«ПО СОКРАЩЕНЬЯМ ЛЁГКИХ…»
Александр Буланов. Перо находок: Стихи из воздуха. – М.: Летний сад, 2022
№ 2023 / 20, 26.05.2023, автор: Константин КОМАРОВ (г. Екатеринбург)
Дебютная книга Александра Буланова, как это порой бывает с дебютными поэтическими книгами, по объёму (почти две с половиной сотни страниц) оказалась значительно весомее, чем по содержанию.
Радует, однако, что это не сборник, а именно книга с концептуально простроенной автором композицией. «Перо находок» состоит из десяти частей-глав, каждая из которых включает стихи, объединённые общей тематикой, настроением, мотивными комплексами. Общую канву развития лирического сюжета примерно можно описать через следующие этапы, каждому из которых посвящена соответствующая глава: одиночество («В селении задушливом твоём») – борьба за своё счастье и любовь («На вторых ролях») – гражданская лирика («Космонавтика») – медитативная пейзажность («Осень-псевдоним») – поиски собственной индивидуальности («Мой почерк») – отчаяние и кризис («Отрицание холодов») – гармонизация личностного миробытия («Поставь ты хоть немного зарядиться») – дань благодарности своим литературным истокам («Сегодня аллергия удалась») – «оттаивание» души через воспоминания («Весенний город на конце зимы») – любовная лирика («Ангел Рима»). Таким образом, на протяжении книги лирический герой проходит путь от одиночества до растворения в любви, понимаемой, по-маяковски, как «сердце всего».
Уже по игровому названию книги (вызвавшему у меня произвольные ассоциации с рассуждениями Варлама Шаламова о рифме как о «поисковом инструменте» поэзии), её подзаголовку – «стихи из воздуха» (здесь уже вспоминается Пастернак с его «чем случайней, тем вернее» и «ворованный воздух» Мандельштама), оригинальной аннотации, составленной из строчек разных стихов (идея интересная, но неплохо бы строчки всё-таки разбить, а то получается странный верлибр-автоцентон) и заголовкам десяти частей (включающим неологизмы вроде «задушливый» и прихотливые инверсии) можно сделать вывод, что поэтическая стратегия Буланова во многом состоит в том, чтобы наполнить «вином» классических тем и лейтмотивов «мехи» авангардного письма. Забегая вперёд, скажем, что эта – сама по себе любопытная и перспективная стратегия – в целом себя не оправдала.
Установка на разнообразную языковую игру в стихах Буланова очевидна и проявляет себя практически на всех уровнях стихотворения: звукопись, фонетика, анжамбеманы, речитатив, расшатывание ритма, неологизмы и т.д. Эта авангардность резко контрастирует с ясностью, классичностью, прозрачностью неоромантического «месседжа», элегийной традиционностью мотивно-тематической структуры (одиночество, природа, любовные переживания), но этот контраст не становится эстетически продуктивным. Буланов часто нарушает прямой порядок слов, обращается к различным синтаксическим и грамматическим «вывертам», апеллируя, казалось бы, к заветам футуристов и формалистов о том, что глаз и слух читателя должны «запинаться», чтобы мозг начал думать. Но в большинстве случаев эти «запинки» считываются не как поэтический приём, а как элементарные языковые ошибки, неуклюжести, корявости – не оцельнённые и не преображённые в поэзию творческой волей. Булановские «остранения», аграмматизмы, странные отношения с плюралисом («с обой», «отвлечёшься посиделкой с другом», «досконально об этом узнала»), запутанный, тяжеловесный синтаксис («невозможность для подбора слов», «в лучей не верю силу бога Ра»), непреднамеренная смысловая амбивалентность («а ты заешь их слабости попкорном» – «заешь слабости» или «попкорн слабости» тут имеется в виду?), доходящая порой до откровенной пошлости («Весенний город на конце зимы»), нелепости («блестит испариной мой рот», «я забываю мысли о тебе»), сомнительные алогизмы, не являющие здесь «наоборотную логику» поэзии, но проходящие по разряду обычных нескладностей («улетают в стаях птицы», «отмена прекратившихся полётов»), интонационно-смысловая натужность, срывы в линейную публицистику (в принципе не органичную лирическому по своей природе дарованию Буланова), риторику, не очень удачные попытки ораторствовать и т.д. Все эти попытки сбоя автоматизма восприятия особенно странно смотрятся на фоне «гладкости» проходных штампов (о которых автор в одноимённом стихотворении свидетельствует – «в них мы по-прежнему живы») и клише, вычурной книжной (неуместной в большинстве случаев не менее, чем обсценная) лексики («златистый», «действо»), проходных, пустопорожних, избыточных строчек.
В стихах Александра Буланова, несомненно, присутствуют отмеченные в кратком предисловии литературным наставником поэта Игорем Волгиным – и «непростой талант», и «лирическое напряжение». Однако перечисленные выше огрехи явственно это напряжение ослабляют, размывают и раздробляют смыслонесущий поэтический импульс. Да и вообще книга могла бы (и на мой взгляд, должна бы) быть раза в два тоньше (многие стихи «дублируют» друг друга, некоторые похожи на черновики, так и не ставшие полноценным лирическим высказыванием, а некоторые напоминают чисто песенные тексты, в которых порой даже выделены куплеты и припевы), хотя и желание автора продемонстрировать разные грани только начавшей своё становление поэтической интонации по-человечески понятно. Тем более, что есть в книге (хоть и в меньшинстве) и совсем другие стихи – плотные, гулкие, внятные, органично включающие в себя и оригинальные рифмы («полюса-USSR», «цифирь-чифирь» и др.), и пластичную звукопись («отрешенных – решето их») и точечные эпитеты, и зримые, суггестивные, синестезийные образы («и полыни запах… оловянный»), и удачные строки, формирующие целостную картинку, наполненную незаёмной лирической атмосферой («Мосты стоят без вантов, / И люди спят без снов»; «горло в царапинах света», «Нейросеть из неживых волокон / Восстаëт в живого мотылька»). В этих стихах действительно пробивается самостоянье поэтического видения, прозревание необычных, почти сюрреалистичных взаимодействия предметов, явлений и типов восприятия (тактильного, зрительного и т.д.), телесная ощутимость стиховой фактуры. Но, увы, слишком много пока в стихах «засоряющих эфир» халтурных, небрежных элементов и слишком мало полнокровной лирической конкретики.
Симпатична работа Буланова с интертекстом. По стихам видна начитанность автора, но он ей не козыряет, вводя аллюзии и реминисценции – не в лоб, а ощущенческими намёками, по-мандельштамовски, «цикадно»: «Я научился по-другому жить» (ахматовское «Я научилась просто, мудро жить»), «застыло солнце над дорогой» (цветковское «Дымилось солнце над дорогой») и т.д.
Интересна и позиция лирического субъекта: он одновременно вовлечён в гущу собственных переживаний и созерцает её с позиции одинокого, как бы «вынутого» из лирического сюжета наблюдателя. Такое «двойное зрение» придаёт стихотворениям оптического объёма. Однако, высокий романтизм лирического героя нередко выливается в довольно вторичную романтику, воссоздаваемую по затёртым ещё в девятнадцатом веке лекалам, или по образцам декадентской поэзии в духе Зинаиды Гиппиус («Волки мы разноголосые, / Птицы мы некрасивые») – отсюда высокопарные призывы с «заламыванием рук» («Не мучь!» и т.п.), дурное в своей легковесной наивности простодушие, малоубедительное психологически «примеривание» на себя маски Блока образца «Стихов о Прекрасной Даме», etc.
Среди лейтмотивов книги выделяется мотив дыханья, позволяющий определить её метасюжет как прорыв к своему голосу (вспомним мандельштамовское «мы только с голоса поймём»), самоутверждение, ощутимое юношеское недовольство поверхностностью смыслов, которые предлагает лирическому герою действительность. «Своих» поэт узнаёт именно «по сокращеньям лёгких». «Почерк» свой автор характеризует как «качающийся», «пьяный», подчёркивая тем самым естественную неуверенность в правильности выбранного вектора, движение на ощупь. Парадокс здесь в том, что транслируется это недовольство тоже зачастую поверхностно. Это вообще типичная черта начинающих поэтов – прямолинейное оформление стремления к глубине, упрощение «цветущей сложности» и усложнение «неслыханной простоты».
Очевидно, что Александр Буланов ещё в начале своего поэтического пути и, несмотря на то, что уже «написал много букв» (Бродский), перехода количества в качество пока не произошло. Однако «Перо находок» демонстрирует возможность такого перехода, о которой свидетельствует интенсивность поиска поэтом собственного голоса. Предстоит непростой этап выяснения поэзии в себе и себя в поэзии, отфильтровывание, «вымывание» внешнего и наносного – в поисках подлинного и глубинного. Тем не менее заявить о себе Александру Буланову этой книгой удалось, и заявка – так или иначе – принята к сведению:
Потому что поэты не кольца древа,
А новые ветви,
Которые сломали.
И всё, что они сказали и записали
Посыпает землю ровным слоем
Белой солью,
Чёрным пеплом,
Красным маком,
Крестами с новым прозрачным лаком.
Константин КОМАРОВ,
поэт, литературный критик, литературовед,
кандидат филологических наук,
член Союза российских писателей, Союза писателей Москвы, Русского ПЕН-центра
НЕОБХОДИМЫЙ КОММЕНТ
Передо мною – интересная, своевременная статья, доказывающая, что в современную литературу пришёл поэт, которого нужно читать и почитать.
А так как критик поскупился на цитаты, прилагаю подборку, иллюстрирующую мою мысль.
С уважением Николай ЕРЁМИН, Доктор Поэтических наук, член Всемирной ассоциации писателей Международный ПЕН-клуб Русский ПЕН-центр. Билет №590
27.05.2023г
Александр БУЛАНОВ
***
Я способен ещё на шёпот прохладных губ
И ветряный сон после часов ходьбы.
Если я был с тобой недостаточно груб,
То это было из-за моей любви.
Я способен долго думать и сочинять
Разные вирши, смысла не видя в них.
Но если увижу пару слепых щенят,
В руки возьму и приму их за своих.
Так и в тебе трогательно найдя
Что-то душе дарящее в разрыв,
Я пишу стихи для лучшего дня
При свете всполохов грозовых.
V. U.
Слишком тоненькая – так, что боюсь сломать.
Только скажи слово и «мир, держись!»:
Будут ветра по берегам стенать,
Будут валы в море утюжить жизнь.
Если уйдёт в мысли, что глубоки,
Если веки покроют как пеленой глаза –
Это услышат как соловьиный крик,
Или как будто рядом летит стрекоза.
Поговори теперь, или иди на покой –
С нею всегда выбор один из двух.
Она кружит голову теплотой,
А глубиной захватывает дух.
***
Хожу по лезвию и обуху ножа,
Мне все равно, зачем и где ходить,
Ты на меня пытаешься нажать,
А я тебе пытаюсь угодить.
И это обух только, оборот.
Я по иной ступаю стороне
И по-другому открываю рот,
И говорю «изыди» сатане.
Вот круговой назначенный мне путь:
Спиралью вверх и по спирали вниз.
И ты про это помни, не забудь:
Матёрый волк и очень хитрый лис.
Внутри раздор и почва для стихов
Не заживает грифельной грядой
И стая белых ласковых волков
Бежит сюда за небом и едой,
А стая рыжих огненных лисиц
Скрывается за выжженным холмом.
Бывает сон у вешних даже птиц.
На дне своих запущенных хором
Они сидят и ждут рассветный час,
На них находит времени набег,
Что каждого живущего из нас
Преображает в жаркий майский снег.
Напиться бы водою из ручья
И по ножам огромным не ходить.
Была бы ты, поэзия, ничья,
Но кто же будет в храме том кадить?
И на алтарь, забрызганный вином,
Не меньше сердца ежедневно класть.
Поэзия: украсить и украсть?
Поэзия в ином.
РИФМЫ
Когда миллионы хороших людей
Живут в ситуации бреда,
Когда больше нечему верить
И снег на душе,
Внимать поворотам реки
И сокрытое ведать,
И рифмы писать, поверяя настройки ушей.
То вечный процесс созидания строчки в футляре
Квадратного ямба, иль дольника лиги плюща.
И если та улица будет приравнена к яме,
То я напишу тебе рифму на звонкое «ща».
Но если та улица, дом, пересвет, переулок,
Практически город, который заветно люблю,
Останется к нам
Нелюдим, бесприютен и гулок,
То я укажу тебе рифму на резкое «You».
Ведь я не хозяин
Ни звуку, ни верному слогу
Летящему птицей,
Скользящему рыбой поверх кораллов,
Родящему смех и слёзы на лицах,
А также смятение среди интегралов –
В итоге счислениям не поддаётся
Ни слово, ни всякое правое дело.
В груди у меня неистово бьется
Слепая душа и безумная вера.
ВАЛЬС
Выхватывая воздух из тайги,
Выманивая искры из пожаров,
Ты ставишь «лайк» у каждой из могил
И от живых не принимаешь жалоб.
Ты понял всё, печаль твоя легка,
Как вата неугодных междометий.
Ты, уходя, бросаешь им: пока,
Ещё свою Ахматову не встретил!
И вспоминая лучший день и час,
Когда в тебе сознание открылось,
Ты шум лесов поведаешь как вальс,
А их пожар как милость.
РЕМЕСЛО
Красные, синие полосы;
Локоны красные, синие.
Волки мы разноголосые,
Птицы мы некрасивые!
Крайние и блестящие
Лезвия на пути.
Выросли настоящие –
Не буди, не буди!
Синим вихрем закрутимся
В красное «не причём».
Это не наша улица?
– Учтём, учтём.
– Это не ваше логово!
– Будем кусать сильней.
Идолу тащат Богово,
Синее всё красней.
Синее в мак сливается,
Поле горит огнём –
Это закат срывается
С вечной узды конём,
Это судьба красуется
В сером эскизе дней,
Чтобы не наша улица
Стала вольней, вольней,
Чтобы не наше поле
Через асфальт росло.
Красное – наше горе;
Синее – ремесло.
.
ГОСПИТАЛЬНЫЙ ВАЛ
Розе Солнцевой – моей бабушке
Рыжая в белую проседь
Женщина без каблука
В самую позднюю осень
Хилого прёт старика.
В серых щитах голубятни
Птичий разносится гул.
Сторожу было приятней,
Что у больницы уснул.
И проходя сквозь ворота
От Госпитального пять
Верила ты, что работа
Душу согреет опять.
«Мал золотник, да дорог!» –
Ей поговорка шла.
Искренне твой потомок,
Выросшая душа.
Всё, что сказать имею,
С нужного дня пишу.
Ты поняла затею,
Или я просто шут?
Я вышел из леса на Привокзальной, 6
Я вышел из леса
На Привокзальной 6
Города N, где урки УАЗ чинили.
Это тюрьма? – спросил я –
Нет, говорят, это плен –
1964.
Где же фронт горит? В какую посылать
Сторону всё: людей, пулемёт, канистры?
Они говорят, что все повалились спать,
И войну ведут одни министры.
Что же трудитесь вы день ото дня,
Не разбегаясь по деревням и бабам?
Они говорят, что какая-то здесь фигня
И спрашивать их о ней совсем не надо.
Я обратно ушёл, принял возврат мой лес,
А за спиной канистра с пулемётом…
Под моим плащом есть небольшой обрез,
Я не знаю, кого найду и спасу кого там.
© Александр Буланов
А почто столько регалий у автора сей смыслокудрой строкобуквицы о начинающем пиите? Для пущей важности?
Приветствую вас, о творцы строкобуквиц
кудрявых:
Неизбежен на них в этом мире свихнувшемся
спрос,
Много мыслей в них диких, туманных,
корявых —
Видно, крепко уснул, начитавшись их, наш
наркомпрос!