НЕЧАЯННАЯ РАДОСТЬ

№ 2017 / 9, 16.03.2017, автор: Николай ГЛАДЫШЕВ (г. НОГИНСК, Московская обл.)

Обрызганный майским солнцем белоснежный теплоход «Пётр Великий» легко скользил по водной глади. С кормы из динамика лилась песня. Пронзительный женский голос даже не пел, а скорее выплакивал слова: «В горнице моей светло. Это от ночной звезды…»

Антон стоял у борта, любовался пробегающим мимо корабля зелёным берегом и слушал давно знакомые слова. В эти минуты они как-то по-новому волновали и тревожили душу, обволакивали щемящей грустью и даже вызывали лёгкую тоску…

Ещё недавно он был весь в мыслях о работе и нерешённых проблемах. А их было хоть отбавляй! И дома, и в редакции у Антона нет-нет, да и всплывал в памяти неудачный поход в кафе «Не рыдай». И на душе от этого становилось просто муторно…

…На теплоходе, чтобы погасить гнетущие мысли, Антон, как только обустроился в каюте, сразу же завалился спать.

Утром он вышел на палубу и увидел, что теплоход вырвался на волжский простор. Исподволь тяжесть забот, давящая на сердце, отступила. Антон почувствовал: душа как бы воедино сливается с весенней студёной водой, чайками, кружащими над кораблём, и его деловитым движением…

Спокойный ход теплохода даже убаюкивал – не то что, как когда-то, в Баренцевом море. После учебки, в первые дни службы на крейсере «Вице-адмирал Кулаков», от тошноты Антона будто выворачивало наизнанку. Деваться было некуда, и он, не жалуясь даже самому себе, терпеливо переносил корабельную качку. Так бы, наверное, продолжалось, но в день посвящения в моряки старослужащие матросы вручили ему галлон морской воды. Пить было противно, от соли язык деревенел и сводило скулы, однако Антон одним махом осушил галлон до дна. И, как ни странно, но после этого он уже до самого дембеля крепко держался на ногах…

Антон всей грудью вдыхал пресный воздух. Голова была ясная, а сердце распирал восторг от необычайной речной шири. Не зря же говорят, Волга не только успокаивает, но и дарит силы. Он плыл в Углич в школу эзотерики на всеобщую медитацию. Неделю назад учитель прислал ему письмо, в котором коротко сообщал, что он прощён и может продолжить занятия. Антон уже хотел настроиться на встречу со знакомыми эзотериками, но ничего не получилось. Мысленно он снова вернулся сюда, на теплоход, на котором при посадке мелькнуло лицо таинственной незнакомки. «Где же я видел это лицо?» – Силился и никак не мог вспомнить он. И вдруг словно высветилось…

В то утро, по давней привычке, перед работой, Антон за городом долго бегал по мартовскому лесу на лыжах. Снежный наст был ещё крепок. Он с тихим шуршанием охотно стелился под ноги. И Антон бегал и бегал, с радостью играя мышцами рук и ног.

Он опомнился лишь, когда между сонными берёзами и кустами явственно проступила весёлая заря. «Ещё пару километров – и домой!» – решил Антон. И тут из-за пушистой ёлки стремительно выскочила молодая лыжница. Сделав крутой вираж, она резко остановилась перед ним. Несколько секунд они с удивлением рассматривали друг друга. В лучах восходящего солнца раскрасневшееся лицо девушки будто светилось изнутри, а изумление и растерянность в глазах вскоре сменилось лукавством.

Первым опомнился Антон:

– Вы откуда взялись?

– Ну не с неба же! Я тут всегда по утрам бегаю! Это моё любимое место. Что, испугались? – Девушка рассмеялась откровенно, во весь белозубый рот. – Если не против, давайте наперегонки.

– А как вас зовут?

– Потом, потом! Догоняйте! – крикнула незнакомка и, взмахнув лыжными палками, ринулась в гущу леса.

Антон думал, что легко догонит девушку, но не тут-то было. Миг, другой – и лыжница будто растворилась за громадными разлапистыми елями…

И вот вчера, когда Антон поднимался по трапу на теплоход, перед ним на мгновение мелькнуло это девичье лицо. «Может, показалось? – засомневался он. – Ведь когда это было!» Но мысль о том, что это именно та лыжница, не отпускала. Решил: «Если она плывёт в Углич, я её непременно увижу!»

Он вернулся в свою каюту и открыл томик стихов Николая Рубцова. Но не читалось, и Антон снова поднялся на верхнюю палубу.

И тут же увидел её. В спортивной куртке и синих джинсах, девушка опиралась руками о борт и, не отрываясь, смотрела вдаль. Волжский бриз ласково играл прядями её белокурых, спадающих на плечи, волос. Иногда ветерок дул порывами, и пряди закрывали девушке глаза. Она забавно откидывала их ладонями, словно боролась с ними. Антон шагнул к ней, незнакомка обернулась, и они встретились взглядами. Он сразу понял, что девушка узнала его. Но в её чёрных глазах не было даже намёка на удивление.

– Я чувствовала, что вы появитесь на палубе, – сказала незнакомка. – И загадала: если вот сейчас выйдет – значит, судьба!

– О чём это вы? – Антон растерялся. – А ведь я вас тогда в лесу встретил. Почему вы убежали?

– Так. Я подумала, что ничего хорошего это не даст.

– А нынче решили по-другому?

– Может быть.

И тут Антон с удивлением узнал, что Вика – так звали девушку – младшая сестра Лизы Карпецкой. «Так вот кого она мне напомнила!» – подумал он. И удивился ещё больше.

– Лиза теперь работает в турбюро, – смущённо улыбаясь, сообщила Вика. – Она-то мне и сказала, что по Волге намечается экскурсия в Углич. Я попросила путёвку. А на причале увидела вас. Вы что, меня совсем не помните? Хотя, откуда?.. Когда вы работали в нашей школе старшим пионервожатым, я всего-навсего училась в четвёртом классе. Совсем маленькая была. Вы заходили к нам в класс, рассказывали о пионерах-героях. А я больше всех задавала вам вопросов.

Они стояли у борта, смотрели на искрящиеся весенние волны, и вспоминали школу. Антон сообщил, зачем он едет в Углич. Коротко рассказал и о школе эзотерики. Это известие Вика почему-то приняла без особого интереса – видно, её занимало совсем другое.

– Почему вы ушли из пионервожатых? – спросила она. – Ведь все мальчишки и девчонки от вас были просто без ума.

– Решил стать журналистом.

– И вы им стали, я знаю! Я ведь читаю в газете ваши статьи. И что, ни разу не пожалели о своём выборе?

Антон вздрогнул. Старая саднящая рана только в последние годы вроде бы зарубцевалась, но этим он ни с кем не делился. Ответил:

– Рано или поздно пришлось бы уходить.

Они надолго замолчали, снова стали смотреть на бегущую воду. А перед Антоном словно пробегали те далёкие дни. Когда горком комсомола выдал ему путёвку, его пригласил к себе заведующий Ольшанским районо Игнат Андреевич Реутов. Фронтовой разведчик, с первого дня прошедший Отечественную войну, он после победы всю свою жизнь связал с народным образованием. Людей видел насквозь. Так что Антон перед ним был как на ладони.

– Знаешь, куда идёшь, и чем будешь заниматься? – хмуря кустистые чёрные брови, грозно спросил Реутов.

– Знаю, – тихо ответил Антон.

– Ничего ты не знаешь! Что ты можешь знать в семнадцать лет?! Ну, да ладно, приступай. А там – посмотрим!

И, вправду, чем он будет заниматься, Антон представлял смутно, как в тумане. Но почему-то верил: у него непременно получится, и причём, совсем неплохо! Может, от того, что он сам недавно окончил школу, и отлично помнил своего старшего пионервожатого Альберта Куликова. После занятий тот собирал всех желающих мальчишек и девчонок и увлечённо рассказывал им о героях войны, о шпионах и бандитах. На переменах школьники гурьбой ходили за Альбертом по пятам, наперебой просили снова собрать. Среди них был и Антон.

В первые же дни работы в школе он решил, поступить так же. Чтобы заинтересовать и увлечь ребят, придумал фантастическую историю, назвал её «Чёрные перчатки» и стал рассказывать пионерам. Причём, не только рассказывал, но и, жестикулируя руками, мимикой лица, словно проигрывал каждое действие. Причём, многие эпизоды были напичканы такими страшилками, что мальчишки сжимали кулаки, а девчонки вскрикивали от испуга. Доходило до того, что после вечерних сборов, Антон провожал наиболее впечатлительных пионерок домой.

Частенько отцы и матери вечерами приходили в школу за своими чадами. Терпеливо ждали в коридоре, когда Антон закончит свою очередную страшилку. Им это надоело, и они стали наперебой жаловаться Анне Васильевне, директрисе школы на пионервожатого: «Приструните его! Дети не могут спать по ночам». Видя, что на успеваемости рассказы Антона никак не отражаются, директриса Анна Васильевна – пожилая, до неприличия толстая женщина, – на жалобы родителей махнула рукой. А он, не желая ссориться с родителями, стал рассказывать весёлые истории, вычитанные из книжек.

До прихода Антона в восьмилетнюю школу на редком мальчишке можно было увидеть пионерский галстук. Анна Васильевна как-то спросила, сможет ли он переломить ситуацию? «Я постараюсь», – ответил он. В тот же день, на перемене собрал ребят и твёрдо заявил:

– Только те, кто завтра придёт в галстуке, будет опять слушать продолжение повести «Чёрные перчатки.

На следующий день в шестом классе от галстуков было красным красно. Антон понял: ребята ему верят, готовы идти за ним и в огонь, и воду. И нужно сделать всё, чтобы так было и дальше…

Вика, конечно, не подумала, что своими словами о выборе сильно задела Антона за живое. Не знала и то, что разорвать связь со школой ему было так непросто! В первые дни работы в газете он никак не мог усидеть в кабинете. То и дело выскакивал на улицу и долго ходил вдоль редакционного особняка. Страстно, до щемящей боли в сердце, хотелось бросить всё и, сломя голову, побежать к своим мальчишкам и девчонкам. Однако он помнил слова редактора Виктора Калугина: «Ты выбрал журналистику. Правильно. Должность пионервожатого – временная. Кончится комсомольский возраст, и хочешь, не хочешь – уходи…»

С годами боль по школе утихла. И вот теперь этот вопрос! Но Вика уже забыла о нём.

– Ох, ты, какое великолепие! – воскликнула она, схватив Антона за руку. – Вы только посмотрите!

Теплоход уже подплывал к речному порту Углича. И перед Антоном и Викой распахнулась величественная панорама древнего города. На фоне синего неба особенно выделялись кроваво-красные фасады храма Царевича Дмитрия на крови.

Не спрашивая согласия, Вика стала рассказывать об Угличе. До этого Антон думал, что станет просвещать девушку своими познаниями городских музеев и храмов, старинных улочек, а оказалось, наоборот. Вика увлечённо, не пропуская даже мельчайшей подробности, говорила о Воскресенском монастыре, кремлёвских каменных палатах удельных князей, отмечала детали убийства царевича Дмитрия, с улыбкой вспоминала опальный колокол, первым известивший о его гибели…

– Откуда такие познания? – удивился Антон.

– Я много читала об Угличе. А потом, это – моё!

Оказалось, что Вика учится в московском пединституте и работает в Ольшанском управлении культуры. «Так вот откуда такой назидательный тон!» Но этот тон Антону даже понравился. Впрочем, как и всё в Вике. Он слушал её с каким-то пока необъяснимым восторгом. Не отрываясь, вглядывался в нежный овал лица, смотрел на пушистые ресницы и думал: «А ведь она не просто чертовски мила, но и красива!» Это почему-то даже немного пугало… И ещё, он заметил такую особенность: когда Вика говорила, она очень увлекалась, стараясь высказать всё, и сразу. И в эти минуты, казалось, разговаривали не только её губы, но и глаза, щёки. Причём, чёрные, с ярким отливом глаза – то темнели, то ещё больше светлели в зависимости от того, о чём девушка говорила. Глаза девушки обволакивали, настойчиво звали к себе…

Вика нравилась Антону всё больше. С ним это было впервые, и сердце на мгновения сжимала робость. А потом в душе мощной волной поднялась непонятная доселе радость. Она была внезапна. Но так желанна. Антону захотелось обнять весь мир, прижать к груди и не отпускать – долго, долго. И он уже мысленно поблагодарил судьбу за эту встречу на теплоходе…

На берег они сошли вместе. К ним сразу же подбежала растрёпанная, босоногая девчонка. Сверкая дикими глазами, выпалила скороговоркой:

– Жених и невеста! Возьмите у меня картинку! Велено отдать только вам!

Она протянула Антону листок бумаги и добавила:

– Это оберег! Он вам во всём поможет. И ещё, вот вам сухая игла. Это ключ от потайной двери. Иначе её ничем не откроешь и не закроешь. В своё время положишь иглу на картинку и сразу поймёшь, где потайная дверь…

Антон машинально взял из рук девчонки листок и ржавый кусок железа, смутно напоминающий ключ. На бумаге было изображено измождённое старческое лицо, напоминающее знакомого лесного духа. Его взгляд, как тогда в распадке с танцующими берёзами, словно прожигал насквозь и о чём-то предупреждал. Только здесь, усиленный живыми кричащими красками, взгляд был страшен, и Вика испуганно отшатнулась. Антон удивился не меньше девушки, спросил:

– Кто велел передать?

– Когда надо, всё узнаете!

Пожав плечами, Антон протянул девчонке две крупные денежные купюры и спрятал картинку в дорожную сумку. Девчонка довольно засмеялась и, убегая, крикнула:

– Не бойтесь, он добрый! Ключ не потеряйте!

Кто-то из пожилых мужчин, встречавших теплоход, охотно пояснил:

– Это Лужка. Она чокнутая. Надо же, именно вам картинку отдала! А ведь целую неделю по пристани носилась. Всё кого-то высматривала. И вот, поди ж ты – нашла!

Антон с Викой договорились о встрече в скверике около храма Царевича Дмитрия на крови: он отправился в школу на всеобщую медитацию, а она – на экскурсию по городу.

Антон торопливо шагал по улице, и всё никак не мог забыть босоногую девчонку. Ему казалось, рисунок сквозь кожу сумки обжигает тело. И потом, какой ключ, какая потайная дверь? Антон пытался понять смысл бессвязных слов девчонки, но не смог.

В самой большой комнате школы уже собрались все, кто три года кропотливо изучал эзотерическую науку. Так что Антон явился последним. В мёртвой тишине эзотерики ждали появления учителя. И вот Павел Иванович медленно вошёл в настежь распахнутую дверь. Одет он был всё так же – в строгий чёрный костюм, застёгнутый на все пуговицы. Какое-то время учитель постоял, внимательно осмотрел своих учеников. Нашёл глазами Антона и одобрительно улыбнулся лишь уголками губ. Потом он не спеша зажёг несколько сандаловых палочек, и по комнате поплыл еле уловимый сладковатый запах.

Началась всеобщая медитация «с именем». Сидя в кресле, Антон расслабил тело, стараясь настроиться на нужный лад. Но поначалу это никак не удавалось. И хоть глаза были закрыты, он видел перед собой лицо Вики. Девушка улыбалась ему, что-то говорила. Наконец видение исчезло, мысли расплылись. Стало хорошо и покойно. Антон ещё раз ощутил, что испытания, подстерегающие человека на каждом шагу, все его беды и страдания, унижения и заботы порождены только материальным миром, а в царствии же Духа ничто не порождает ни сомнения, ни печаль, ни тревогу. Человек, мыслями своими живущий в этом необычном царстве, испытывает только радость. Ему нет никакого дела до отсутствия нарядной одежды, еды или денег…

Но вот медитация закончилась. И, когда казначей школы начал собирать с учеников деньги, – кто, сколько сможет, – Антон грустно усмехнулся: «Что бы ни говорили, а от материального мира никуда не денешься!»

А потом в скверике храма Святого Дмитрия на крови Антон увидел Вику. Он нарочно дал крюку и подошёл к назначенному месту встречи не по обычной дороге, а от берега Волги: так хотелось понаблюдать за девушкой со стороны. Стоя под раскидистой берёзой, Вика то и дело поглядывала на часы и нетерпеливо переступала с ноги на ногу. Щегольская сиреневая куртка плотно облегала её спортивную фигуру и, казалось, девушке от волнения тесно в ней. Антон хотел подольше полюбоваться, но не выдержал:

– А вот и я!

Вика вздрогнула:

– Нельзя же так пугать! Ведь можно заикой сделать. Почему так долго? Я уже заждалась.

Как-то незаметно в разговоре они перешли «на ты». Антона это больше устраивало. Не надо было всё время следить за речью, и можно изъясняться просто, не задумываясь над словами. Предложил:

– Время до теплохода у нас есть. Может, прогуляемся по Кремлю?

– Я вроде бы всё посмотрела, – ответила Вика. – Лучше спустимся к Волге.

Когда они подошли к каменной лестнице, ведущей к водной глади, Антон вдруг увидел художника Аристарха Липатова. Он сидел, откинувшись на спинку скамейки, в тени старой липы. Тёплый ветерок шевелил длинные седые волосы, глаза были закрыты. Старый художник о чём-то трудно и напряжённо думал. Поодаль на ножках стоял деревянный этюдник, а на листе картона – ярко кровенел фасад церкви, золотом сияли купола. Услышав шаги, Аристарх открыл глаза, какое-то время пристально рассматривал молодую пару и, узнав Антона, грузно поднялся со скамейки.

– Неужели Панкратов?! Вот это да! – воскликнул он и крепко обнял Антона.

Антон не ожидал такого откровенного порыва и даже немного растерялся. Они, конечно, уважали друг друга, но друзьями ещё не стали. Однако их встреча выдалась такой тёплой и радостной, что Вика невольно подумала – Антон встретил самого близкого родственника. А между тем, он представил девушку художнику. Аристарх церемонно поклонился и, усадив их на скамейку, со вздохом, произнёс:

– Укатали сивку крутые горки! Скоро восемьдесят семь – это не шутка! Когда-то сутками мог работать! А теперь – только с передышкой. Ну, а вы, какими судьбами в Углич?

Антон, ничего не скрывая, с готовностью стал рассказывать о школе эзотерики. Аристарх слушал внимательно, не перебивая. Потом обронил:

– Зачем тебе это? Тибетская методика зачем? Ты же православный.

– Как, зачем? – удивился Антон. – Чтобы жизнь была интересней. Школа не только даёт, но и суммирует знания. Хоть в сутках и двадцать четыре часа, но я часто даже книжку почитать не успеваю.

– Это не только твоя беда! – Аристарх грустно улыбнулся, пошевелил клюшкой под ногами прошлогодние листья. – К сожалению, наша матушка-земля стареет. Ещё сто лет назад всё было иначе. А теперь время очень сократилось, и в сутках не более восемнадцати часов.

– Это что, шутка?

– К сожалению, нет. Я знаю, о чём толкую! – Голос Аристарха стал строгим. – Ты, наверное, замечал, что с ходом времени творится что-то неладное. День только начался, а глядь – уже гаснет. Да что там день! Недели, месяцы, как снежинки тают!

– Конечно, годы с возрастом вроде бы укорачиваются. Не зря же поётся в песне: «Чем дольше живём мы, тем годы короче, тем слаще друзей голоса…»

– Эх, если бы так… Я ещё раз утверждаю: сутки стали короче! Ещё сто лет назад всё было иначе. А теперь, по реальной, а не календарной длительности, если брать за эталон старое, не изменившееся веками время, современные сутки длятся всего восемнадцать часов. Ты говоришь, что многого не успеваешь. А как ты можешь успеть, если каждый день недополучаешь шесть часов?..

– Как же так? Я всегда считал, что время – постоянная величина.

– Для кого? Эта величина придумана человеком. А у Вселенной свои законы. Смотри, какое открытие сделали иерусалимские монахи, служащие на Святой земле. Они заметили, что уже несколько лет подряд лампады у гроба Господня горят дольше, чем когда-то. Монахи были поражены, ведь прежде масло в большие лампады они доливали в одно и то же время, накануне Пасхи. За год оно выгорало дотла. А теперь перед великим христианским праздником в лампадах остаётся ещё много масла.

– Это что же получается: время опережает даже физические законы горения?

– Да, ты попал в самую точку! Сокращение суток сказывается на всём, в том числе, и на производительности труда. Я отлично помню, как мой отец пришёл с войны. Наша изба сгорела. И мать с нами, тремя детьми, ютилась в ветхом сарае. Отец выпросил на ткацкой фабрике сосновые брёвна, доски. Вместе с тремя товарищами – такими же бывшими фронтовиками – он за неделю умудрился построить пятистенок. Что, думаешь, мы стали ленивее и при всём желании не сможем угнаться за нашими предками? Нет, времени не хватает…

Вика во все глаза смотрела на художника и ловила каждое его слово. Они были для неё настоящим откровением. Антону такое внимание девушки почему-то не понравилось. И он с вызовом произнёс:

– Это что же получается: люди вступают в последние времена и до конца сего мира остались считанные годы или десятилетия?

– Может быть, и так. Всё в руках Божиих. О «дне и часе том» не знает никто, кроме Самого Творца. И не надо забывать, что в Евангелии сказано: «Ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам…тогда будет великая скорбь, какой не было от начала мира доныне и не будет. И если бы не сократились те дни, то не спаслась бы никакая плоть; но ради избранных сократятся те дни…»

– Я всегда удивлялся вашей памяти! – искренне воскликнул Антон. – Столько помнить и знать!

– Ох, оставь! – досадливо отмахнулся Аристарх. – Слушайте дальше. Некоторые мои знакомые учёные мужи утверждают, что по каким-то загадочным причинам в мире могут замедлиться процессы жизнедеятельности. Мы медленнее дышим, сердце бьётся реже, клетки регенерируются дольше. Наш организм замедлил свою работу. И потому за каждую минуту времени мы успеваем сделать примерно на четверть меньше, чем успевали представители прежних поколений. Соответственно, изменилось мироощущение, и время в нашем восприятии ускорило свой бег и пролетает намного быстрее… Но если так рассуждать, как тогда объяснить, что масло в лампадах у гроба Господня не выгорает дотла?..

Антон и сам не раз задумывался над тем, почему он зачастую не успевает доделать задуманное? Ведь вроде бы не ленится, вкалывает в полную силу. О сжатии времени говорил и учитель школы эзотерики. Его слова тесно переплетались со словами Аристарха. Толкуя последние времена, Павел Иванович утверждал, что процесс старения Земли начался ещё в середине двадцатого века, когда Солнечная система вошла в невероятно мощный поток, идущий из центра нашей галактики и несущий огромное количество энергии и информации в самых разных вариациях. И ещё, учитель утверждал, что в скором будущем нас ждёт переход в новое состояние жизни, в иное время. А это значит, наступают последние времена…

В тот день Антон сидел на занятии в школе, затаив дыхание, и не задавал никаких вопросов. А зря! Потом пожалел об этом, ведь многое было неясно. И теперь нетерпеливо спросил художника:

– Вы что, действительно верите в скорый конец всего живого?

– Я это не утверждаю, но и не отрицаю. Многое зависит от ныне живущего человека. Увы, мы зачастую не ощущаем себя жителями планеты и обращаемся с нашим общим домом – Землёй – хуже некуда! Сознание конкретного человека искусственно сужено и привязано к конкретной точке проживания. Он не ощущает, что происходит с планетой. Отсюда отсутствие ответственности за всё, что он делает в конкретное время. Как это ни печально признавать, но катастрофические явления вроде цунами и тайфунов – это следствие отношения людей друг к другу, страшная плата за неразумность человеческого поведения.

Аристарх помолчал и внимательно посмотрел на Антона.

– Ты никогда не задумывался, почему волны жуткого цунами обрушились именно на Индонезию и Таиланд? Я считаю, что там сегодня расположена главная клоака человечества. Всё, что могут позволить себе богатые извращенцы, – всё там есть! В гигантских масштабах и задёшево! То есть это современный Содом и Гоморра – отсюда и результат! А теперь приходит черёд Америки расплачиваться за падение духовности, гордыню, самонадеянность и стремление управлять миром…

– Так что же, главная причина сжатия времени – в нас, людях?

– Несомненно! Для нас, сегодняшних, это означает одно: следуя призывам древних пророков, нужно вести себя по-человечески, а не по-скотски. Тем, кто не вписывается в систему морально-нравственных ценностей, в будущем места нет! Человечество, не желающее соблюдать законы Того, Чьим творением оно является, погибнет. Очень помогла бы не только выжить, но и упорядочить время, Чаша Грааля. Но где она находится, до сих пор неизвестно. Множество тайных экспедиций тщетно стараются её отыскать. Но Чаша может принести не только добро в чистейшем виде. Так что архи важно, чтобы она попала в чистые руки…

Антон слушал художника и сожалел, что раньше, общаясь с ним, ни разу не взял у Аристарха Липатова интервью для газеты. Скорее не для себя, а для Вики, спросил:

– Вы никогда не хотели стать священником или уйти в монастырь?

– В молодости хотелось. Потом, когда я выбился в художники, это желание как-то само собой улетучилось. Главное, стараться жить по библейским заповедям. Ведь именно они являются Законом жизни. Только у меня это получается не всегда. Низменное начало частенько преобладает. Насколько могу, во всей полноте стараюсь выполнить на холсте образы Иисуса Христа, Божией Матери, святых угодников. Люди их принимают всей душой, а это для меня – главное! Ты, Антон, как-то признался, что тебе нравятся мои акварели. А ты не задумывался, почему я с такой радостью тщательно выписываю стайку беззащитных берёзок или солнечные лесные поляны, цветущую черёмуху или вишню?

– Ну, как почему? Для того, чтобы зритель ощутил прекрасное. Понял свою сопричастность с нашим подлунным миром.

– Правильно. А ещё потому, что каждый из нас – такое же хрупкое создание, как и всё, что вокруг. Если мы не будем это беречь, Творец не будет оберегать и нас. Мы ему будем не интересны. И человек сам себя уничтожит. Ведь отвечать за то, как ты прожил свою жизнь, длинная она или короткая, в Судный день придётся только тебе, конкретному человеку, и никому другому.

Антон давно заметил, что Вика хоть и внимательно слушает, но нет-нет, да и поглядывает на этюдник художника. Спросил:

– Это что, будущая картина?

– Хотите посмотреть? Что ж, извольте! – добродушно произнёс Аристарх. – Но сразу попрошу заметить – это пока черновой набросок.

На фоне синего неба, на картоне была изображена церковь Царевича Дмитрия на крови. Её линии были несколько размыты, как бы туманны. Но Антон знал: в творчестве Аристарха Холодова это как раз и очаровывает. Повернулся к Вике: девушка во все глаза смотрела на этюд, и никак не могла оторваться. И он ещё раз убедился в том, что такие художники, как Аристарх, глубже чувствует, чем выражают увиденное. И этим тончайшим чувством они буквально заражают людей. В картины Холодова нужно не только пристально вглядываться, но и забывать о многом внешнем, мешающем, случайном, необходимо полностью отдаться наваждению – и тогда по-иному засветятся и зазвучат краски, оживут тени, а на душе станет светло и радостно…

– Великолепно! – искренне воскликнул Антон.

– Благодарю! – Аристарх церемонно поклонился. – Этот храм когда-то писал сам великий Михаил Нестеров. Я тоже много раз принимался. И всегда не покидает мысль: что-то у меня не так. Многое надо изобразить по-новому, связать храм с городом, что ли… Ведь церковь Царевича Дмитрия на крови – исторический символ Углича. И мне очень хочется через призму световых полей показать временное пространство. Пока это не удаётся…

Аристарх помолчал и вдруг всем телом повернулся к Антону:

– Хочешь, когда закончу картину, подарю такой же этюд?

Антон тут же вспомнил, как минувшей осенью Худяков беззастенчиво присвоил этюд с августовскими стогами, и нахмурился:

– Конечно, хочу. Но только не мне – Вике!

Щёки девушки зарделись, и она смущённо опустила глаза. Аристарх быстро взглянул на неё:

– Я заметил, вам, Вика, тоже нравится моё письмо? Что ж, ждите подарок. И он будет, непременно будет…

Когда они стали спускаться по каменной лестнице на пристань, Аристарх долго глядел им вслед и махал рукой. И было в его облике столько тепла, доброты и надежды, что Антон и Вика взглянули друг на друга и весело рассмеялись.

 

г. НОГИНСК,

Московская обл.