№ 2025 / 15, 18.04.2025, автор: Никита С. МИТРОХИН
Константин Кедров
16 апреля не стало Константина Александровича Кедрова – поэта, философа, создателя концепции метаметафоры, одного из последних по-настоящему больших умов русской литературы. Публицист и издатель Никита С. Митрохин, начиная с октября 2024 года, работал с Кедровым над книгой для новой серии «24 часа с…». Задумка была простой: беседы с главным героем книги в 12 главах – каждая глава представляет собой запись на бумаге двухчасового интервью. В связи с кончиной поэта-легенды, выдержки из этих бесед предложены нашей редакции как единое и последнее интервью с Константином Александровичем. Далее слово Митрохину.
Эта публикация для портала «Литературная Россия» с одной стороны эксклюзив. А с другой стороны – возможно скромное подведение черты всей работы. Увы, но книга «24 часа с Константином Кедровым» может не состояться. Классиком, – а теперь его так можно называть, – было завизировано лишь 11 бесед из 12 записанных. А этика журналиста строго запрещает публиковать интервью без согласования текста с респондентом.
Поэтому в данном материале я представлю ответы на некоторые вопросы, которые Константин Александрович видел в расшифровке и одобрил. Конечно, они не дадут полного представления о нём, но, возможно, послужат ещё одним кирпичиком в постаменте его нерукотворного памятника.
О поэзии и культуре
Бодрый и улыбающийся он встречал меня от раза к разу на пороге своей квартиры. В 2023 году она обрела статус объекта культуры, став «Центром поэзии Константина Кедрова». Именно тут он сочинял свои новые произведения и… публиковал в социальных сетях. Да, по разным сведениям, полное собрание сочинений поэта бралось издавать и Издательство Игоря Сазонова, и член ДООС Маргарита Аль. Сам Константин Александрович отмечал, что этим вопросом занимается Дмитрий Кравчук, руководящий Российским союзом писателей. Но признавал, что книг не встретишь в магазинах, а наиболее полное собрание его сочинений есть именно в интернете. И там оно расходится на цитаты и репосты.
На столике у окна и на стенах очень много фигурок стрекоз от разных мастеров. Это следствие работы его поэтического движения, Добровольного общества охраны стрекоз. Сокращённо – ДООС.
– Константин Александрович, ваш Центр поэзии представляет собой музей, творческую мастерскую или что-то ещё?
– Наверное, это в первую очередь квартира-музей, – пожал плечами поэт. – Совместно с Еленой Кацюба мы долгие годы собирали самые важные экспонаты, связанные с метаметафорой, метакодом и ДООС. А также, тут собраны книги Елены Кацюба, она своё творчество называла лингвистическим реализмом. Когда из слов получаются другие слова, когда сюжет подчиняется силе слов. Но остаётся именно сюжетом.
– А как появилось общество?
– Это случилось в 1983 году, повлияли афганские события. Я написал в шутку стихотворение и подписал его «ДООС». Это была своего рода химера философского учения «Даос» и оборонной организации ДОСААФ. Хотелось мира и спокойствия, отстаивающего идеалы мира, спокойствия и стойкости добродетелей человека. Идея понравилась моим друзьям, и так образовалось поэтическое движение «Добровольное общество охраны стрекоз», а сокращённо ДООС. Андрей Вознесенский захотел быть стрекозавром, Это понравилось Генриху Сапгиру (автор строк «Погода была ужасная…» – Прим.). Он тоже захотел быть стрекозавром. Наш друг, югославский, а после сербский поэт Милорад Павич тоже решил присоединиться. Он стал сербозавром. А я решил быть стихозавром.
– Далеко не все поэтические движения живут десятилетиями. Как удалось ДООС с 1984 года дойти до наших дней?
– ДООС существовал и существует благодаря высокой самооценке тех людей, которые в него входят. Поэт должен быть готов к тому, что он пишет для себя и для избранных. Это нормально. И сегодня я могу отметить неоспоримый факт применительно к поэтам ДООС: избранных у нас оказалось в достатке. Нашим лозунгом остаётся строчка Крылова «Ты всё пела? Это дело». Вот только у нас упор идёт на слово «это». Поэт должен петь. И это его дело! Тем более, с годами у нас только прибавляется членов.
– Сколько в общей сложности членов ДООС?
– Немного, – задумался создатель легендарного творческого кружка. – Я думаю, если считать со всеми, кто уже ушёл в мир иной… не больше 100 человек. Люди разбросаны по всему миру. Например, в Вене у нас есть член ДООС Виктор Клыков, который популяризирует русскую литературу. А есть в ДООС те, кто её создаёт. И сам факт существования ДООС и известности его членов свидетельствует о том, что количество не преобладает над качеством. Мою поэму «Компьютер любви» перевели на 12 языков мира, Вознесенский и Евтушенко тоже известны за пределами Отечества. И таких поэтов хватает: кто-то является гордостью своего региона, например, Николай Ерёмин, кто-то целой страны.
Забегая вперёд, отмечу, что мы вернулись к беседе о ДООС спустя время. Когда я набрался то ли смелости, то ли наглости узнать у Константина Кедрова каким образом люди становятся членами ДООС. Поэт с улыбкой ответил: «Просто попросить. Мы никогда и никого не приглашаем в ДООС. Но, если человек разделяет наши взгляды, то мы готовы его принять. А ещё… быть готовым к посвящению в члены ДООС».
После этого, я, а также Константин Спасский, Алексей Лызин и Татьяна Копыленко стали со временем членами ДООС. Оказалось, посвящение подобно рыцарскому. Поэт читает свои стихи, а стихозавр Кедров пластиковым мечом, купленным ещё в 1980-е прикасается к плечам посвящаемого. Если, вступает женщина – меч заменяют причудливой фигуркой стрекозы на палочке. А посвящаемый в этот момент приносит присягу делу служения искусству: стоя на одном колене читает стихотворение или приносит клятву.
– Константин Александрович, как вы считаете, отчего поэты-шестидесятники собирали целые стадионы, а сейчас звучат мнения, что поэзия никому не нужна?
– Думаю, это звучит не от большого ума, – заметил Кедров. – Поэзия и сейчас популярна, как самостоятельный вид искусства, так и благодаря музыкантам и певцам. Но раньше вся страна гналась за поэзией. Это было чем-то сокровенным. А сейчас страна обогнала свою поэзию. И всю культуру обогнала. Культура где-то далеко и отдельно, а общество где-то впереди. Это не значит, что культура стала хуже, это просто данность, которую нужно осмыслить.
– Но тогда возникает вопрос о витальности культуры в целом. Из ваших слов выходит, она будет оставаться в будущем где-то на периферии сознания.
– Культура и должна оставаться на периферии сознания. Это и есть тот самый метакод, каждого из нас. Когда он частично схожий у людей, то появляется единое культурное пространство и его заполняет общество. И думаю, переживать за судьбу поэзии в этом смысле вовсе не стоит. Россия поэтоцентричная страна. Уберите Пушкина и Лермонтова из XIX века. И что получите? Всё, нет толком представлений о том времени. Уберите Маяковского и Есенина из XX столетия – и люди перестанут понимать историю того времени. Конечно, в связи с неслыханными возможностями масс-культуры, культура и поэзия в своём изначальном понимании проигрывают. Но уверяю вас, наше столетие не останется без поэтов. Возможно, их просто ещё не услышали, хотя бы потому, что они ещё не все прозвучали.
О противостоянии и жалобах
Константин Кедров посвятил жизнь любимому делу и не оглядывался на внешние проблемы, какой бы сложной не оказывалась жизнь. А между тем, в его прошлом было изгнание с должности преподавателя в Литературном институте им. А.М. Горького за «излишнюю религиозность в стихах». Его исключили из Союза писателей СССР и лишили работы. Ему приходилось перебиваться случайными заработками. И между тем, в КГБ проходила проверка, о необходимости возбудить против него дело. А публикации… в ту пору он стал для всех незаметным.
– Известно, что в вашем личном деле, вас обозначали как «лесника». Почему?
– Мой прадед Фёдор Сергеевич Челищев. Он был помещиком в Калужской губернии. Выращивал леса. Корабельные. Это значит те деревья, из которых делали корабли. Потом, уехал в Швейцарию, изучил лесное дело и остался там. Как я потом узнал, не найдя той самой «излишней религиозности» в произведениях, дело хотели повернуть таким образом. Но, не случилось, распался СССР.
– Как вообще возникли эти обвинения в излишней религиозности?
– На меня подал жалобу один из студентов. Причины мне до сих пор неизвестны. Но судьба этого студента сложилась неожиданно – он в итоге стал служителем церкви, насколько мне известно.
– Вы рассказываете об этом с улыбкой, но ведь переживать такое страшно. Вас и тогда всё происходящее не пугало?
– Тогда мне было тяжело в материальном плане. Сами понимаете, уже не такой молодой человек, без работы и особых перспектив. Приходилось и продавать семейные ценности и браться за всё, что предложат. Но в творческом плане, я не чувствовал давления. Так сложилось, что я начал свою жизнь в эпоху изоляции. Тогда много чего было нельзя. И я имел выбор: либо писать, как хочу, либо я всё время оглядываюсь и, думаю, как бы кому-то угодить. Я решил отринуть внутреннюю несвободу и писать, будто мне можно вообще всё. Так, собственно и возник ДООС. В наше общество вошли люди с большим запасом творческой энергии. Люди, готовые к тому, что никто их не напечатает, не издаст и не прочтёт.
– Жизнь потом сводила вас с теми людьми, которые писали на вас жалобы и ставили подножки?
– Конечно сводила. Замалчивание поэтов и писателей, умаление значимости чьих-либо творческих инициатив я считал и по сей день считаю преступлением писательского сообщества, против самих читателей. И по сей день есть в литературе люди, которые настроены резко против самого моего существования. Я стараюсь с ними лишний раз не встречаться и не допускать их в своё окружение.
– Есть примеры?
– Их много, но я приведу лишь один. Когда развалился Союз писателей СССР, меня приглашали вступить в Союз писателей России. Я не член этого объединения до сих пор. Я помню, как газеты травили близких мне по духу Пастернака и Вознесенского. Да и меня самого. Я не хочу переживать ничего подобного. Само собой, сейчас бы меня никто с треском выгонять не стал. Но, назвав себя наследником и преемником, нужно хотя бы принести извинения тем, кого оклеветали и унизили. А раз этого нет, то взгляды не изменились. Да и люди, которые это делали в ту пору, все также оставались в Союзе. Зачем же мне с ними быть заодно? Смена названия и новое время для того явно не веские причины.
О шестидесятниках, своём поколении и нашем времени
Очень часто Константина Кедрова обозначали, как поэта-шестидесятника. Сам он себя таковым не считал, объясняя, что и родился позже, и в большую литературу пришёл совсем в другом десятилетии.
– С нашим поколением история обошлась люто, – в одной из бесед посетовал Константин Александрович. – Моё поколение – это Алексей Хвостенко, Александр Ерёменко, Эдуард Лимонов, Николай Рубцов. Все мы пришли в поэзию окольными тропами.
– А почему так произошло?
– Когда началась оттепель, то пришли более старшие поэты. Вознесенский, Ахмадулина, Евтушенко. Они долго ждали своего часа, и он пришёлся на то время, когда мы только начинали.
– Исторический контекст очень важен. Тем более, глазами очевидца.
– Когда к власти пришёл Никита Хрущёв, ему нужно было на кого-то опереться. Страна пришла в себя после войны (Великой Отечественной – Прим.) и захотелось чего-то доброго, светлого и яркого. Но так было не всегда же. Сначала Хрущёв предлагал Вознесенскому уехать из страны. Это было известный процесс, где генсек отчитал Андрея в присутствии всего Президиума ЦК. Но в ту пору начались перфомансы художников. Это привлекало много внимания и выставляло страну в нехорошем свете. Поэтому Хрущёву потребовались поэты как культурная сила, которая звучала.
– Но каким образом эта культурная сила звучала сильнее и художников, и других голосов?
– Скажем так, поэзия была разрешена. А художники были запрещены. Людям проще было оказаться под влиянием поэтов, чем художников. Вознесенский, Евтушенко, Ахмадулина – это была тройка, которая работала. И это видели все. И с ними можно было вести диалог. Поэтому, власть не сильно притесняла поэтов. На пресловутые стадионы, где читались стихи, людей иногда специально свозили со всего города. Это считалось важным культурным событием, которое нельзя пропускать. Ну, а поскольку в таланте выступающим отказать было нельзя, то люди проникались строками и шли за поэтами довольно охотно.
– Почему всё изменилось? Почему ваше поколение так не поддерживали?
– Всё изменилось потому, что фокус сместился на прозу. Вышла повесть «Один день из жизни Ивана Денисовича», стали появляться рукописи в самиздате. А также, в тамиздате – пропаганда из-за рубежа. Тогда, решено было, что вслед за художниками, нужно запретить и литераторов. Мы попали как раз на этот период.
– И поэтому не случилось поэтов-семидесятников, а звучать вы стали в восьмидесятые…
– Да, совершенно верно. Благодаря поддержке шестидесятников, благодаря интересу со стороны читателей. У каждого из поэтов моего поколения был свой, сложный путь. И каждый из нас прошёл его по-своему. Мне повезло. В 1984 году Андрей Вознесенский убедил поэта Алексея Парщикова поступить в Литинститут. Они дружили семьями. В Литинституте Алексей познакомился уже со мной. Рассказал Вознесенскому про это знакомство. И – возникла идея встретиться. Вместе с Еленой Кацюба мы приехали в Переделкино к Вознесенскому в гости. Я прочёл поэму «Компьютер любви» и Андрею она очень понравилось. Он пригласил меня участвовать в новых концертных программах.
– Но поэтам вашего поколения в целом всё же досталось меньше славы, чем шестидесятникам.
– Да, к сожалению, сместился вектор внимания. Как-то, встретившись с Эдуардом Лимоновым уже в нулевые, я его спросил: «Почему ты перестал писать свои замечательные стихи?». Мы были знакомы давно, но та встреча была неожиданной. Гуляли по Москве часов пять, общаясь обо всём. И я понимал, что ему всё так же интересна литература. Он всё так же остаётся поэтом. Но не пишет. Вот мне и стало интересно, отчего так. «Ну, что я могу сделать, если не пишется?» – воскликнул тогда Лимонов. А потом добавил: «А не пишется, потому что понимаю, что никому бы я был не нужен со своими стихами…». Он очень чутко ощущал время. И был убеждён, что времена поэзии прошли. Но в тот момент поэзия и правда звучала куда тише, чем сейчас.
– А что сейчас такого случилось, что поэзия стала звучать снова громко?
– Случились вы – новые люди! – улыбнулся Кедров. – Дмитрий Кравчук, используя возможности Российского союза писателей, проводит премию «Поэт года». Её можно по-разному оценивать. Но это привлекает внимание к поэзии. А благодаря вам от Русского литературного центра выходит альманах «День поэзии». И если раньше Всемирный день поэзии был всё же чем-то кулуарным, для ДООСов и эстетов, то теперь этот праздник собирает большой зал людей со всей России и даже из других стран. А Владимир Семёнов в Доме Лосева устраивает литературоведческие лекции. На них собираются люди разных возрастов. Много и молодых, которым интересна поэзия и история поэзии. Поэтому и звучит она громче, чем раньше…
Удивительно, но всего три недели назад мы говорили с Константином Кедровым о том, что необходимо восстановить историческую справедливость и вернуть также «ленинградский выпуск» «Дня поэзии». Планировали, открыть в альманахе новую рубрику «Память», где будем представлять поэтов дней минувших.
Но теперь приходится публиковать эти отрывки из наших бесед. Они – и документ эпохи, и живое свидетельство интеллектуальной свободы, которой Кедров оставался верен до последнего дня.
Новостной формат (да и жанр интервью) обязывают быть лаконичным. А потому множество ярчайших мыслей и идей, высказанных за 24 часа с Константином Кедровым, не прозвучали сегодня. Но достаточно открыть его произведения, чтобы эти часы бесед с поэтом-легендой растянулись на дни и месяцы.
Никита С. МИТРОХИН,
Глава Русского литературного центра,
Заслуженный работник культуры РФ
2 комментария на «“Последнее интервью с Константином Кедровым”»
Константину Александровичу КЕДРОВУ
1.
Нет-нет, нельзя, мой друг,
Без сил, без воли, вдруг –
В больниццу, словно в Рай…
Вернись! Не умирай!
2.СОНЕТ ВОСЛЕД
На грани слов и числ,
Где все слова – дела,
Жизнь потеряла смысл.
Смерть смысл приобрела.
Стремление к рублю
Приравнено к нулю.
Стремление к любви –
К затмению Земли,
И Солнца, и Луны?
К молчанию струны?
Нет! Смертью смерть поправ
В лучах Зари ты, здрав,
Теперь в стихах живёшь…
Невидим? Ну, так что ж…
3.ПОЛУСОНЕТ ВОСЛЕД
Он всех поэтов как поэт
Звал за собой: идти на свет…
И много лет – незаменим –
Он был учителем моим:
Как видеть вдаль и вглубь, и ввысь…
– Где ты, Учитель?
Отзовись!
17 апреля 2025, сам себе не веря Николай ЕРЁМИН КрасноАдск –КрасноРайск-КрасноЯрск
К сожалению, могу сказать, что знал Кедрова лишь в период своего обучения в Литинституте с 1978 по 1983 годы. Это был очень яркий и интересный преподаватель.
Многими годами позже, лишь в 2006 году вновь встретились во Франции. Он приехал на выставку, как и я. Обнялись, поздоровались и договорились созваниваться. Увы, с тех пор и не общались.
Константину Александровичу КЕДРОВУ
1.
Нет-нет, нельзя, мой друг,
Без сил, без воли, вдруг –
В больниццу, словно в Рай…
Вернись! Не умирай!
2.СОНЕТ ВОСЛЕД
На грани слов и числ,
Где все слова – дела,
Жизнь потеряла смысл.
Смерть смысл приобрела.
Стремление к рублю
Приравнено к нулю.
Стремление к любви –
К затмению Земли,
И Солнца, и Луны?
К молчанию струны?
Нет! Смертью смерть поправ
В лучах Зари ты, здрав,
Теперь в стихах живёшь…
Невидим? Ну, так что ж…
3.ПОЛУСОНЕТ ВОСЛЕД
Он всех поэтов как поэт
Звал за собой: идти на свет…
И много лет – незаменим –
Он был учителем моим:
Как видеть вдаль и вглубь, и ввысь…
– Где ты, Учитель?
Отзовись!
17 апреля 2025, сам себе не веря Николай ЕРЁМИН КрасноАдск –КрасноРайск-КрасноЯрск
Довольно глубокие мысли. И неожиданные.
К сожалению, могу сказать, что знал Кедрова лишь в период своего обучения в Литинституте с 1978 по 1983 годы. Это был очень яркий и интересный преподаватель.
Многими годами позже, лишь в 2006 году вновь встретились во Франции. Он приехал на выставку, как и я. Обнялись, поздоровались и договорились созваниваться. Увы, с тех пор и не общались.
Выдающаяся личность и необычный поэт нашей эпохи.