Такое многолюдство…

Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2025 / 48, 05.12.2025, автор: Михаил СИНЕЛЬНИКОВ

 

  

* * *

В деревне этой с белым полем,

Конечно, и уже давно

Ворвался электронный Голем,

Но в том же кружеве окно.

 

Так привиденьем белолицым

К стеклу прильнувшая Зима

Узоры дарит кружевницам

И строит в поле терема.

 

И вот откуда морок зябкий

(Его в душе не отменить)

И эта память о прабабке,

С избой связующая нить.

 

 

* * *

Там волчий вой, бездонные озёра,

Скрип корабельных сосен по пути.

До быстро вечереющего бора

Спешу в припоминаньях добрести.

 

И снова Русь в сиянье ночи лунной.

По огоньку ловили в черноте

Раскольников петровские драгуны

И с пением самосжигались те.

 

Зачем-то в эту сторону лесную

Из этих дней вернуться я хочу,

И светлый ангел вьётся одесную,

И жмётся тёмный к левому плечу.

 

 

* * *

Там воды подо льдом и в середине мая.

Но всё-таки весна, и ночью до зари,

Лишь призраку любви с неистовством внимая,

Не слыша ничего, токуют глухари.

 

Мерещится: сейчас и прилетят глухарки,

И победит одна, их всех опередив.

Охотник, поспеши, пока призывы жарки!

Ведь нужен иногда солисту перерыв.

 

И вот вернулся слух, он слышит всё в округе.

И ты постой, стрелок, не шевельни куста!

Вот в паузах текут, как провороты фуги,

Безмолвье пустоты и страсти чернота.

 

 

ВЕНГЕРСКАЯ РАПСОДИЯ

 

Взглянув со стены дощатой

На эти холмы и яры,

Узреть, как бежит оратай

И мимо текут мадьяры.

 

Неведомая и родная

Отчизна зовёт оттуда,

Где «Сильва» и синь Дуная,

Где в будущем Пешт и Буда.

 

Так сгиньте, застлав золою,

Дорогу к желанной пуште,

Всех встреченных речью злою

Ославьте и оглоушьте!

 

Но, горестно балагуря,

Взволнуется Эндре Ади*,

Рапсодии грянет буря

И вскинет смычки и пряди…

 

Сменяются поколенья.

Всё также в лугах духмяных

Охотятся на оленей

Оставшиеся в урманах.

 

А вышедшие к Рязани

И ставшие мишарями,

Косыми глядят глазами,

В мечети толпясь и в храме.

 

К чужому припав присловью,

Нашли средь болот унылых,

Смешавшись с прарусской кровью

Прибежище в этих жилах.

 

 

---

* Эндре Ади (1877 – 1919) – гениальный венгерский поэт, с презрение сказавший о Пустасере, месте в исторической Паннонии, где завершилось великое переселение венгров.

---

 

 

НОВОРОССИЯ

 

Пришельцев намешав и впутав,

Своей империей горда,

Она сзывала арнаутов

В потёмкинские города.

 

В страну, что пустовала ране,

Родные немцы притекли

И тароватые армяне

Пришли из бедственной земли.

 

Воздвигся порт над диким плёсом,

И уживались кое-как

Еврей в соседстве с малороссом,

И молдаванин, и поляк.

 

Как не любить затеи дерзкой

И верность не хранить судьбе,

Её мозаике имперской,

Орлу на каменном столбе!

 

И ведь не зря под гром раскатов

Шли эти войны без числа,

Чтобы от греческих пиратов

Ахматова произошла.

 

 

МРИЯ

 

Там, как войдёшь на рынок,

Услышишь перебранку

Колдуний-украинок,

Вцепившихся в цыганку.

 

Всё сбудется и скоро,

Что виделось гадалке,

И тень Голодомора

Витает в перепалке.

 

Потом в бреду дремоты

Заигрыванья с чёртом

И по ночам полёты

Над мороком упёртым.

 

О, этот сон, столь мрачный, –

Ведьмачество в краине

Басмаческой, кишлачной,

Далёкой от Волыни!

 

Среди саманной кладки

Белеющие хатки.

И беглый зек – любовник,

И чёрный кот – пособник.

 

 

* * *

А машинистка у меня была

Прелестною праправнучкою Тютчева.

Как выживала, через что прошла,

Из варева как выбиралась жгучего?

 

Но вот, старушкой седенькою став,

Мне под копирку бойко так печатала

И ангельский выказывала нрав,

И тексты недозволенные прятала…

 

Как мог ты, гений, знавший жизнь сполна,

Взрастить потомство, тронутое славою,

И в роковые эти времена

Его отправить под звездой кровавою!

 

 

ГНЕДИЧ

 

Гнеденко. Бурса казачонка-предка,

Где колокольчик-лектора звонит,

Линейкой хлещут по рукам нередко

И кой-кого учил иезуит.

 

«Учись, сынку, козачий род не выдай!»

Язык Эллады сладок и горяч.

И гнев бушует, вызванный обидой,

И голос мерный переходит в плач.

 

Там голову проломят, здесь ключицу.

Влюбляются в Елену старики,

Лишь боги знают, что ещё случится.

Столь страстные, они недалеки.

 

За облачным они пируют краем…

Неужто переводчик переврёт?

Но и родной словарь неисчерпаем

И осенён Олимпом перевод.

 

Седой слепец ведёт свои рассказы

И прозревает в образах своих,

И малоросс блуждает одноглазый,

Среди побоищ подбирая стих.

 

 

БЕСТУЖЕВ-МАРЛИНСКИЙ

 

                 Убит в сражении с горцами у мыса Адлер…

                                  (Официальное донесение)

 

Холмы черкесские. По ним

Во мглу лесов бежал Бестужев,

Богами здешними храним.

Отпели, труп не обнаружив.

 

Свободой веял каждый лист,

Встречали дебри волчьим воем

И романтичный беллетрист

Стал романтическим героем.

 

Ну что ж, пустыня, привечай!

Теперь пришельцу даст в рассрочку

Гостеприимный Карачай

Надел земли и чью-то дочку.

 

Через столетье повесть мук,

День выселенья из аула.

Вошёл в теплушку старый внук.

Чернело вскинутое дуло…

 

Без очертаний, без лица

Восторженный, как в миг эмфазы,

Ложится призрак беглеца

На туристические базы.

 

 

ТАН-БОГОРАЗ

 

Бродил в отрепье по становью

Мятежник ссыльный Богораз

И на листке оленьей кровью

Напев записывал и сказ.

 

На лайках ездил он к ламутам,

Моржатину в ярангах ел.

Был мир, готовый к новым смутам,

Пустынен и морозно-бел.

 

На тверди вечно-белоснежной

Основывая Магадан,

«Слезами залит мир безбрежный…»

Он сочинял и брёл в туман.

 

Туземцев грёза неземная

Пленяла, обступив его.

Работал труженик, не зная,

Что это было до всего.

 

 

АКТРИСА

 

Вождями с нежностью ценима,

Жизнь проживала не одну,

И слава не промчалась мимо,

Её спасала и в плену.

 

То перед Гитлером плясала,

То покоряла Воркуту

На сцене лагерного зала,

Уберегала красоту.

 

Имела свой отсек в бараке,

И состоялись всё равно

И роли новые, и браки,

Цветы и воля, и кино.

 

Давило прошлое, как гиря,

Но, свой благословив удел,

Вновь запевал прощённый Гмыря,

Вертинский возвращённый пел.

 

И даже в сумерках заката,

Неколебима и чиста,

Цвела, ни в чём не виновата,

Во всём виновна красота.

 

 

МУШНИ ЛАСУРИА**

 

Мне чудится весёлый гений,

Который в мареве времён

Был для высоких дерзновений

И гордых замыслов рождён.

 

Но ускользающего дыма

Струя торопится истечь

И для чужих непостижима

Твоя ветвящаяся речь.

 

Язык нагорного селенья;

В нём сочетались, клокоча,

Тоска весенняя оленья

И плеск прозрачного ключа.

 

Пещерной тьмы глухое эхо,

Прапамять властно воскресив

Накатом гомона и смеха,

Преображающего миф.

 

И теплота плетёной кровли,

И звуком ставшая земли,

А из веков работорговли

Прощальный выкрик с корабля.

 

 

---

** Мушни Ласуриа (1938 – 2024) – абхазский поэт.

---

 

 

* * *

 

                                      Ш.

 

Стихов оставил ворох,

Приятель, ставший дымом,

А в праздных разговорах

Был столь невыносимым.

 

Принявший жизни лживость,

Но сохранивший в слове

И глубину, и живость,

И страстный ропот крови.

 

Поэзия и проза,

В тоске игра ночная,

Судьба и славы доза,

И слепота сплошная.

 

Так, но душа не слепла

И, к тучам взмыв над долом,

Простилась с горсткой пепла,

Развеянной Эолом.

 

 

* * *

Муза, муза, ты больше не падай!

Пусть, в твоём запустенье темно,

Ты в опасном соседстве с эстрадой,

Где прошло поколенье одно.

 

В золотой воспарив светосиле,

Порожденья тоскливой земли,

Что пожившим тогда сообщили,

Молодым технарям предрекли?

 

Но в дозволенной крепла попытке

Четверть правды, гонимой вчера.

Жадно слушали их недобитки

И глядели, кривясь, мастера.

 

Буйной фурии чёрное платье

Так металось во время своё,

И с похмелья, звуча, как заклятье,

Длился мелос зловещий её.

 

 

* * *

Ты в мире нынешнем бесплодном и весёлом,

(Где кто и приуныл – лишь папа отставной)

Знакомишься ещё с каким-то новым полом,

Взращённым Сатаной.

 

Но, может быть, у них особые печали.

Ну, да, ты устаёшь – вернуться нет причин

К обыденности той, когда существовали

И женщин женственность, и мужество мужчин.

 

 

В ЮНОСТИ

 

Такое многолюдство,

Неопытность с людьми,

Безденежье, беспутство,

Бессмертье, черт возьми!

 

Да, юности горячей

Безмерность впереди,

И холодок удачи

В дороге и в груди.

 

 

В КИТАЙСКОМ ТЕАТРЕ

 

Тут нищий!  Но с какой же стати,

Страстей свидетель,

Он ходит в шелковом халате?

За добродетель!

 

А рубище царя-злодея

Есть символ козней.

Студенту сдать поможет фея

Экзамен поздний.

 

Но вот ещё что говорится

По ходу пьесы:

«Коль встретишь ангельские лица,

Знай, это бесы!»

 

 

ЗАТИШЬЕ

 

Наутро тигр ушёл, мурлыча.

Змеи явилась голова.

Следя, как движется добыча,

Колышется едва-едва.

 

Вот здесь и жить, и спозаранок

Идти к реке, пока при всех

Проходит распря обезьянок,

Возникшая в пылу утех.

 

А между тем монахи рьяны –

Всё им бубнить не надоест.

Молитвенные барабаны

Вращают гости этих мест.

 

Всё, как всегда. Дорогой в храмы

Толпа кишит, но нынче нет

Приёма в доме далай-ламы.

 

Застыла вереница лет.

 

К моленью гонг сзывает звонко.

Но где хозяин? Дремлет он,

Стараясь вычислить ребёнка,

В котором будет возрождён.

 

 

ЗАБЫТЫЕ ПОЭТЫ

 

Порой, забытые поэты,

Я обращаться к вам привык

И стих выхватывать из Леты,

В заглохший вслушавшись язык.

 

Не зря вступал я следопытом

В десятилетья и века,

И ваша участь быть забытым

 Мне так понятна и близка.

 

Ещё возможность есть сродниться

С читателем таким, как я,

И пожелтевшая страница

Взмывает из небытия.

 

 

ДУШИ ВЕЩЕЙ

 

Скосился стул от злости давней

И простонал диван в ответ,

И ветер, шевельнувший ставней,

В её душе оставил след.

Стучат часы мертвей и суше

В долготерпении своём.

Любимых книг ветшают души,

И мы их скепсис познаём.

Предметов суть, в своих основах

Столь неизменна и ясна,

Не дремлет. Лишь в покупках новых

Покуда не пробуждена.

 

 

СЕРДЦЕ

 

Железо шло по этим венам,

До сердца с кровью дотекло

И в механизме сокровенном

Крушенье удержать смогло.

 

Ученье Фохта с Молешоттом ***

Воскресло, ведомое мне.

Теперь механики заботам

Устройство вручено вполне.

 

Но и с крупицею металла

Всё той же верное судьбе,

Оно болело, трепетало,

Когда я думал о тебе.

 

---

*** Карл Фохт и Якоб Молешотт – физиологи и философы представители так называемого «вульгарного материализма».

---

 

 

* * *

Вот и, в тесных сжатая пределах,

Утерявших ломкие края,

Память фотографий пожелтелых,

Летопись домашняя твоя.

 

Не случилось повидаться делам.

Им такой потомок-стихоплёт

И в его младенчестве неведом,

И судьбы немыслим оборот.

 

Тут ещё загадочные лица

Незнакомой, сгинувшей родни.

Но всему пора испепелиться,

Не нужны наследникам они.

 

Были и растаяли улики.

Чуть подольше будет сохранён

Только стих – полёт его безликий

В темноту невидимых времён.

 

 

* * *

Претерпевают боль и спазмы

Создания души твоей

И выбираются из плазмы

Густеющих в тумане дней.

 

Мелькая, возникают лица,

Влечёт и носит быстрина,

И жизни всякая страница

Твоей тоской озарена.

 

Сплошной поток не прерывая,

Сменяются восторг и стыд,

И всё растёт душа живая,

Покуда любит и болит.

 

 

ПРЕЛЮДИЯ

 

Вновь пережить восторг свиданья,

Блаженный жар, а перед ним

Тоску и трепет ожиданья

С изнеможеньем молодым.

 

И никогда не станут стары

Те, кто, уйдя от здешних смут,

Как бы по клавишам удары

В душе восторженной несут.