Василий Гроссман: против железного ветра

№ 2025 / 50, 19.12.2025, автор: Платон БЕСЕДИН (г. Севастополь)

120 лет исполнилось со дня рождения Василия Гроссмана – писателя, явившего миру великую книгу о Сталинградской битве «Жизнь и судьба». Многие ставят этот роман в один ряд с другими выдающимися эпопеями русской литературы: романами «Война и мир» Льва Толстого, «Тихий Дон» Михаила Шолохова. «Жизнь и судьба» и задумывалась автором как своего рода новая «Война и мир», но уже не об Отечественной, а о Великой Отечественной войне. Насколько это удалось – вопрос спорный. Первостепенно то, что Гроссман создал значительнейшее произведение о Сталинградской битве, ключевой для всего человечества.

 

Говоря о Сталинградской битве, важно понимать вот что: если бы не победа в ней, нашей реальности просто бы не существовало. Не было бы всего того, что мы любили и любим. Родителей, родины, своей земли – только рабство и совсем другой мир. И ту победу нельзя объяснить простыми вещами. Ни приказом «Ни шагу назад!», ни блестящей танковой армией, обрезавшей линии снабжения 300-тысячной группировки Паулюса. Было нечто большее. Был великий подвиг – подвиг как чудо.

В книге Гроссмана «Жизнь и судьба» есть отблеск этого чуда, но есть и описание костей, плоти, крови войны. Потому этот роман так важен. Как и «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова. Позднее, в семидесятых, появится «Горячий снег» Юрий Бондарева, в девяностых «Мой Сталинград» Михаила Алексеева, в нулевых – «Благоволительницы» Джонатана Литтела. И пусть последняя книга, не кажется вам странной в этом ряду.

Гроссман завершил первую редакцию своего большого романа в 1949 году. Толстой писал свою эпопею «Война и мир» спустя десятилетия после окончания войны. Гроссман видел бойню сам. Как военкор армейской газеты «Красная звезда», он с сентября 1942 года до начала января 1943 года находился в осаждённом Сталинграде. А в 1944 году он, урождённый Иосиф Соломонович, приехал в родной Бердичев и узнал, что его мать-еврейку вместе с десятками тысяч других жителей убили нацистские оккупанты. Он же был одним из первых журналистов, прибывших в освобождённый концлагерь Треблинка.

Гроссман видел ужас и хотел говорить о нём. Однако говорить, по разным причинам, можно было не всё. В 1949 году Гроссман передал первую рукопись романа в журнал «Новый мир» – её отвергли. Затем три года вносились правки в соответствии с директивами многочисленных советских инстанций, от Союза писателей до ЦК КПСС. В 1952 году на страницах «Нового мира» вышел роман под названием «За правое дело».

«Великие связи, определявшие жизнь великой страны» – вот та мысль, которую, как слепого, провёл Гроссман через свой роман, а его самого, так получается, провели большие начальники, поработавшие цензорами. Деталь: Гроссман, несмотря на все правки, отказался изъять из романа одного из центральных персонажей Виктора Штрума. Тот был физиком, тот был евреем, а еврейская тема, безусловно, волновала и заботила Иосифа Соломоновича Гроссмана. И тут важно помнить, что роман «За правое дело» вышел в 1952 году, а в 1953-м состоялось печально известное «дело врачей».

Ошибочно считать, будто после смерти Сталина всё изменилось. Сменилась не парадигма – сменилась фокусировка, точка зрения. В 1956 году Гроссман переиздал роман «За правое дело», в котором устранил часть ранее сделанных, под давлением, правок. Этот текст стал основой немецкого перевода книги под названием «Перелом на берегу Волги», вышедшей в 1958 году. Были и другие переводы, но «эффекта «Доктора Живаго» не случилось. Гроссман не заблистал в мире, а в 1960-м году его, по сути, отлучили от первых рядов советской литературы.

 

 

На тот момент второй том дилогии был завершён. Гроссман попытался опубликовать его в «толстых» литературных журналах, но рукопись была изъята и арестована. Автор обратился с письмом к Никите Хрущёву с просьбой разъяснить судьбу текста. В ответ «главный по идеологии» Михаил Суслов пригласил автора на разъяснительную беседу. Любопытно, что сам он при этом роман не читал, но осуждал.

Что так не нравилось руководству партии? Вероятно, отсутствие должного авторского пиетета к ней, наличие еврейской темы, критика руководства (прежде всего, генералитета), упоминание коллективизации, но главное – параллели между Советским Союзом и нацистской Германией. Насколько это так? Спорный вопрос. Но точно можно сказать, что книгу Гроссмана «Жизнь и судьба» на Западе, да и у нас тоже, использовали для того, чтобы попытаться уравнять Гитлера и Сталина.

Так или иначе, любим и ценим мы «Жизнь и судьбу» не за это. Это произведение не о политике, а о людях в первую очередь – об их подвиге. О том, как ковалась самая великая победа в истории, ковалась и добывалась, казалось бы, обычными людьми, сумевшими совершить невозможное. Поэтому и значатся на Мамаевом кургане слова Гроссмана, возможно, ставшие квинтэссенцией всего романа:

«Железный ветер бил им в лицо, а они всё шли вперед, и снова чувство суеверного страха охватывало противника. Люди ли шли в атаку? Смертны ли они?!»

Гроссман смог запечатлеть подвиг русских людей.

Может ли родиться нечто похожее сейчас, когда разверзлась другая битва? Говорят, что уже рождается. Называются имена, раздаются премии, но есть ощущение, что ещё должно пройти время для того, чтобы родилось нечто действительно настоящее. Потому что оно создаётся не по указке партии, а из выстраданного, пережитого, и создаётся не холуями от искусства, а людьми, желающими встряхнуть этот мир.