Параллели и пересечения

Рубрика в газете: Вызов принят, № 2019 / 27, 19.07.2019, автор: Всеволод ЧАПЛИН

«Религии и науке нечего делить». Это клише повторяется официальным богословием уже несколько десятилетий. Возникло оно в период, когда религиозная мысль чувствовала себя ущербной на фоне «победного шествия» науки. Но насколько оно актуально сейчас, да и вообще справедливо?

Попытка разделить сферы влияния между наукой и религией была малоубедительным ответом некоторых верующих мыслителей на стремление «науки» вторгнуться во все сферы человеческого бытия, определить их настоящее и будущее. Не случайно слово «наука» я в данном случае поставил в кавычки. От имени научных школ – во многом расходившихся, – а также учёных разных мировоззрений говорили не только сами деятели науки, но и публицисты, политики, пропагандисты, государственные и общественные организации. Хорошо помню это время, поскольку сам вырос в семье атеистически настроенных интеллектуалов. В этой среде, умеренно-диссидентствующей, бытовало мнение, что «наука» должна управлять государством – а партийно-правительственные чиновники ни к чему не годны. Претензия на последнее слово в управлении, да и вообще в любом процессе, была типична для «науки» шестидесятых-восьмидесятых годов прошлого столетия. Научное знание, научный процесс, научная дискуссия в общественном поле оказались заменены сциентизмом – квазирелигиозным, квазикультурным, квазиполитическим культом науки. За ним следовало придуманное советскими идеологами понятие «научного мировоззрения», игнорирующее факт присутствия в учёной среде разных мировоззренческо-философских направлений и позиций.

Увы, некоторые теологи не нашли ничего лучше, чем приспосабливаться и отступать. За «разделением канонических территорий» религии и науки просматривается довольно жалкая мотивация: оставьте нас в покое, мы ведь вам не мешаем… Богословы практически отказались от нескольких ключевых тем дискуссии – и сейчас, когда сциентизм утратил свой многолетний драйв, самое время их поставить.

Прежде всего коснёмся вопроса об исторических корнях науки. Пытаясь встроиться в идеологию сциентизма, некоторые христианские деятели Запада, а затем и Востока много десятилетий подчёркивали, что учёность развивалась в монастырях, а многие великие научные деятели были верующими и даже священнослужителями. Имена Грегора Менделя, Луи Пастера, Блеза Паскаля, Исаака Ньютона, Майкла Фарадея, Макса Планка, Михаила Ломоносова, Бориса Раушенбаха, Игоря Шафаревича торжественно провозглашались и провозглашаются на апологетических сайтах. Действительно, христианство дало мощный импульс науке – но в первую очередь это касалось естествоиспытания и технике. «Революционная» мысль, также стремившаяся говорить от имени учёности, в христианской среде сдерживалась – иногда несправедливо и слишком жестоко, но всегда последовательно.

Где же её истоки? Прежде всего – в оккультизме. Связь некоторых научных и медицинских школ с алхимией, астрологией, магизмом вполне очевидна и не отрицалась даже советскими историками. Идеи «сокровенного знания» питали тайные общества – розенкрейцеров, иллюминатов, франкмасонов и им подобных. Пожалуй, именно в среде этих «избранных» людей «наука» стала восприниматься как базис политического проекта, породившего ряд революций, а затем постмонархический и постхристианский социальный строй. Не случайно в соборе Парижской Богоматери вскоре после «великой» (а на самом деле кровавой и страшной) Французской революции устроили «храм разума», а в 1793 году ходе фестиваля, опять же разуму посвящённого, на алтарь посадили актрису, провозгласив её богиней… того же самого разума. Культ науки крепко переплёлся с пороком, лицедейством и, конечно же, богоборчеством.

Некоторые спросят: зачем ворошить прошлое? Давно нет тех алхимиков и розенкрейцеров… Проблема, однако, в том, что богоборческие идеи и установки часто транслируются в обществе «от имени науки». Вспомним хотя бы гипотезу Дарвина (кстати, отнюдь не атеиста), которая до сих пор подаётся как основание идеи прогресса. Любая её критика, особенно убедительная – например, связанная со слабостью доказательств наличия «переходных форм» от вида к виду, невозможностью соответствующего эксперимента и крайне низкой вероятностью возникновения сложнейших природных механизмов через мутации – вызывает по-религиозному фанатичное раздражение. Ведь дарвинизм – не просто отвлечённая система научных представлений. На нём основана вся политическая конструкция «прогрессистских» государств и социумов. Если отнять у них «научную базу», они превращаются в то, чем на самом деле и являются – в обычный политический проект, реализуемый элитами подчас вопреки воле народов.

А вот ещё один проект, незаслуженно связываемый с «наукой» – трансгуманизм. По сути это такое же горделивое богоборчество, как поиски «философского камня» или желание узнать будущее по звёздам, а потом изменить его магическими средствами. За трансгуманистическими экспериментами стоит желание некоторых элитариев достичь бессмертия – или по крайней мере продлить своё земное существование на многие века. Пусть не в нынешнем теле, так в сменном. Или в виде мозга, подключённого к искусственной среде жизнеобеспечения. А на худой конец – в виде клона или цифровой «копии личности». Что в этом намерении «научного»? Обычная гордыня, усиленная боязнью встречи с Богом в вечности…

Итак, нередко от имени «науки» говорят и действуют проектанты, укоренённые в давно известных антихристианских и в целом антирелигиозных установках. И неужели христиане должны в ответ молчать, ложно благоговея перед авторитетом учёности?

Нельзя не поднять и ещё одну фундаментальную проблему. Что такое вообще «наука» и где её границы? Насколько можно, например, считать областью твёрдых фактов и экспериментально установленных заключений почти всю сферу общественных наук? Пожалуй, только в случае истории можно говорить о факте как «твёрдом основании» различных выводов. Но сегодня исторические исследования и рассуждения, особенно популярные и «влиятельные», почти немыслимы без позиции автора, школы или институции, без оценок, версий и интерпретаций, а также – весьма нередко – без политической составляющей, без позиции заказчика в лице государства, бизнеса или культурно-медийных элит, контролирующих «социальную допустимость» высказывания либо даже обнародуемого факта.

Ещё больше субъективистской и «политической» становится психология. Что уж говорить о социологии, экономической теории, всех видах обществознания, а тем более о философии! Эти сферы интеллектуального творчества неотделимы от политики, от мировоззренческой позиции автора, если хотите – от его «веры», религиозной или иной, вплоть до радикального богоборчества. Говорить об общественных науках и философии как об «объективном знании» – ничуть не более корректно, чем говорить так же о теологии. С этими науками – или скорее областями мысли – религия находится на одном поле мировоззренческого спора. И никакое «разделение сфер влияния» здесь невозможно. Нужно принимать вызовы и отвечать на них, не прячась за стенами «отделённых от светской науки» духовных академий.

Что движет человеком – только биохимия и либидо или свободная воля, а также влияние Бога, бесов, добрых и злых людей? Что определяет жизнь общества – количество денег, товаров, услуг, «вечный» рост экономики или духовные устремления, не ограничивающиеся пределами земного бытия? Хорошо или плохо отдельной личности жить на земле веками? Что такое ткань истории – прогресс или энтропия? Все эти вопросы являются общими для религии и общественных наук.

Не случайно ещё в 2000 году в Основах социальной концепции Русской Православной Церкви вопросы гуманитарных наук были рассмотрены особо:

«Следует особо выделить общественные науки, в силу своего характера неизбежно связанные с областями богословия, церковной истории, канонического права. Приветствуя труды светских учёных в данной сфере и признавая важность гуманитарных исследований, Церковь в то же время не считает рациональную картину мира, иногда формируемую этими исследованиями, полной и всеобъемлющей. Религиозное мировоззрение не может быть отвергнуто как источник представлений об истине, а также понимания истории, этики и многих других гуманитарных наук, которые имеют основание и право присутствовать в системе светского образования и воспитания, в организации общественной жизни. <…> Никакая социальная система не может быть названа гармоничной, если в ней существует монополия секулярного миропонимания при вынесении общественно значимых суждений. К сожалению, сохраняется опасность идеологизации науки, за которую народы мира заплатили высокую цену в ХХ веке. Такая идеологизация особенно опасна в сфере общественных исследований, которые ложатся в основу государственных программ и политических проектов» (п. XIV.1 ).

Чтобы диалог между религией и наукой был искренним, нужно, наконец, чётко разграничить сферу, в которой наука говорит об объективных фактах, и сферу мировоззрений, оценок, политических и социальных конструктов. Если хотите – очистить понятие «наука» от идейно ангажированных доктрин, а последние поставить в условия равноправной дискуссии с религиозными учениями. Не требуя признать единственно верный «научный авторитет» за любыми отвлечёнными умопостроениями.

Вот яркий пример того, как дискуссию вести не надо. Владимир Познер однажды заявил: «Все доводы, будто аборт – это убийство человека, что плод не является частью тела женщины – это всё довольно мерзкая ложь» (https://pozneronline.ru/2019/06/25166/). Ложь – позвольте спросить – с точки зрения какой «объективной правды»? Ребёнок в утробе матери многое чувствует – это хорошо известно. Однако суждение о том, человек он или нет – скорее вопрос не фактологии, а мировоззренческой позиции. Следуя логике господина Познера, можно назвать «довольно мерзкой ложью» эволюционную гипотезу, либерализм (или консерватизм), идеологию прав человека, принцип равенства, да и вообще любую мировоззренческую позицию, включая утверждение о том, что эмбрион – «часть тела женщины».
На этом фоне широту постановки проблем и открытость к диалогу проявляет Александр Андрюшкин в статье, начавшей эту дискуссию. Впрочем, и в ней есть с чем не согласиться. Какими экспериментами и историческими фактами доказано, что «Церковь намеренно, через Таинство Причастия, распространяла смертельные эпидемии, – но при этом добивалась великой цели: производила отбор, убивая слабых, а сильных оставляя не просто живыми, а воцерковленными»? Никто в Церкви такой цели никогда не ставил – ни публично, ни прикровенно. Наоборот, христиане противостоят намерениям части мировых элит ограничить рост населения планеты через пропаганду одиночества, гомосексуализма, бездетности, ювенальной юстиции, контрацепции, абортов. Мой же скромный «экспериментальный» опыт клирика с четвертьвековым стажем показывает: потребляя чашу со Святыми Дарами после всех причастников, никогда ничем не заболеваешь.
Итак, диалог должен продолжаться. При понимании того, что стороны имеют право считать именно своё и только своё мировоззрение истинным. При уважении к твёрдо установленным научным фактам. И при отказе от табу на вежливую критику любых взглядов, теорий и гипотез.

Протоиерей Всеволод ЧАПЛИН,
со-основатель сообщества «Русская миссия»,
член Общественной палаты
Союзного Государства России и Беларуси

2 комментария на «“Параллели и пересечения”»

1. Отец Всеволод, как всегда, берёт проблему глубоко, однако предлагает решения чисто теоретические. То есть неясно: что делать-то верующим? В статье – увы – не предложено конкретных путей борьбы. Хотя все мы, верующие, знаем, что универсальный путь борьбы – это молитва и работа в местной церковной общине… Но многим верующим хотелось бы проявиться и на общественной арене – а как?

   Ответить

2. Я это во многих текстах предлагаю… И действую. ))

   Ответить