) и светлогорское отшельничество в духовные стихи:

 

Блажен, кто прожил жизнь не напоказ,

И нет о ком в миру воспоминаний,

Нет славословий. Нет и нареканий,

Кто как лампада кроткая угас…

 

Может, и неочевидной покажется поздняя курановская мысль, но у неё обнаруживаются довольно авторитетные сторонники. Из того же отшельнического призыва. Скажем – великого затворника Сэлинджера. «Надо набраться мужества, чтобы стать никем», – запишет он однажды в рабочую тетрадь на пике своей литературной славы. Мог бы с этим согласиться, наверное, и Казаков. Но он, сделавшись уже классиком, выразится чуть иначе:

«Так сложилось, – делился он как-то в одном из редких интервью, – что 340 дней в году я живу на даче в Абрамцеве, анахоретом. Грустновато, но я нахожу отраду в одиночестве. Одиночество тяжело, когда не о чем думать. Если есть о чём думать, то оно только помогает».

 

 

Оба Юрия очаровались Севером практически одновременно: Казаков – в 1956 году, Куранов – в 1957-ом. Казаков сразу же выдал свои чудные беломорские «Никишкины тайны», Куранов – ветлуганских «Пыщуган». Первыми зачитывался Паустовский, вторыми – Твардовский. Впрочем, Константин Георгиевич стал крёстным литературным отцом обоих Юриев. Куранов – сблизился с Паустовским в Москве, будучи поочередно студентом, то МГУ, то ВГИКа, не закончив, впрочем, ни один из них. Казакова же с Паустовским во времена учёбы в Литинституте и после свела Таруса.

Понято, что трудно было пройти мимо первой и тут же талантливой пробы пера Юрия Куранова:

«Полёт от железнодорожной станции Шарья до районного села Пыщуг похож на прыжок кузнечика. Самолёт разбежался, оттолкнулся, пролетел двадцать минут над лесами, густо обступившими золотые от солнца поляны, пролетел вдоль Ветлуги и мягко ткнулся в широкий луг сельского аэродрома. Издали, с пригорка, спокойно поглядывают на приезжего длинные бревенчатые дома, вытянувшиеся в цепочку. С противоположной стороны подпирает село высокий холм. Неохотно расступились перед топором могучие леса, открывая увалистые богатырские дали…»

Точно также невозможно было не очароваться и первыми северными зарисовками Юрия Казакова:

«Бежали из лесу избы, выбежали на берег, некуда дальше бежать, остановились испуганные, сбились в кучу, глядят заворожённо на море… Тесно стоит деревня! По узким проулкам деревянные мостки гулко отдают шаг. Идёт человек – далеко слышно, приникают старухи к окошкам, глядят, слушают: сёмгу ли несёт, с пестерем ли в лес идёт или так… Ночью белой, странной погонится парень за девушкой, и опять слышно всё, и знают все, кто погнался и за кем…»

Стало ясно, что в литературу пришли редкие мастера слова с метким глазом и изящным пером. А ещё – с неизмеримой любовью к необъятным российским далям.

Она, эта любовь, выплескивалась у обоих Юриев подчас довольно нервно. Иногда – с надрывом: как внутренним, так и внешним. Одному пришлось пережить выволочку после непокорных «Тарусских страниц», другому – после поднятых острых социальных проблем в романе «Глубокое на Глубоком». Они продолжают писать, но постепенный уход в тень всё яснее становится ещё одной схожей чертой обоих Юриев – пришло время разочарований и уединённых раздумий, постижения суетности слов. Казаков основательно затворяется на самом отшибе укромного посёлка Академиков в Абрамцево, Куранов – на Балтике, в невзрачной светлогорской пятиэтажке.

 

 

С прозой практически порывают, отдавая, впрочем, дань старым привязанностям. И главная из них – Паустовский. Куранов продолжает навещать редколлегию журнала «Мир Паустовского» в Москве, пытается затеплить литературный огонёк в «Камине Паустовского» у себя в Светлогорске. Казаков в редкой публицистике не упускает возможность отдать дань памяти великому мэтру.

Тем не менее, всю силу литературного дара оба Юрия упрятывают куда-то под спуд. Постепенно чураются публики. Не благоволят громкому успеху. Упрямо смолкают. И оставляют русскую литературу в растерянном недоумении о досадной недостаче, случившейся в её недрах по воле двух неожиданно сомкнувших уста писателей с на редкость схожей судьбой, общей литературной стезёй, но так ни разу не свидевшихся в жизни – двух самородных Юриев: Куранова и Казакова.