Почему мне не дали премию «Просветитель»
Вопрос к главному спонсору премии – известному бизнесмену Дмитрию Борисовичу Зимину
Рубрика в газете: Недоумение, № 2021 / 26, 08.07.2021, автор: Эдуард ХЕЙФЕЦ
Второй раз книга «Умозрительная физика, или физика элементарных понятий» была выдвинута на конкурс «Просветитель» и не прошла его.
Между тем, она является из ряда вон выходящей, и, судя по всему, – выходящей вперёд. Если в 2018 году её рекомендовала лишь заведующая библиотеки № 8 г. Ульяновска Ильина Людмила Владимировна, и произведение могли отмести как околонаучную макулатуру, то в 2021 году новый, переработанный выпуск был выдвинут издателями с присовокуплением таких документов, как: сертификат лектора общества «Знание»; дипломы научных конкурсов первой степени, которыми отмечены работы «Опыт философско-математического описания Вселенной»; «Доказательство пятого постулата Евкдида»; «Жизнь – производная химии или основа физики?»; «Сейсмическая теория приливов, выведенная из наличия нормальной упругой среды между Солнцем, Луной и океаном»; «Опыт синтеза принципов относительности и абсолютности»; рекомендательные письма ВУЗов, академий, где читал лекции, и прочее.
Автор пришёл к выводу, что любой объект внутренне бесконечен, или бесконечно делим. Это азы арифметики, которые, «почему-то» отрицает современная физика. Полагаю, что дело в недоработках математиков, которые, в лучшем случае, исследовали прикладную категорию бессчётного количества, ошибочно отождествлённого с бесконечностью; в худшем – софистически обосновывали господствующие предрассудки.
Если объект внутренне бесконечен и отличается от другого в той или иной пропорции, пределом его делимости будет не какая угодно бесконечность, а бесконечная совокупность его и только его частей. Х делить на бесконечность от Х, это то же, что Х делить на Х. Физический результат такого действия был бы равен данному объему абсолютно аморфной материи; математический – единице бесконечно малого порядка, неделимой далее. Не существуя в действительности, она представляет собой идеальный компонент (подобный идеальной жидкости, газу и т. д.), позволяющий нашему конечному разуму познать бесконечность.
Физики стремились найти его в природе, подобно тому, как алхимики искали философский камень. Этим, помимо инерции мышления, можно объяснить тот факт, что, разделив т. н. атом (в переводе, неделимый), они, вопреки практике, решили, что найденные компоненты, т. н. элементарные частицы, уже невозможно разделить.
Книга построена в виде полемики с физическими концепциями, провозглашающими опытные явления основой мироздания. Исходя из добросовестности предшественников, автор старается проследить пути зарождения и развития их взглядов, и предлагает собственные решения. В частности, стремясь доказать неограниченный рост скоростей, вопреки исходному намерению, вывел верхний их предел, разумеется, не совпадающий со скоростью света (т. е., феномена микромира); а также – эффекты, близкие, но не тождественные тем, которые предугадал Эйнштейн.
Из бесконечности следует, что любая единица составлена из множества, а любое множество – из единиц. Между ними происходит вечная борьба, особенно ярко проявляющаяся в обществе. Чего стоит одно лишь выражение «подавляющее большинство»!
Один философ (по диплому) в ходе дискуссии заявил, что «есть мно-о-ого теорий!», — т. е., что в его голове пусто. Соответственно, пустота есть относительное понятие, относящееся не к физике, а к философии. В воздухе имеется много куда более важных молекул, но сопротивление нашему передвижению пренебрежимо мало, а потому в обиходе его принимают за пустоту (от слова «пустить»).
Автор доказывает, что абсолютной пустоты нет. В частности, бесконечно малая единица не может войти в другую, и составить две, равные одной. Как из борьбы единства и множества, т. е., движения, пронзающего всё бытие; так и из механики, распространённой на бесконечность: в отсутствии абсолютной пустоты, чтобы сдвинуться, нужно сдвинуть такой же объём непроницаемой материи, в этом случае следует, что распределение движения на единицу объёма (т. е., материи) постоянно.
За секунду в кристалле произойдёт столько же изменений, сколько в таком же объёме дыма. Не углубляясь в рассуждения, скажу, что кристалл представляет собой совокупность замкнутых потоков. Их скорость определяет его твёрдость; их координация, без которой он развеялся бы при дуновении ветра — гармонию его форм.
К подобному выводу подошеёл ряд естествоиспытателей второй половины ХІХ в. – Максвелл, Менделеев, Томсон-Кельвин. При этом они упустили философский аспект, который продолжительное время не замечал и автор: указанные потоки, в отличие от стихии, не просто текут, но, подобно потокам крови или цитоплазмы, направлены на созидание формы, столь совершенной и постоянной, что мы принимаем её за неподвижную.
Но, дабы увидеть (или осязать) «неподвижный» кристалл, точнее, его образ, надо жить, т. е., обладать внутренним движением. Вспомним, что и свет, доносящий до нас зрительную информацию о кристалле, не стоит на месте, а движется с огромной скоростью. В общем, созерцаемый вывод о неподвижности предмета основан на постоянстве образа, а оно – на движении.
Сказанное относится и к оригиналу, который стремится сохранить постоянство через постоянные изменения и вопреки им, а значит, – является живым организмом; обладает своего рода инстинктом самосохранения, следовательно, способностью оценивать, т. е., ощущать собственное состояние – о чем более подробнее сказано в книге.
Данный уровень, который назвал значимым, является конечным, несмотря на бесконечную основу. Этим объясняется ограниченность наших чувств и приборов. Соответственно, различие между конечным и бесконечным проявляется в области философии, а не математики, которая затрудняется объяснить, почему единица конечна, а треть, записанная, в виде десятичной дроби – бесконечна.
Сознаю, что поддержка такой книги рискованна. Ведь нельзя исключить, что автор ошибся. Другое дело, – классик, чью правоту уже признало научное сообщество. Но ведь и ему не приходилось ссылаться на свой авторитет и на подавляющее большинство, которое нередко транжирит его достояние, и забывает, как оно было добыто.
В одной статье высказал скромную мысль, уже забыл, какую, зато запомнился отзыв рецензента: «Караул! Надо менять учебники!». Вот критерий истины специалиста, который получил образование, защитил диссертацию, сделал карьеру в престижном институте, и, что много хуже – командует наукой, не поднявшись над уровнем средневекового школяра.
В отличие от лучших научно-популярных книг, посвященных истории науки, здесь читатель не знает заранее, кто прав, а значит, должен постараться самостоятельно взвесить прочитанное, – и принять посильное участие в истории.
К научно-популярному жанру (не к научпопу) относятся многие книги, ставившие животрепещущие проблемы: это «Диалог о двух системах…» Галилея; «Происхождение видов» Дарвина, раскупленная простыми англичанами в кратчайший срок, или «Мировые загадки» Геккеля, – не говоря уже о французском Просвещении, давшему имя целому веку. Надеюсь, что и указанное произведение приближается к такому уровню, и приобщает читателя к труду теоретика и его открытиям, не говоря уже о его действительном вкладе в науку.
Книгу издал тиражом 2 тыс. экземпляров. В России её читают, и она делает своё дело. Хотел бы бросить вызов позитивистам на Западе и перевести, по крайней мере, на английский язык. К сожалению, средств пока не хватает. По этой причине стремлюсь участвовать в конкурсах с денежным вознаграждением, включая «Просветитель».
Я хотел бы, чтобы решение касательно данной книги было пересмотрено. Если бы не переиздавал её в 2000, 2007, 2018, и, наконец, в 2020 году, мог бы написать, что такие труды появляются не каждое столетие. Предлагаю отметить это произведение индивидуальным призом.
Почему не дали? – потому что не дали.
Из множества не дали составится бесконечность равная тому, что таки дали.
Не дали премию, так ничего не поделаешь Есть жюри, оно решает. Неприлично жаловаться и попрошайничать. И расхваливать себя.
Не беда! Можно попретендовать на Нобелевскую премию.