Вилюйский тракт, последняя дорога…

Знаки судьбы Александра Алексеева (1958–2025)

Рубрика в газете: Мы – один мир, № 2025 / 46, 20.11.2025, автор: Николай ЮРЛОВ (г. Красноярск)

Что тоскуешь, будто бы вчера…

Нет у нас ни завтра, ни сегодня.

Рухнула незримая гора.

Совершалась заповедь Господня.

(Анна Ахматова, «Романс», 1964 год)

Это был его последний приезд в город на Неве, куда он спешил к своему давнему другу Игорю Воробьёву, истинному петербуржцу, композитору и искусствоведу, доктору наук, профессору Академии русского балета имени Агриппины Вагановой. Самый последний за всю его жизнь, оборвавшуюся после дорожно-транспортного происшествия на одной из оживлённых магистралей Якутска внезапно и слишком рано, отнюдь не на излёте творческих сил.

Есть что-то символическое в том, что свой прощальный визит в Санкт-Петербург Александр Алексеев начал с Невского проспекта и Казанского собора, отправив мне небольшую видеозапись по Ватсапу. На этих кадрах Александр Иванович был восторженный, возбуждённый, то и дело комментировал своё перемещение по храму, где бродили отнюдь не прихожане, а такие же, как и он, гости северной столицы, разглядывая фрески на величественных сводах. Когда расписан интерьер и храм уже не современный новодел, он ещё более устремляется ввысь – туда, к горнему миру, к дальнему небу…

Он высоко задирал голову, в его почти детской непосредственности так и сквозил неподдельный восторг, и я долго не мог понять причину этой радости. Зима здесь скверная, капризная, не сравнишь с якутскими морозами. Вот уж где стабильность так стабильность! А тут – ничего не поймёшь: солнце и ветер, и промозглость, и снежное месиво под ногами, посыпанное солью…

Город, где случилось чудо

И лишь потом стало ясно: совсем рядом с храмом находилась мемориальная квартира Анны Ахматовой. Теперь это так называемый Фонтанный дом, посещаемый часто ещё и по той причине, что здесь, во флигеле, музей русской поэтессы. Может быть, Александр Иванович заглянул туда и на этот раз, только не стал ничего сообщать. А там, теперь уже один, блуждал по закоулкам Шереметьевского дворца, чтобы подойти к заветной квартире и снова открыть в неё дверь…

Ахматову он любил и знал наизусть немало отрывков из её стихов, находя в них особый смысл, а одно из двустиший, написанное поэтессой в лихую годину, уже вскоре после её эвакуации в Ташкент, заставило задуматься, несколько раз повторяя про себя:

«А умирать поедем в Самарканд,

На родину предвечных роз».

Его поразил не только этот мощный эпитет, означающий в христианском богословии извечное существование, отсутствие начала и конца, но ещё и умение Анны Андреевны поэтически заряжать фразу особым смыслом. Грядущая смерть и розы, и предвечность, но никак не жизненная суетность, в которую волею судьбы Алексеев вовлекался всё больше и больше, и она отнимала у него слишком много здоровья, физических и нравственных сил…

Блестящий представитель Серебряного века и директор творческого коллектива из Якутии – какая между ними связь? Да самая что ни на есть прямая! Готовясь встретить трёхсотлетие города, «Петра творенье», театр под руководством Алексеева отважился на постановку ахматовского «Реквиема». Местные культурологи терялись в догадках и недоумевали, находя в этой композиции, звучащей по-якутски, не то что бы причуду директора, гораздо хуже – безнадёжную авантюру. Вот только одного не учли оппоненты: из истории никак не вычеркнешь тему репрессий, а трагическое звучание поэмы, «мужская сила стиха» Анны Андреевны, близки и понятны жителям «страны шёпота звёзд» ещё и потому, что Якутия на протяжении двух столетий служила местом политической ссылки, исполнения государством разного рода наказаний.

Почтовая станция на Вилюйском тракте, 1890 год

Ох уж эти злые языки, никуда от них не деться, они во все времена были и будут! Были они и у Анны Андреевны (вспомним пресловутое партийное постановление о ленинградских «толстых» журналах), да и фигуру Алексеева своим пристрастным вниманием они ведь тоже не обошли. Но здесь, в Санкт-Петербурге, случилось чудо и надолго заставило их замолчать: музыкально-поэтическая композиция завершилась потрясающим успехом.

Взыскующий зритель с великой радостью принял этот смелый эксперимент Национального театра танца. Даже после простуды, спровоцированной резкой переменой климата, народная артистка республики Зоя Багынанова, читая русскую классику со сцены, как всегда, оказалась на высоте. Сужу по тем похвальным отзывам в периодике, а также ярким воспоминаниям о гастрольной поездке, что оставила читателям автор перевода Сардана Амгинская.

Концертный зал консерватории имени Николая Римского-Корсакова восторженно встретил музыкально-литературную постановку, да и дирекция музея-квартиры Анны Ахматовой тоже не осталась в долгу, вручив дорогим гостям Благодарственное письмо за постановку русской классики. Иначе и быть не могло: выступление провинциальной труппы, сам перевод «Реквиема» на якутский язык – всё это было неподражаемо и сделано мастерски. Возможно, что и несколько дерзко.

Но не послужил ли этот концерт побудительным мотивом, чтобы уже потом на невских берегах появился одноимённый балет Бориса Эйфмана и в его постановке были представлены такие звёзды мировой культуры, как Ахматова, Шостакович и Моцарт?

Познаётся в сравнении…

А ведь была ещё и «Лолита» – пластическое действо по мотивам романа Владимира Набокова, спектакль буквально ворвался в международный дом-музей писателя в Санкт-Петербурге и заворожил искушённую публику. Скольких усилий стоило Александру Ивановичу, чтобы убедить постановщиков: танцевальное прочтение Набокова – это не просто фривольный показ пластичной натуры, а нечто большее, и страсть героя не должна уходить в эротичность, поскольку именно в любви, как отмечала критика, он пытается найти некий способ постижения смысла жизни. (Мне думается, такой взгляд на литературное произведение понравился бы и самому мастеру изысканной прозы. Разве что резко попытался бы возразить главный герой Гумберт, «швейцарский гражданин, полуфранцуз, полуавстриец с дунайской прожилкой». Уж он-то вряд ли искал благодати – православного ответа на извечный философский вопрос, для чего на этой земле живёт человек.)

Профессиональный руководитель, одарённый управленческими задатками от природы, Алексеев умел находить нужных исполнителей, и если говорить о «Лолите», то непременно следует признать, что хореограф-постановщик Лира Габышева выбор директора полностью оправдала. Более того, обращение театра к произведениям классиков мировой литературы стало крупным событием не только якутской хореографии. Без преувеличения, это было первое в мире пластическое воплощение идей нашумевшего романа, получившее достойную оценку зрителей. А ещё попечителей и музейных работников: исполнительницы роли Лолиты Паша Сидорова и Галина Горохова были отмечены Дипломами благотворительного фонда «Дом Дягилева», став к тому же почётными членами музея Набокова. Такого же права удостоились и якутский композитор Валерий Шадрин, автор музыки к постановке, а также Марианна Дмитриева (Шарлотта), Филипп Фомин (Гумберт). Не только они – весь коллектив театра стал почётным членом международного дома-музея.

И какое выступление без зажигательного танца на сцене!

Получив профильное образование в Хабаровске, директор театрального коллектива всегда стремился к тому, чтобы как можно шире раздвинуть рамки республики, не замыкаясь в её пределах – Якутия и без того достаточно замкнута в силу своей удалённости от «большой земли». Алексееву удавалось привлекать свежие силы извне и на такие проекты, которые были тесно связаны с творчеством легендарного певца и олонхосута Сергея Зверева. Именно так случилось с постановкой этнобалета «Куллустай Бэргэн», соединившего в себе современную и народную музыку земли Саха. Над созданием спектакля помимо режиссёра Александра Титигирова трудился сильный творческий дуэт из Санкт-Петербурга: композитор Игорь Воробьёв и художник-постановщик Олег Молчанов. Пожалуй, никто в республике, кроме Алексеева, не мог взять на себя такую смелость, чтобы люди со стороны могли прикоснуться к «святая святым» – художественным образам Кыыл Уола, одного из зачинателей якутского сценического танца.

Что и говорить, в регионах «варягов» не любят, особенно со столичной пропиской, но если следовать этому правилу, как же труппе повышать мастерство, сравнивая уже свою наработанную технику с достижениями коллег из ведущих культурных городов страны? Без учёбы ничего стоящего не получится. Так когда-то царь Пётр приходил в слободу на Яузе-реке, чтобы от нелюбимого на Руси немца получить своеобразный мастер-класс и чему-то нужному в своей жизни научиться, а потом уже и дворянских отпрысков за наукой в Европу отправлять. Учиться не зазорно, а престижно – без такого фундаментального подхода артистам любого ранга никаких наград на фестивалях не видать! Директор Национального театра танца Республики Саха (Якутия) имени Сергея Зверева — Кыыл Уола Александр Алексеев это прекрасно понимал.

Из толщи веков извлекая мелодию…

Наша встреча с Александром Ивановичем могла бы состояться ещё в Красноярске несколько лет тому назад, когда проходил первый музыкальный фестиваль «Стихия звуков», где оркестр национальных инструментов представлял родную Якутию. Представлял не просто достойно, представлял феерически. Ничего подобного в музыкальной жизни города на Енисее ещё не было, а тут вдруг случилось. И те многочисленные зрители, что пришли на концерт, наконец-то увидели уникальные народные инструменты, воссозданные непревзойдённым мастером-изготовителем Русланом Габышевым, а потом ещё и услышали, как они звучат, точно из толщи веков извлекая мелодию.

Мы бы непременно тогда познакомились, если бы мой якутский партнёр Светлана Андреева чуть раньше пригласила меня на проект, название которому пришло много позже, в процессе работы: «Ветви одного древа. Сыновья из рода Ивановых в рассказах и воспоминаниях».

Представителем этой славной династии был Виктор Кузьмин, видный партийно-советский работник, директор республиканской библиотеки имени Александра Пушкина и тот самый «отец оркестра», как называли его в Якутии. В далёком 1988 году именно Виктор Егорович, главный кадровик министерства культуры, одним из первых озаботился возрождением национальной музыки. И когда в Театр танца прибыли выпускники Восточно-Сибирского института культуры, это был настоящий праздник для всего творческого коллектива и, конечно, для Алексеева как начинающего руководителя.

Сколько на тот момент ему было? Тридцать с небольшим? Но уже тогда Александр Иванович имел две специальности, полученные в Хабаровском институте культуры: руководителя самодеятельного танцевального коллектива, а потом и менеджера-экономиста социальной сферы. За его плечами была армия, Железнодорожные войска, в их составе рядовой Алексеев возводил воспетую в советских шлягерах Байкало-Амурскую магистраль.

Собственно, комсомольская ударная стройка с её напряжённым ритмом была как музыка – музыка созидания многих тысяч людей, посланцев великой страны. Можно не сомневаться: ещё до получения на отделении хореографии своей первой профессии Александр Иванович умел слушать эту музыку, и даже каждодневная рабочая вахта по укладке стальной колеи не была ему в тягость. Разве испугаешь нелёгким трудом сельского паренька из многодетной семьи, закалённого Севером на родных просторах долины реки Синей, прекрасной Сиинэ?

И моё знакомство с Александром Ивановичем состоялось тоже через музыку, которая буквально ворвалась в исторические стены Национальной библиотеки. Музыкальные инструменты причудливой формы, настоящее «поющее дерево», сами артисты Театра танца, пришедшие, как всегда, в ярких костюмах, – это была даже не презентация в её обычном понимании, а концерт, предложенный зрителю в знак особой признательности основателю оркестра, так и не дожившему до воплощения мечты.

Тогда, на представлении читателям новой книги, трудно было предположить, что уже осенью 2024 года я стану одним из участников третьей по счёту культурно-исторической экспедиции в Сунтарский улус, на малую родину Сергея Афанасьевича Зверева – Кыыл Уола (1900–1973), чьё имя вот уже двадцать лет носит Национальный театр танца.Поездку по Вилюйскому тракту почти за тысячу километров в один конец, через три паромных переправы, мне предложил сам Александр Иванович:

– Дедушка приезда гостей из Якутска очень ждёт. Я думаю, он что-то важное нам хочет сказать…

Признаться, поначалу меня удивила некая фамильярность, применимая разве что к близкому родственнику, но тут же подумалось: почему бы и нет? Разве это не уважительное отношение? Ведь Зверев стал для театра тем человеком, чьё творчество всегда вдохновляло постановщиков, а с присвоением его громкого имени молодому тогда ещё коллективу – особенно. Но это же Алексеев предложил президенту республики Вячеславу Штырову такую идею, и она придала театру мощный творческий импульс, став для труппы своеобразным духовным стержнем.

«Бубен Верхнего мира»

Якутская осень уже прощалась, но ещё стояло тепло; нашёлся шофёр, уроженец тех мест, в то время как немногие изъявляли желание, зная все возможные и невозможные трудности этого путешествия, и всё складывалось к тому, чтобы уже завтра мы, участники экспедиции, попали в Ыгыатту – родовое гнездо Зверева и часто посещаемый мемориальный музей-усадьбу.

Тогда, в канун 125-летнего юбилея Кыыл Уола, в министерстве культуры и духовного развития республики вынашивали благие планы о создании Центра по сохранению наследия народного сказителя. Кандидатура Алексеева как нельзя лучше подходила для этой роли: новому делу требовались энергия и незаурядный талант руководителя, который был в теме. Это же благодаря Сергею Афанасьевичу директор Театра танца фактически сжился с Сунтарским улусом, став его почётным гражданином, и кто, как не Алексеев, прекрасно знал ещё не изученные факты творческой биографии самородка из народа, замеченного в самой Москве и единогласно принятого в Союз писателей СССР ещё в 1939 году.

Почему назначение Александра Ивановича не состоялось, – это уже другой вопрос. Возможно, в силу того, что слишком схематично обозначили предстоящую задачу, тогда как Алексеев, прошедший школу менеджмента, в том числе и на курсах повышения квалификации в Санкт-Петербурге, во всём любил конкретику. Я бы не исключал здесь и последствия предшествующего воспитания и образования с его воинствующим атеизмом: что греха таить, многие из нас в своих поступках христианскому смирению предпочитали и предпочитают гордыню. Хрестоматийный призыв к гордому человеку смириться, провозглашённый ещё Фёдором Достоевским в знаменитой Пушкинской речи, по-прежнему остаётся для многих из нас всего лишь историко-литературным фактом, не более того.

Но гордыня и упорство в достижении цели – разные вещи, нельзя с ней отождествлять и стойкость духа, а этим двум жизненно важным качествам, столь необходимым в путях земных, Александр Иванович учился у предков, став ярким представителем славного рода Алексеевых. Дотошное изучение творческого наследия постановщика народных танцев, почти своего земляка, ещё более помогло нащупать под ногами родную почву – редкий случай для современности, когда примером служения выступил представитель иного поколения, становление которого происходило в период революционного перелома общественного сознания.

Алексеев практически сжился с образом этого подвижника, для которого гармония с природой была непременным условием существования, она и в традиционном народном танце являлась для постановщика первейшей доминантой.

Зверев был абсолютным человеком тайги, он охотился в тех самых местах, где уже вскоре гидростроители начнут перекрывать Вилюй, вот почему народный сказитель был сильно встревожен, предчувствуя экологический урон от создания ещё одной энергетической «звезды». Как и сибирский алмаз Виктор Астафьев, якутский собрат по перу готов был бить в набат и бил бы в полную мощь, но слишком мало дней ему было отпущено в Срединном мире. А водохранилище электростанции всё заполнялось и заполнялось, и сбывались пророческие слова рыбака и охотника, «певца величавой тайги», что и рыбу в Вилюе станет невозможно ловить…

Удар в шаманский бубен — это целый ритуал!

Прозорливость народного певца и сказителя, дар заглянуть в будущее Алексеев объяснял его страстным увлечением якутским танцем, который изначально был тесно связан с шаманскими плясками и камланиями. С этим бессмысленно спорить, доказывая обратное: в музее-усадьбе хранится уникальный экспонат – шаманский бубен, изготовленный самим Зверевым; он помогал владельцу входить в транс, исполняя собственные поэмы (тойуки) два дня и две ночи на первом Ысыахе Победы в местности Угут-Кюель, чему есть неопровержимые свидетельства. А где шаманство, там всегда магическая запредельность, выход в Космос, таких случаев в каждом наслеге предостаточно: Эльгяй это или Ыгыатта, или тот же Арылах, что лежит напротив, на другом берегу Вилюя, – не имеет значения. Искушение ударить в этот «Бубен Верхнего мира», схожий с тем, что есть у Виктора Пелевина в его одноимённом рассказе, и наверняка хранящий для потомков какую-то чрезвычайно важную информацию, у меня ещё долго не пропадало, но в музее всегда нужно помнить о правилах хорошего тона…

По регламенту, утверждённому в улусном управлении культуры, во второй половине дня нам предстояла поездка в Эльгяй, где уже ждали ветераны наслежной художественной самодеятельности. Кто-то из них хорошо помнил именитого земляка и был участником танцевальных номеров, которые ставил Сергей Афанасьевич на сцене сельского клуба и даже возил своих артистов в «нашу древнюю столицу». Что ж, известный на всю страну совхоз «Эльгяйский», отмеченный за успехи в сельскохозяйственном производстве высшей наградой Родины, мог позволить себе и такую роскошь.

И мы спешили, прощаясь с достопримечательностями родового гнезда и его радушными хозяевами.

«По самому по краю…»

…К моторной лодке, перевозившей нас в два приёма, Алексеев спускался последним и ещё раз окинул взглядом крутой берег реки, где по второму кругу зацвели одуванчики, а к ним теперь добавлялось и золото лиственниц, и редкая желтизна опадающей на берёзах листвы. Дорогого гостя долго не хотели отпускать беспородные собаки, крутившиеся у воды, их ласки становились явно излишними.

Не по-осеннему ярко светило полдневное солнце, похоже, оно тоже стало закадычным другом жившего здесь прозорливца, сумевшего впитать в себя мудрость далёких предков. Казалось, как и прежде, сейчас он облачится в свой ритуально-концертный костюм – оленью куртку и шапку из лисьих лапок – и что-то важное поведает Александру Ивановичу, раз уж он заглянул к нему в гости. Возможно, что и нам, так и быть…

Говорят, обратный путь всегда видится короче и легче, потому что отчасти уже знаком, вот только с нами этого, увы, не случилось. Уже в улусном центре, отстоящем на добрую сотню километров, погода резко испортилась, ночью колотил по крышам надоедливый дождь, и многие улицы одноэтажного по преимуществу Сунтара тонули в лужах, а федеральная трасса, разбитая большегрузами, через час после Устья вообще превратилась в настоящее болото. (Господа-товарищи из Росавтодора, засыпать ухабы на асфальте речным песком, считая свою работу законченной, – это не решение дорожной проблемы!) И не было ничего удивительного в том, что ни «дворники» на лобовом стекле, ни бывалый водитель с грязевым нашествием на пути решительно не справились.

Как в детективном фильме, наш джип летел под откос, и только придорожный кустарник, приняв удар на себя, не дал завалиться на бок, хуже того – перевернуться, а потом ещё и вспыхнуть пламенем на прощание…

И разве не вспомнишь при сложившихся обстоятельствах Вилюйский почтовый тракт и самый надёжный способ путешествия по нему – передвижение вьючным способом, со спасительной передышкой на станциях, которые отстояли друг о друга на полсотни вёрст, а то и более? Но даже и в те исторические времена путнику, окажись он в самых что ни на есть морозных владениях Российской империи по своей ли воле, или в исполнение Высочайшего повеления, тоже, конечно, не удавалось полностью избежать дорожных «приключений». Проблема мостовых переходов, не снятая окончательно и на сегодняшней трассе «Вилюй», самой длинной автомагистрали в нашей стране, а не только в Сибири-матушке, давала о себе знать. Плюс, разумеется, знаменитые якутские бадараны – «колодцы, прососы, окошки в болотистых местах, где проваливаешься с матёрого льда, никогда не тающего», как поэтично отмечал в своём знаменитом труде кудесник живого русского слова Владимир Даль.

К нашему счастью, слишком долго ждать спасителей не пришлось – попутка, идущая из улусного центра, быстро вытянула нашу горе-машину на трассу или, скажем так, её жалкое подобие. И всё же, томясь вне уютной кабины, осторожно перемещаясь с кочки на кочку, чтобы ненароком не промочить ноги, мы делали совершенно круглые глаза, мысленно задавая себе вопрос, который лежал явно за пределами физики:

– Что тому стало причиной, если мы все ходили буквально «по самому по краю»?

И не находили ответа.

Это было первое дорожно-транспортное происшествие, случившееся с Алексеевым, но, к великому сожалению, не единственное. Ехать вместе с родным коллективом на грядущий юбилей Кыыл Уола уже не пришлось – долгая и далеко не безопасная дорога на Вилюйском тракте стала последней…