Венец лета
Новые страницы дневника
№ 2022 / 32, 18.08.2022, автор: Лев АЛАБИН
Записи без дат:
* * *
Вспомнил «Осень в дубовых лесах» Юрия Казакова. Какая удивительная проза. Чувствуешь запах осеннего, мокрого леса. А описывает он всего лишь, как вышел из дома и спускается по лесу к Оке с керосиновым фонарём, чтобы встретить любимую женщину, которая едет на речном рейсовом судёнышке…
Вернувшись домой, вспомнил, что в этом году у него юбилей – 95 лет. Значит, какой-то знак он подаёт мне, кидает какую-то верёвочку. Вспомни. Вспомни, что так трогало душу в беспросветные времена. Что тихо шептало – ты не один, в это тёмное время, есть похожие на тебя, есть родные души, так же чувствующие, так же думающие.
Мошенники
Позвонила девушка, назвалась оператором секьюрити Сбербанка, называет меня по имени отчеству, спрашивает: «Вы выходили сегодня на страницу Сбербанк онлайн?» Я ещё лежу в постели, сон мигом ушёл, напрягся. А в трубке шум офиса, всё как положено. Давление мигом подскочило, сердце бухает в ушах. И не знаю, кто подсказал, само вырвалось: «Перезвоните мне!» И отбой. Не перезвонили. Пронесло.
* * *
А в прошлом году попал в лапы мошенников. Наш президент объявил во всеуслышание, что теперь каждый может купить себе акции Газпрома. И в интернете я наткнулся на предложение купить акции, кликнул согласие, мне тут же перезвонили, сказались дочерней компанией Газпрома. Всё путём. Переводите деньги. Перевёл. Меня отправляют на сайт, где графики, непрерывное движение кривых котировок и моя фамилия, и сумма моего вклада – 1800 р.
Но потом ещё позвонили, сказали, что этого мало, надо ещё … И тут я пошёл на попятный. Попросил вернуть, что я перевёл. И началось. Стали звонить из разных отделов, женщины, девушки. Одни ласковые голоса, другая, напротив, стала меня оскорблять, я понял, что это хорошо налаженная система обмана. Обратился в полицию, дал все телефоны, адреса, мейлы, адрес сайта, говорил со мной старший оперуполномоченный, который представился Пашей. И сказал, что деньги нельзя будет вернуть, но не потому, что их трудно найти, что их искать, если телефоны, сайт, имена и фамилии и мейлы известны. Я даже телефонные переговоры записал. Он упомянул о каких-то правовых проблемах. «Вы же добровольно им перевели?» Вот тут я, наконец, совсем обалдел. Подумал, что он у них на зарплате. В положенный срок – 10 дней я на своё заявление никакого ответа не получил. Написал на сайт Президента, приложив все документы. Сайт президента отправил мою жалобу в МВД. Из МВД никаких откликов не поступило. Мошеннический сайт продолжает работать.
Ну, если трудно вернуть деньги, заблокируйте эту воровскую платформу, там продолжают обманывать людей. Это можно сделать в два щелчка. Ничего не делается.
Значит, кто-то их крышует и в доле?
* * *
Сегодня прошла гроза. Очень сильная, а я в это время спал.
* * *
Надо помолиться и спать. Трудно начать молиться. Нет сил обратиться. Буду читать, сидя. Умолять, чтобы завтра мне не выдавили глаз.
Завтра операция. Нашёл шортики. Очень симпатичные, фисташковый цвет, в них буду лежать на операционном столе. Рубашечка модная. Тоже приоденусь.
* * *
Вчера была операция, сегодня сняли повязку. Вижу компьютер без очков. В очках не вижу. Фокусирования глаз нет. И не будет.
Так что собственные глаза лучше. Они хотя бы фокусируются и можно, приблизив, рассмотреть самый мелкий шрифт. И спектр в них тёплый. А спектр новых хрусталиков холодный. Есть хрусталики со светофильтрами, импортные, дорогие. Врач смотрел в глаза одной пациентке и говорит: «У вас очень крутой хрусталик, американский, с высокими оптическими свойствами и жёлтым светофильтром. У нас такой стоит примерно 90 тысяч».
Спросил, какой она будет себе вставлять? Она выбрала бесплатный, но бесплатный предупредил врач, будет с другими характеристиками и отображать холодный спектр, как у меня. Тётка задумалась.
* * *
Теперь моя задача на месяц – сфотографировать ящерку, живущую под помостом возле сарая. Выследить и понаблюдать за ней. Но она очень осторожна и пуглива. Нельзя не восхититься каждому изгибу её тела. Её хвоста. Поневоле вспоминаешь балерин, которые свободно могут поднять ногу вертикально вверх и почесать кончиком пальцев себе за ушком. Заложить ножку за шею и при этом пить кофе, говорить по телефону.
* * *
Был Юра и беспокоится, что его задержат за письмо Путину. Я читал письмо. Длинное и выражает несогласие с политикой и войной. И зачем такое писать Путину?
Я был знаком с одним чудаком, бывалым зэком, который в 60-е годы писал письма на имя Генсека, жалуясь на маршала Жукова, что он нарушал правила войны. Посылал в атаку, когда потери были стопроцентные. А он всё равно приказывал атаковать. Мы с ним дежурили посменно в сторожах, и когда он меня менял, то рассказывал о своих делах. Таких писем он послал, может быть, сотню. Неутомимый был писатель. И однажды показывает повестку с вызовом на Лубянку. Он опытный сиделец, подготовился. Взял с собой припасы, рассыпал в карманы табак, одел сапоги с портянками. И на следующей смене рассказывает, что было.
Приняли его в кабинете. Начальник раскрыл его дело. Называет по имени-отчеству. Читает его статьи. А у него была 52-я.
– Да, точно так, это я, – отвечает мой сменщик.
– Вы письма писали?
– Я писал.
– Будешь ещё писать? – Неожиданно переходит на ты.
– Больше не буду.
– Ну, тогда иди.
Отметил повестку и отпустил.
Было это при Хрущёве. Что сейчас будет, увидим.
* * *
Опять деревня, 31 июля
В вёдрах, выставленных на солнце, чтобы согревалась вода, постоянно кто-то тонет. Время от времени прихожу спасать. Вытащил маленького шмеля, он быстро оправился, засуетился, стал сушить прозрачные крылышки. А вчера вытащил мошку с большим мечом в конце брюшка. Долго лежала на солнышке, зашевелилась, поползла.
* * *
Летние супы. Щавелевый, – зелёный, свекольник – красный. И окрошка – рубиновая. Или какой цвет у кваса? Крошить во все эти супы одно и тоже надо. Картошка, редиска, лук, зелень, и обязательно – яйцо варёное. Добавить сметаны и нарезать огурцов побольше, и ещё колбасы варёной.
Окрошка – исконно русское блюдо. Об этом свидетельствует хотя бы русское название. Говорят, что у всех народов есть подобное. Но названия-то другие. Ещё в окрошку хорошо положить хрена! Можно и чеснок. Но от хрена суп делается невероятно интересным. Даже чихнуть можно от остроты.
Окрошка – суп, который не надо кипятить и варить. А свекольник и щавельник надо всё-таки варить.
Однажды мне пришлось угощать окрошкой князя Владимира Долгорукова. Он жил, гостил у меня несколько дней, и я готовил ему русские блюда: щи да кашу, и подавал в деревянной посуде с деревянной ложкой. Он никогда не ел окрошки. Всю жизнь прожил в Париже, кинорежиссёр, и к его чести, лягушек он тоже никогда не ел. Окрошка с хреном ему очень пришлась.
Так что, не лягушатник, как все французы, истинный теперь русский князь – «окрошечник».
* * *
В социальной сети увидел запись, что моя знакомая ходила в воскресенье в парижскую церковь, я спросил, в какую церковь она ходила, она ответила, что я всё равно не знаю парижских церквей, какая мне разница. Есть такие люди, которые на любой простой вопрос не могут просто ответить, сначала они должны изойти дерьмом, выпустить из себя как можно больше вони. Выразить как можно больше презрения, пренебрежения, уничижения. Впрочем, вспомнил, что эта женщина, которую я спросил, украинка, а не русская. И отлегло от сердца. Нет, мы разные. Не один народ. Русские, в смысле, ещё хуже, вообще не ходят по воскресеньям в церковь. Ни в Париже, ни в Лондоне, тем более, в Москве. А спросил я только потому, что две русских церкви в Париже: Александра Невского на Рю Дарю и Трёх святителей, расписанная Григорием Кругом, связаны с русской историей, с русской эмиграцией, с судьбой всех поэтов и писателей русского зарубежья, с историей русской церкви за рубежом, и поэтому мне хорошо знакомы. Лучше, чем кому-либо. Я так много читал о них, думал, что как бы стал парижским прихожанином. Есть русский Париж. И он безграничен.
Все ходили сюда, все остатки, прослойки, сословия русского общества. Казаки, купцы, военные, князья-таксисты, священники, богословы, философы.
Здесь они молились, здесь их и отпевали, потом переселялись на кладбище Пер-Лашез.
Воскреситель отзвучавших языков
Время идёт, события текут, люди уходят, и уходят неузнанными и непризнанными. Словно их и не было вовсе. Вот, например, мой друг Вилли Мельников. Поэт и художник, биолог, знал свыше ста языков, попал в книгу рекордов Гиннеса. Никто им не интересовался, кроме издателей этой развлекательной книги. Мало того, Вилли знал праязыки, которые никто не мог знать, он слышал их, внутри себя, записывал слова, произносил их. Он слышал, как на них говорят голоса, звучавшие в нём. Способность слышать голоса отзвучавших языков он получил после ранения в Афганистане. Осколок прилетел в голову как раз в зону мозга, отвечающую за распознавание символов. Область Брока и область Вернике. Назад, в Россию его привезли в коме. А когда очнулся, то стал слышать голоса праязыков. Такой феномен, такое чудо жило рядом с нами. Но никто не просвечивал его мозг, не подключал к нему электроды. Его не приглашали выступать с лекциями, не устраивали передач по телевидению.
Он расшифровал много древних надписей. Каждая такая расшифровка, наверное, могла стоить звания академика. Например, он расшифровал значение фамилии Ломоносов. Такую фамилию носили хранители древних культов. Но никому это было не интересно. Вилли не занимал никаких официальных должностей, не обладал научными званиями и титулами. И всё, что он делал, считалось любительщиной или фокусом и игнорировалось. Не раз я просил его прочитать молитвы на библейском языке, и он читал, сказать несколько слов на шумерском языке, и он говорил на шумерском, я даже записывал это на видео. Там было много шуршащих звуков. Буква «Ш» доминировала, заменяя все «С». Особенно диковинным был старояпонский, ввиду обилия мяукающих звуков. У Вилли был абсолютный слух, и он воспроизводил совершенно точно те звуки древних цивилизаций, которыми с ним говорили голоса. Мне это было интересно. Друзьям тоже. И никому больше. Древней фонетикой была потрясена композитор Ираида Юсупова, и давала этим звукам главную роль в своих мистериях. Вилли в них выступал протагонистом и говорил, и демонстрировал неслыханные ухом, потерянные в веках звуки языков ушедших в безвестность этносов. Он не был даже кандидатом наук, о чем с ним говорить научному сообществу? А укладывать свои знания в академический стандарт Вилли не хотел, не до этого было.
Его в распростертые объятия приняли только прикольные поэты из ДООС – Добровольное общество охраны стрекоз. Там его называли Воскресителем. Воскресителем праязыков. Воскресителем исчезнувших цивилизаций. Вот это и стало его титулом: Воскреситель. Вилли – Воскреситель.
* * *
Сходил проверить, поспела оставленная мной без присмотра земляника, не нашёл ни одной. Время земляники ушло. Больше не найдёшь ни ягодки. Печально, поразительно. Нет той, которую я по утрам собирал в рот, лёжа на земле. Не успел привыкнуть, и она отошла. Зачем же она была так мало, так скоро, так мимолётно. А сколько лет подряд я вообще не замечал её. Как я понимаю пророка Иону, который следил, как быстро вырос боб, завился усами, и как в одну ночь завял. И как Бог вразумил его. Крины сельские так одеваются, как не одевался и Соломон во всей своей славе – сказано в Писании. А пойдёшь проведать, сфотографировать цветочки, а они уже завяли.
Одно утешает. На место кринов пришли фиалки лесные, а на место земляники, – малина. И я теперь завтракаю малиной.
* * *
Одна пернатая обжора согласилась разделить со мной завтрак, села на край стола, отведала хлеба и жареной картошки. Много чирикала невесть что несла, ну, как у них водится, а как её зовут, так и не разобрал. Но симпатичная. Шустрая. Совершенно свободная, независимая, наглая, – наша порода, в общем, богемная, и костюмчик зеленовато-серой расцветочки изумительно сидит на ней.
* * *
31 июля только, а я уже с летом прощаюсь. Погода совершенно комфортная. Ни холодно, ни жарко.
* * *
1 августа
Даже не знаю, прилично ли мне, добропорядочному джентльмену, благонадёжному гражданину, приверженцу прочной государственной власти и традиционных устоев, наблюдать полдня за облаками. Не вольнодумство ли это?
* * *
Беседовал с орнитологом. Показал фотографию. Оказалось, что эта птичка, с которой я позавтракал, обыкновенная скворушка, а не чёрная лишь потому, что ещё молодая. Поэтому и зелёненькая. Скворцы почти не боятся людей и легко приручаются.
* * *
Облака продолжают двигаться навстречу друг другу и соединяться. Куда же дует ветер? Сразу во все стороны. Чувствую, наклёвывается нечто необычное. Особенно интересно наблюдать, как закрываются голубые окошки в облаках, залепляются голубые глазки серыми марлями.
* * *
Возле родника встретил узбека. Неприятно. Громко и долго говорит по телефону на своём языке. И лес, и родник слышат. Теперь и родник тоже их. Как оградишь?
* * *
Наивный дневник. Есть наивное искусство, ныне очень модное. Должна быть и наивная проза. Примитивизм в прозе.
* * *
В Москве я сижу целыми днями в кресле перед включенным телевизором, но не смотрю, а думаю о своём. Здесь я сижу целый день в кресле перед сосной, пред облаками, если запрокину голову, но тоже не разглядываю её, а думаю о своём.
* * *
Раньше меня окружали школьники и учителя. Потом студенты и преподаватели. А теперь сплошные пенсионерки. Почему я попал к ним, совсем не желая этого, в такое странное общество?
Сделал шашлыки
Начал засветло. Не люблю ночные шашлыки, когда уже все достаточно выпили и для закуски годятся даже угли. Нет, я делаю при свете дня. Мне почему-то всегда представляются не туристические видения при этом, а отпускная жизнь возле моря. Татары, армяне, их зазывающие голоса. А у меня шашлык средней полосы. Замочка самая традиционная – в кефире и нарезанном луке. Сейчас можно купить готовые шашлыки в самых фантастических замочках. Брусничной, клюквенной, винной. Но это всё для рекламы. Шашлык не сохраняет привкуса этих фритюров. Главное, размягчить мясо и доставить приправы, перец, соль, внутрь кусочка. И, конечно, угли. У меня мангал с очень высокими стенками и поэтому надо углей как можно больше. Шампуры висят очень далеко от углей. И я палил костёр целый час из спиленных сухих берёз и осин, пока углей не набралась целая гора. Тогда поставил на бортики шампуры. Всё равно получилось далеко от углей. Поэтому готовились долго. Зато вышло вкусно. Выпил полбутылки сухого вина винограда «Гарранча». Роскошная жизнь.
* * *
Пойду смотреть закат.
* * *
Закат прозевал. Он теперь намного раньше происходит. Не дождалось меня солнце, зашло. Вообще-то обидно. А всего-то на пять минут опоздал и не видел, как оно зашло. За тучку, или за лес? Или чисто село за горизонт?
* * *
Закат происходит или совершается?
* * *
До революции были «неблагонадёжные» люди, бунтовщики. После революции оппортунисты, потом диссиденты, а сейчас опять появились неблагонадёжные, которые сомневаются в начальстве. И у меня появился такой неблагонадёжный друг. Трудно сказать, что движет ими. Среди диссидентов были вполне обеспеченные и солидные, успешные люди, которые сделали всё, чтобы навредить себе. Их сажали, их травили, их мучили, пытали. А они всё своё. Плохой строй, плохие правители, не та система. И вот опять.
Выходят с протестами, идут, спотыкаясь, по неровной плитке, несут плакаты. Теперь-то уж запретили митинги, не то время.
Я тоже в своё время не одобрял. А потом, когда все стали не одобрять, стал не одобрять всех. Потому что они не так не одобряли, как я. Никакого толку из этого не вышло. Зря только силы и время потратил на споры. А сейчас одобряю.
* * *
Хотя…
* * *
В конце февраля и начале марта часто ходил к памятнику Пушкину, стоял, смотрел, как собираются люди, и как их задерживают. Задержали мужчину, который стоял возле меня, а меня нет. Я подумал, что из-за седой бороды, оказалось, что нет. На моих глазах забрали бабку совсем согбенную, не меньше 80 лет. И увели.
Познакомился с девушкой, оказалось, что она постоянная участница митингов, бог знает с каких времён. Ещё тех, что проводил Немцов. Очень похожа на эсеровку или народоволку, какими их изображают на картинах и в кино. Бледное лицо, исступлённый взгляд. Подошла ещё одна девушка-народоволка и говорит примерно так. «Вообще не понимаю, чем сейчас можно заниматься? Людей убивают, города бомбят. Дети искалеченные. А люди ходят безразличные, безучастные». Есть правда в её словах. Надо выходить на площади и говорить о пытках, которым подвергали азовцы, правосеки мирных граждан, надо говорить, чтобы положить предел обстрелам гражданских объектов. Но говорить ни о чем нельзя.
Интересно, что у многих, но не у всех, задержанных спрашивают: «Не хотите уйти?» И если откажешься, только тогда сажают в автозак. А на суде все в один голос говорят, что случайно оказались у памятника, просто проходили мимо и были задержаны. Только один твёрдо отвечал, что пришёл на митинг, чтобы высказать своё несогласие с политикой и войной. Но наказание всем одинаковое – штраф 20 тысяч. А при повторном задержании – 600 тысяч будет.
Уже три месяца на Пушкинской тихо. Даже автозаков нет. Никаких попыток митинговать.
* * *
А я бы, если это можно было, ходил сутками бы с плакатом: «Покончим с фашизмом!», «Освободим братский народ Украины от фашизма!»
* * *
Особенно нелепо выглядят уезжающие в Израиль. А только туда и едут. Куда ещё? Где ещё их ждут? Там ждут, если национальность позволяет. А чем национальность тут им мешает? Все ведущие нашего телевидения их национальности. Прекрасно устроены.
Едут в Израиль, словно там нет войны, словно там ежедневно в течение 70 лет не убивают арабских детей. Каково лицемерие этих людей? Фарисеи, потомки и дети фарисеев.
* * *
Сказочная тишина. Хрустальная. Хочется выпить вина и улететь в эту тишину. А если выпьешь, не улетишь, а будет сверлить мысль: «Зачем выпил?» Ещё хуже.
* * *
Листья берёзок мелко дрожат, а листья осинок трепещут.
* * *
Уезжают, как я заметил, те, кто поддерживал «чернуху», «порнуху». Кто опускал и бесславил. А теперь надо прославлять. Этого они не могут. Здесь им всё чуждо на самом деле.
* * *
Всё в природе дрожит и трепещет.
Благоговейно дрожит и трепещет.
И перед трактором, и перед ковшом, перед пилой, и пред выстрелом из ружья природа бессильна. Но не впадает в депрессию. А вновь и вновь надеется на что-то.
* * *
Дикий виноград растёт поразительно быстро. За два месяца вырос больше, чем я вырос за всю жизнь.
Всюду его побеги, стоило мне на неделю уехать, и он захватил тропинку, всю перевил её, переплёл. Теперь я хожу по нему как по воздуху, не касаясь земли, как по искусственному настилу.
* * *
Послал Чеховской газете статью о могиле защитника Родины. Прошёл месяц, никакого ответа.
* * *
Послал очерк в журнал «Отечественные записки» на конкурс. Ответ пришёл через день. Экспертный совет одобрил, поставлен в августовский номер. Прыгаю от радости. Письмо длинное, дальше не стал читать. На следующий день опять попадается на глаза это письмо. Решаю дочитать.
«…в рамках продажи «Современных записок» Вам будут полагаться роялти с продаж издания в течение полугода с момента выхода номера».
Ничего себе – «роялти»! Новое и приятное словечко. Читаю дальше. И среди истории издания, множества интересных и важных, но необязательных фактов и сведений, ни с того, ни с сего, без всякой связи и предупреждения:
«Организационный взнос со стороны авторов определён по тарифу 925 рублей / полоса. Одна полоса вмещает в себя 1 700 знаков с пробелами или 30 поэтических строк.»
Вот теперь как это называется – «организационный взнос» – поборы с авторов. Новое и неприятное словечко. 925 р. за 1700 строк. Хотя цифры не круглые, но с помощью калькулятора подсчитать можно. Самому издать книгу намного дешевле.
* * *
Чингиз Айтматов заметил в одном стихотворении, что горы стоят так, словно через пять минут им умирать, а люди живут так, словно им вечно жить. Не благоговейно живут люди.
* * *
Смотрел опять на небо, сегодня барашковые облачка. Давно таких не видел. Мелкие облачка, ровные, пушистые на большом голубом поле. И все одинаковые. Пришла большущая, пушистая, лохматая, белая тучка и облачка стали двигаться к ней со всех концов неба. И постепенно слились с тучей. Вот чудеса. Что это за явление, не в состоянии понять. Ветра внизу вообще нет. Тишина. А говорят, что природа не разумна. Кто этим всем управляет? Овечки увидели мамочку и побежали к ней и скрылись под её белой шубкой. Я так расцениваю это явление.
* * *
Полдня дозванивался в Билайн. Сначала мне морочил голову автоответчик, ни на один мой вопрос он не мог ответить, но я всё-таки достал его, постоянно повторял: «Дайте оператора!» И фантастика, он стал мне отвечать по смыслу и по делу, сказал, что оператора ждать долго, давайте со мной решим вопрос, я настаивал, и он сдался. Подключил и потом через каждые пять минут сообщал, сколько мне нужно ждать. А дело было в том, что я купил дополнительных 15 гигабайт интернета для телефона. И думал, что после обновления тарифа, которое происходит по первым числам, мой тариф в 3 гига приплюсуют к 15 и получится очень хорошо. Но вместо этого, купленные мной за 300 рублей 15 гигабайт просто аннулировались и появилось 3 гига моего социального тарифа. Я очень расстроился. Наконец, ответила оператор по имени Сусанна и объяснила, что так и должно было быть. Увы. Ничего не поделаешь. Пропало 300 р. И пропал мой интернет.
* * *
Узнал, что умерла Татьяна Москвина. Это кинокритик из Петербурга. (В Москве тоже есть Москвина, и тоже знаменитость.) Жена Сергея Шолохова, для ясности, который прогремел с передачей «Ленин – гриб» и другими. Красивая женщина. Я знал её в конце 80-х, начале 90-х по фестивалю документальных фильмов «Послание к человеку». Она очень хорошо и бойко писала. И смело выступала. Потом я потерял её из вида, как, впрочем, и всех, и сам затерялся. А за это время она стала значительной фигурой в критике, писала эссе, и вот узнаю о смерти. Знал в начале её пути и узнал о конце. Как мимолётна жизнь. Умирают ровесники. Их жизнь, как и моя, очень понятна. Лучшие годы в Совке, когда ничего нельзя, уже в зрелости наступает свобода, можно что-то делать. И только распишешься, как энаф. Обидно. Семь книг, пьесы, критика, какие-то премии. Всё, что читал, оставляло впечатление приятное, легко читалось, хороший язык. Но мы как-то разошлись и довольно быстро. Свобода всё же не вседозволенность. Чернуха и порнуха это не «буря и натиск». Смотрю многочисленные некрологи. Все её знали, все любили. И писатели, критики и, что удивительно, режиссёры и актёры. Критиков творцы, в принципе, не любят. А она могла запустить тухлым помидором. Писала едко, человек был сложный.
* * *
Занятые люди делают всё больше и больше, находят время делать, писать всё больше, а бездельники (ну, вроде меня) находят оправдания, чтобы делать всё меньше и меньше и преуспевают в этом тоже.
* * *
2 августа
Ильин день.
Поленился, не пошёл в церковь. Теперь ничего не делаю, а только жалею об этом.
А если бы пошёл, тоже жалел бы. Зря время потерял на гуляния. До церкви то час ходьбы, если не очень спешить.
* * *
Ходьбы
Хоть бы.
* * *
Вчера купил фольгу и после заката стал печь на углях синенькие. Разрезал, посыпал приправу, опять соединил дольки, завернул в два слоя, и положил на угли. Два кабачка и два баклажана.
Углей было предостаточно. Так что даже закапывать в угли получилось. Один раз перевернул, пошевелил и через полчасика стал пробовать. Изумительный вкус. От синеньких остаётся только тоненькая кожура, они тают во рту. От кабачков вообще ничего не остаётся. Вкуснее, чем тушить, а потом поджаривать. Внутри синеньких скапливается сок и, когда кусаешь, то сок наполняет рот. Главное дуть, не обжечься. И вот здесь наступает тот самый, искомый смак.
Ещё я на хлеб положил дольку сала и тоже завернув в фольгу, положил на угли. Хлеб поджарился и наполнился растопленным салом. Очень неплохо вышло.
Запивал всё это испанским вином «Гарранча». Этот виноград мне нравится больше нашего «Каберне».
* * *
Именно кухни не хватало в моём дневнике. Теперь буду писать, что я ел на завтрак.
* * *
Постоянно удивляюсь, что у американцев совершенно демократические бомбы, чтобы они ни бомбили. Детские сады, ясли или роддома, а у нас тоталитарные бомбы. Даже если мы бомбим фашистов.
* * *
Продолжение истории с Билайном. Сусанна пожалела меня и составила по моему вопросу представление в группу поддержки. И там рассмотрели просьбу и меня постоянно информировали эсэмэсками, что рассматривают мой вопрос. И вот неожиданно я получаю возврат моих 300 рублей. Решено положительно. Если напомнить, что я живу на 600 рублей в день, вынужден так жить, то сумма эта для меня значительна. И я полон до краёв неожиданной радости. Не знаю, кого благодарить, не робота же. И такое у меня вдохновение, словно теперь и навсегда всё будет так, всё будет идти без всяких препятствий, и я буду получать желаемое с первого клика, с первой же мысли об этом. Не по щучьему велению, а намного быстрее.
* * *
Паоло Куэльо столько наврал в своём романе «Илья-пророк» [очевидно, имеется в виду роман «Пятая гора», посвящённый жизни библейского пророка Илии. – Ред.]. А всё равно читают, переводят на языки и даже восхищаются. Но всё неправда, и это о библейском человеке, о котором всё известно. Мне скажут: так это, мол, художественное произведение. В том-то и дело, что это жизнеописание. Напиши о вас какую-нибудь чушь, вы в суд подадите. А Илья беспомощен, он на небо взят.
* * *
В 1993 году Юрий Нагибин написал пьесу «Александр I». В пьесе рассказано, как наш царь-Победитель, Александр Благословенный сошёл с трона, потому что разочаровался в самодержавии, и стал странником и отшельником. Потом он явился к Серафиму Саровскому и обсуждает с ним демократическое устройство государства.
Я высмеял это в статье, и Ю. Нагибин успел ещё ответить перед смертью, что вымысел в художественном произведении вполне допустим.
Вымысел, но не фальсификация, вымысел, но не обструкция, художественный вымысел, дополняющий и восполняющий исторический характер, но не искажающий его до карикатуры.
В девяностые настроения были самые радикальные, все считали, что всё надо делать, как в Америке, как в Европе, а у нас сплошной деспотизм из века в век. Только на Александре, не зря прозванном Благословенным, можно было остановить взгляд для какого-то хоть отдохновения.
* * *
Ходил смотреть закат, нежное мармеладное небо, марципановые облака с белыми верхушечками безе. Этот торт со свечой заходящего солнца я нёс себе на ужин, нёс, непрестанно щёлкая фотоаппаратом.
На тропинке встретилась задумчивая девушка, нарушившая моё тихое созерцание, поздоровались. Не приставала.
* * *
Старшая сестра закрывала стеклянный плафон настольной лампы рыжим одеялом из верблюжьей шерсти. И эта маскировка давала фантастические, меняющиеся при движении её согнутой спины или пишущей руки, тени на потолке, стенах, белой двери. Иногда свет выбивался, вырывался и брызгал неожиданными всплесками лучей. Она готовила уроки. Она была старшеклассницей и ей позволено было засиживаться допоздна. А я засыпал под шелест страниц.
* * *
Вот тогда меня и потянуло к столу, под лампу, закрыться одеялом и шуршать пером, перелистывать страницы. А что там? Я вставал рано, сестра ещё спала, смотрел на стол, трогал книги, тетради, заполненные крупным круглым почерком, передвигал лампу с мраморным медведем, и всё это уже не казалось таким интересным, каким было накануне. Так отвратительны чёрные угли костра росистым утром, которые вечером в темноте, пылали, были яркими, обжигающими. Завораживающими.
* * *
Совершенно стемнело пока я писал. Стало ещё лучше. Не отвлекает ни солнце, ни небо, ни птицы, ни стрекозы, ни комары, которые почему-то не прилетают. Но всё не так таинственно, как в детстве, под верблюжьим одеялом. Там кто-то другой писал и читал. Не я.
Сестра читала большие искусствоведческие книги и уже в десятом классе водила экскурсии по Третьяковской галерее, а потом у неё появились альбомы Лувра, наборы открыток западноевропейской живописи, и она написала целую тетрадку о Боттичелли, и водила даже экскурсии по Пушкинскому музею.
Когда никого не было, я смотрел эти альбомы, хотя мне не разрешали трогать их. Потому что там было множество обнажённых, и я с любопытством рассматривал их зады, промежности, груди и соски, задрапированные кое-как. Женщины Рубенса меня ужасали, а женщины Лукаса Кранаха очаровывали, а женщины Ренуара тревожили и возбуждали.
* * *
Мы жили впятером в комнате на 14 кв. метров. Отец был военным, мама учительницей. Я спал на пружинной кровати, мама с папой на раскладном диване. Сестра на раскладушке, бабушка на раздвижном кресле. Оно и сейчас у меня есть. Иногда приезжала тетя Женя, спортсменка, чемпионка Москвы, потом и России, и спала на полу, возле моей кровати, и когда я утром вставал, то часто наступал на неё, она приезжала поздно, когда я уже спал и я не знал, что она лежит у меня вместо коврика, и в темноте наступал на что-то живое под ногами, и пугался.
* * *
У меня появились читатели и советуют мне как-то разбить и соединить написанное, а то получается мешанина. Рассказы, критика, наблюдения, мысли, описания, политика. Всё в разброд. Ну, не мешанина, отвечаю я, а окрошка, русская еда. И потом этот текст реального времени, и текст – медитация. Тут я вспоминаю всё, что было и всё, что будет, всё важное. Всё с самого детства, и вот-вот вспомню свою прошлую жизнь и, возможно, заговорю на каком-то умершем языке неизвестной цивилизации. Думаю, что это возможно. Тем более, что сегодня я на шаг приблизился к ним. Видел ящерицу и успел снять её, видел большого, зелёного, толстопузого кузнечика с саблей, и он долго сидел у меня на ладони.
Стрекоза, красотка-девушка
В детстве мы таких стрекоз называли – «пираты», хотя ничего пиратского в них не было, кроме чёрного цвета. По-пиратски себя ведут стрекозы «Большое коромысло», это они летают, как вертолёты и бомбардировщики, жужжат. А «пиратами» на самом деле мы называли стрекоз – из семейства красоток, они летают, порхая, как бабочки. И вот такая «красотка чернокрылая» сегодня посетила меня. Если «красотка» – научное название этой стрекозы, как же поэту её назвать? Слов поэту просто не оставили. Конечно, она не чёрная, скорее тёмно-зелёная. Иногда тёмно-синяя. Впрочем, описать её я не смогу. И никто не сможет. Это явление чёрного перламутра. Зелёной металлической радуги. Я её фотографировал целый час. Потом снимал на видео. Зачем описывать, если мне это недоступно. Лучше посмотрите фотографию. Описать человека и то намного легче.
* * *
Рыжее одеяло, если долго лежало на плафоне, то начинало подгорать. По комнате разносился запах подпалённой шерсти. И это был знак тушить лампу.
* * *
3 августа
Ночью вышел на улицу. Темень непроницаемая. Кто-то тихо стрекает. Невидимый. Тихо и редко. Так тихо и реденько, словно ему трудно смычок водить туда-сюда. Но надо стрекать, и он старается. Наверное, совсем кто-то маленький, потерявшийся в темноте. И я маленький рядом. Невидимый и потерявшийся в темноте.
* * *
Среда. Третий день месяца. Третий день недели. И третий месяц лета.
Месяц созревания.
* * *
Стоит прочитать что-то, посмотреть что-то, получить впечатление, и ты будешь думать об этом. Если много пересмотришь, то и в голове многое будет накрошено. А не надо этих впечатлений. Не надо допускать до себя ненужные впечатления. Сейчас я хочу думать о жёлтой бабочке, тонкой ящерке, кусте барбариса с бардовыми листочками. А вечером смотреть на огонь, а потом на тихие, малиновые угли. Мне кажется, что сейчас это самое главное для спасения.
* * *
Сфотографировал ящерицу. Большая удача. Помню, в детстве мы запросто ловили ящериц, и они сидели у нас на руках, на плечах, а потом оставляли нам свои хвосты и убегали. Но ящерицы в моем саду очень осторожны и пугливы. Мелькают и исчезают. А эту мне удалось зафиксировать только по тому, что она решила, будто скрылась. А на самом деле осталась на виду. И я успел щёлкнуть её один раз, второй кадр уже оказался без ящерицы. Выскочила из кадра.
* * *
Насчёт слова «щёлкнуть» – это опрометчиво. Мой фотоаппарат совершенно бесшумный. Театральный. Выключил в нём все звуки. В нём ничего не щёлкает.
* * *
Венец лета, он же закат лета. Август – жнивень, август – серпень. Август – зарев, зорничник.
* * *
А ещё август — «малиновое лето», его «венец» и «закат», «межняк» — межа лета и осени, пора семян и паутины, «спелый месяц».
* * *
Воздух звенит. А отчего не понимаю. Полдень, жарко.
То ли кузнечики, то ли в ушах звон. А может быть всюду звенит.
* * *
Спилил засохшую осинку. Ствол длиннющий, но тоненький. И таких сразу из одного места пять осинок. Тонконогие. Вымахали вверх, тянулись за старшими, но засохли все вместе, как вместе и росли.
* * *
Листочки дрожат и трепещут, словно через минуту Страшный Суд и их поглотит огонь. А во мне нет трепетанья.
* * *
4 августа
Венец лета не конец лета.
Видел две маленькие ящерки. Они размножились. Они всюду. На тропинке, в стогу, на помосте. Величиной с мизинчик, черные, юркие. Видел и мамашу.
Теперь думаю, как бы на них не наступить, не придавить.
В комнату и прямо на постель заскочил кузнечик и сидит на моей простыне как ни в чём не бывало. Я заснял его, взял на руки. Он не сопротивлялся. Похож на акриду, длинное тонкое тело, уплощённая головка. Но акрида ещё более тонкая, длинная. На сверчка тоже не похож. Сколько вас. Не счесть, не выучить всех и за целую жизнь.
* * *
Взялся писать рассказ «Светлана» – про девушку большую, белотелую с большой белой мягкой грудью, которая мечтала, любила и внезапно умерла от рака этой красивой груди. Я видел её. Неужели она взяла её в могилу и от неё ничего не осталось, кроме воспоминаний. А ведь кто-то трогал её, мял, целовал, и теперь даже не вспоминает ни о ней, ни о её красивой груди. Ни о ней, ни о ней.
– Куда ты смотришь, – спрашивала она. – На меня или на мою грудь? И мальчики смущались. А она хохотала.
* * *
Сегодня утром нашёл ещё несколько ягодок малины, как и вчера. Полакомился. Это очень вкусная еда.
* * *
Половина седьмого вечера. Болит голова, тянет в сон. Что пересилит. Сон или я сон?
* * *
Пока идёт борьба я пишу все, что приходит на ум.
Хорошая мысль – облиться водой!
Пожалуй, попробую исполнить!
* * *
Пишет Ольга, предлагает снять у неё артхауз на Николиной горе, но снимать надо сразу на полгода. Это слишком долго. И дорого – 45 тысяч за месяц, умножить на 6. Не реально дорого. Не реально прекрасный артхауз. Но не по карману.
* * *
Поместил рассказ в социальную сеть и проверяю, кто прочитал? Какие отзывы. Смешно. Раньше я так рыбу ловил и с замиранием сердца ждал поклёвки. И ждал часами, в напряжении. Ни минуты расслабления. Это смешно сейчас вспоминать. И вот опять.
* * *
Здесь недалеко есть одно уникальное место, я покажу, где… Словно из фильма ужасов. Следы, как человек боролся с монстром. И этот монстр был борщевиком. И борщевик победил. Если спуститься к шоссе по канатной тропинке, то тропинка проходит через заросли борщевика, и вот вдоль тропинки, чтобы проторить путь, и видны следы этой рукопашной борьбы. Лежат огромные стволы срезанных борщевиков. В ногу толщиной, как бор сосновый молодой. Изрубленные от корня. И в особой куче их устрашающие корни, и ямы, которые остались, когда корни выкапывали. Немалый труд. Но напрасный, потому что и справа и слева стоит стена борщевиков. Неприступная и непобедимая. Только вдоль тропинки можно пройти, и то, с опаской. Крошил борщевики какой-то титан, и видно, что вручную, лопатой. Иначе никак, только экскаватором перепахивай. И всё же, если бы каждый вырубил себе проход сквозь них, глядишь, стало бы чище и светлей на земле.
* * *
Воздух звенит днём, воздух звенит вечером, воздух звенит ночью, листочки трепещут, и я вслушиваюсь, желая стать частью этого зноя и трепета.
* * *
И меня постоянно уносит в детство. Стол между мной и сестрой был поделен поровну, но не пополам, а по часам. До шести вечера я должен был сделать все уроки и убраться со стола совершенно со всеми своими тетрадями. А после шести и до двенадцати, наступала пора Леонардо Да Винчи, Микеланджело и Боттичелли. Лампа укрывалась рыжим одеялом. И комната время от времени наполнялась запахом палёной шерсти. Одеяло покрывалось ожогами. Потом, уже много лет спустя, я решил посчитать, сколько же раз было подпалено одеяло. И не нашёл ожогов. Верблюжья шерсть справилась с ночными бдениями. Хотя ей, наверное, привычнее было бы накрывать собой пастухов.
Но к столу я не ревновал. Книги я читал, забравшись с ногами в огромное, раскладное кресло времён культа. Загадочность таило лишь ночное бдение. И скоро я сам стал засиживаться до полуночи и получать удовольствие от занятий.
* * *
5 августа
В Давидову пустынь я хожу через деревню Баранцево. Деревня, конечно, сильно отличается от СНТ – Садовых некоммерческих товариществ. В садовых товариществах предпочитают сплошные металлические заборы выше человеческого роста. В итоге получатся не посёлок, а настоящий концлагерь. В деревне всё по старинке. Заборчики – штакетники по пояс, избушки смотрят на дорогу весёлыми оконцами с наличниками. И только новоделы, скрытые опять варварскими заборами, нарушают деревенскую идиллию.
Хочется сказать, пока есть старая планировка, старые избушки – Русь жива. А скоро всё скроется за заборами с колючей проволокой.
* * *
В деревне есть своя купальня, свой, не застроенный, луг, сады и даже рощицы на перекрёстках. На дороге, на лугу, в купальне гуляют, играют, бегают наперегонки дети, одни, без родителей, катаются на велосипедах, самокатах, весело. В дачных же посёлках на дорогах никого нет, лишь выгуливают собак. Хорошо, если на поводках. А теперь ни с кем не считаются, спускают с поводков. Ну, пусть собачка порезвится, а что нам до прохожих.
Белка
Встретить белку большое счастье. Это всегда шок. Кто-то есть живой, независимый от тебя в этом лесу, живущий самостоятельной жизнью. И этот кто-то такой изящный, прыгучий, совершенный, с невероятным, пушистым хвостом, выдуманным не каким-то модным авангардным дизайнером. И вот сегодня белка пожаловала на мой участок и даже заглянула в моё окно. Она на моих глазах очистила, расшелушила сосновую шишку и выбросила кочерыжку. И спокойно, и бесшумно ускакала дальше, дав себя фотографировать. Спасибо тебе. Я во век не забуду тебя.
Люнтик
Рыбу я купил у какого-то мужичка у магазина. Это была мелкая речная рыба, пара окушков, две плотвички, и пять верхоплавок-уклеек. Был постный день, и рыба очень даже пригодилась. Я чистил чешую возле своего домика, и тут появилась она. Маленькая кошечка, и стала тереться у моих ног. Я бросал ей требуху. И она с жадностью ела, немного урча, от страсти и вкусноты, и на её острых зубках хлопали проколотые воздушные пузыри.
Ушица получилась на славу, небольшая кастрюлька быстро опустела, и я забыл про этот случай. Я много вкусного тут переел, и мясо, и курицу, и молоко, и сметану, многое, что могло бы понравиться кошке, но приманил её только запах рыбы.
И неожиданно я вновь увидел эту миленькую, маленькую кошечку. Она несла что-то в зубах. И положила это на ступеньки моего домика. Я пригляделся, и увидел, что это стрекоза. Кошечка села неподалёку и ждала, что я буду делать. Я рассматривал стрекозу, это была огромная стрекоза семейства «Большое коромысло». Она лежала неподвижно, я думал, что мертва, потом она задрожала. Потом повернулась и встала на лапки, крылышки мелко дрожали, она утёрла лапками свою мордочку и неожиданно взлетела, резко набрала высоту, и была такова.
Я посмотрел на кошечку, по всей видимости, это был знак благодарности. Подарок. Она же не знала, что я не ем стрекоз.
– Люнтик, Люнтик, Люнтик, – звал далёкий голос. Кошечка подняла хвост и побежала…
Так мы познакомились с Люнтиком.
А на следующий день, утром, я увидел на ступеньках птичку. Я чуть не наступил на неё. Это был мёртвый лесной воробышек с голубой грудкой. Люнтик всё-таки сочла нужным ещё раз меня отблагодарить и принесла воробышка, вместо улетевшей стрекозки. Я стал поить воробышка водой, отпаивал, отхаживал, мне показалось, что он подаёт признаки жизни. Пошёл завтракать, а когда вернулся, не нашёл его. Значит и он улетел. Но Люнтик этого не видела, надеюсь, что больше подарков не будет.
Венец дня
И снова вечереет. Снова лучи протянулись низом, сквозь стволы между стволами деревьев. Они длинные. Они тянутся издалека. И освещают и забор, и соседний забор, и касаются дальних деревьев. И такое впечатление, что тянутся они ко мне. Здесь, возле моих ног они кончаются. И что же им надо? Не понимаю. Пытаюсь понять, хочу понять. Но не могу. Опять нет ветра. И лучи такие тихие, что кажется, их спугнёт любое моё движение. В них особый, тёплый свет, жёлтый, оранжевый, розовый. А тепла нет. Тихие, тёплые лучи. Чего вам надо от меня?
Они вежливо отвечают так тихо, что я замираю, и всё равно ничего не слышу. А они уходят. Уходят всё дальше. Мимо меня. И что-то там освещают, покрывая своим розовым светом, крася зелёные кусты жёлтым, коричневые стволы белым и красным.
Опять это таинство, в полной тишине, без фанфар и барабанов, проходит, проходит шествие дня. О великий Ра! Ра заходящий, уплывающий на своей ладье.
Кто-то хотел пройтись, прогуляться по лунному свету. Нет, я хочу, если уж гулять, то гулять по этому лучу, по лучам заходящего солнца. Лунный свет, неверный свет. А этот свет, тёплый, манящий, хранящий божественную тайну, свет. Хранящий тепло, свет.
Куда он уходит и зачем приходил? Я так и не понял. И не пойму, пока не стану лучом, или хотя бы лучиком. Каким-то отблеском, каким-то отсветом, рефлексом.
Я буду писать пока он не исчезнет. Я буду смотреть на него и писать о нём. Свет уходит. Свет уходит. Свет уходит. Уходит свет. И никто не плачет. Никто не рыдает, никто не бросается на землю ничком, не поднимает руки вверх, к небу. Холодеющему небу.
Я поднял голову от компьютера. И уже нет луча. Луч ушёл. Не послушал моих просьб. Исчез. Исчез так же неожиданно, как и появился. И на кусты, и на траву легла лёгкая, тёмная тень. Тёмное покрывало наброшено и ткётся из воздуха, и всё гуще петли. И становится непроницаемым. И, наверное, скоро всё покроет мрак, как и вчера.
Сумерки
Наконец-то сумерки. Конец дня. Самое радостное время. День полон суеты, разных дел, днём над человеком всегда довлеет долг, обязанность. А это неприятно. Днём все толпятся, все разом. Все что-то делают, толкутся, говорят, тусуются. Днём всегда жарко.
Иное дело – сумерки. Никаких дел от тебя они не требуют. Все дела несделанные откладываются, сделанные забываются, предстоящие не беспокоят. Начинается отдохновение. Наконец ты предоставлен самому себе. Наконец ты можешь уйти в сумрак и не попадаться никому на глаза. Можно не отвечать по телефону. Законное право. Наконец человек есть сам по себе, каков он есть. С него снимаются все должности, все награды, словно вместе с пиджаком и галстуком, снимается вся социальность. Вся ответственность, вся обязанность, все долги. Вот о чем мы молим «и остави нам долги наши» каждый день. И каждые сумерки нам они оставляются.
Я бы предпочёл жить в сумерках.
Идея человека есть побег
С утра вспомнились эта строчка поэта-целинника, поэта-песенника Эдмунда Иодковского. На его стихи было написано 600 песен о целине. А всего около тысячи. И композиторы хорошо нам известные. Больше всего на стихи Иодковского написал песен, пожалуй, Вано Мурадели.
Самая первая и самая известная песня Эдмунда, мы были друзья и я называл его по имени, была такая: «Едем мы друзья, в дальние края, станем новосёлами и ты, и я…» Он написал её в двадцать лет, когда бы студентом четвёртого курса. Бригады целинников распевали это на перронах перед отъездом. Освоение целины – последний всплеск коммунистического энтузиазма. Закончив факультет журналистики, он выписался из Москвы, тем самым лишился Московской прописки, и уехал на целину, работал в газетах. А когда, устав жить в вагончиках, через пять лет решил вернуться, Москва его не приняла. Прописки не было, на работу не брали. Снимал углы и комнатушки. В один год, я помню, он хвастался, пришлось сменить пятнадцать квартир. И несколько жён, добавлю. Прозрение не заставило себя ждать, стал диссидентом, и вот его стихи, написанные на склоне лет.
И как во мху олени ищут ягель,
Так истину ищу я, вшивый зэк,
Идея государства есть – концлагерь.
Идея человека есть – побег.
Эдмунд Иодковский при жизни издал одну маленькую книжку стихов. Она лежала в издательстве 20 лет. Вышла только в 90-е. «Капля звезды». Но в эту книжку не попали серьёзные стихи зрелых лет. А остались всё те же, написанные двадцать, тридцать лет назад.
Его наследие распылено, не издано. И находится неизвестно где. Его сын, отсидев положенный сорок, и выйдя на свободу, в прошлом году умер от ковида.
Так что только четыре строки осталось от поэта-целинника. И целины не осталось, отошла к другому государству. Или даже две: «Идея государства есть – концлагерь. Идея человека есть – побег». От посмертной известности и тиражей Иодковскому удалось убежать.
нудно
Читала с наслаждением. Настоящая поэзия. Удивительные картинки. И недаром в самом начале вспоминается Ю.Казаков.
Молодец, Вася! Дочитал до конца. Молодой, наверное. Ему нужно действие, интрига, поворот сюжета.
А мне понравилось! И то что автор перескакивает с темы на тему- ведь это дневник. Что чувствую, вижу в эту минуту, об этом и пишу.
И описание природы через маленькие, чуть заметные детали – вот ящерица пробежала, прыгнула белка мелькнул закатный луч, погасил угли.
Хорошо никуда не спешить, смотреть полдня на небо, жечь костёр, тихо сидеть в сумерки.
И вспоминать…