Жизнь под вальсок

№ 2024 / 38, 04.10.2024, автор: Вера ЧАЙКОВСКАЯ

 

Есть у меня один давний любимый фильм, снятый по роману Джона Фаулза «Женщина французского лейтенанта». Там играет ослепительная пара актёров: Джереми Айронс и Мэрил Стрип. А весь он построен на переплетении сцен съёмки фильма по этому роману и возникших реальных отношений актёров, изображающих экранных героев. Своеобразное перетекание жизни в искусство и наоборот. Невероятно захватывает эта «взрывоопасная» смесь! Примерно такая же коллизия в фильме Александра Гордона «Дядя Саша» (2018), который я почему-то в своё время пропустила. И не посмотрела бы вовсе, если бы не недавно показанная по «Культуре» «Линия жизни» пианиста Бориса Березовского, этот фильм упомянувшего. Дело в том, что он в нём снимался! Да, да, снимался, в роли соседа «дяди Саши» по загородному дому, музыканта, которому тот заказывает написать для фильма что-то вроде вальса, подходящее «под греблю», что можно понять как своеобразную метафору жизненных взлётов и падений. И этот симпатичный вальсок потом сопровождает отрывистые, какие-то «рваные» кадры фильма, оттеняя жизненные странности и причуды героев, а также добавляя фильму динамизма и весёлости (композиторы Михаил Морсков и Артём Федотов). Ведь это комедия! Комедия?

 

 

В конце фильма появившееся в его начале ружьё, как ему и положено, выстреливает. Герой – режиссёр стреляет в жену (Анна Слю) и своего счастливого соперника Илью (Никита Ефремов), играющих в фильме вместе с ним примерно ту же коллизию «любовного треугольника», а потом и сам пытается застрелиться. Но всё – мимо. Персонажи живёхоньки! Конечно, комедия! Но, надо признаться, не слишком весёлая, скорее чеховского толка, ведь и у Чехова глубоко драматичные пьесы названы комедиями. Гордон несколько снижает драматический накал, усиливает элемент пародийности и ироничности даже по отношению к автопортретному персонажу – режиссёру, но серьёзный и горький подтекст всё равно читается. Слишком всё узнаваемо и автобиографично.

Вот, к примеру, где достать средства на фильм, книгу, спектакль – вопрос, который жгуче волнует сейчас каждого «творца», потому что выдача грантов строго ограничена и подчинена «государственным» интересам.

В самом начале мы присутствуем на своеобразной презентации предполагаемого фильма, где режиссёр в исполнении Александра Гордона, – бодро проговаривает кучу дежурных фраз о «скрепах» и опоре на культурное прошлое народа, словом, что-то вполне навязшее в зубах, но «проходимое». При этом он кивает на сидящего в зале депутата чего-то вроде Думы, в исполнении реального депутата и вице-спикера Петра Толстого, благосклонно кивающего головой. Попадание в точку, не надо долгих объяснений – реальный депутат словно сыграл самого себя. И когда опомнившийся кинорежиссёр меняет сценарий, отказывается от «туфты» и хочет снимать что-то настоящее, тот снова появляется, скороговоркой сообщая «дяде Саше», что проект закрыт, студия закрыта и пособие тоже закрыто». Очень жизненная ситуация и убедительно исполненная роль!

Но фильм всё же не о спорах с чиновниками, он интереснее и глубже. Он о той цене, которую платит художник за всё «настоящее», исповедальное и глубинное. И откуда его взять? Приходится опираться на собственную жизнь, где, как отмечал Чехов, ничего, вроде бы, не происходит, а судьбы ломаются! Тут пригодилась и Ахматовская строчка о стихах, которые рождаются «из сора».

 

 

Режиссёр в исполнении Гордона невероятно изменчив – то горяч, то холоден, то язвителен, то импульсивен. Приказным тоном отдаёт распоряжения жене, словно она не актриса и жена, а его секретарша, внезапно выгоняет со своей прекрасной загородной дачи посреди берёзовой рощи соавтора-сценариста в исполнении ещё одного узнаваемого персонажа современного культурного бомонда, причём опять вовсе не артиста, а оперного режиссёра – Василия Бархатова. И тут снова возникает некий «знаковый» эффект, не нуждающийся в подробных объяснениях. Гордону некогда вникать в подробности, прорабатывать психологические нюансы, всё развёртывается на бешеной скорости. Робкое предложение соавтора «уехать», причём, куда угодно, воспринимается режиссёром с неслыханной агрессией: «Встал и пошёл! Свободен!». Мы понимаем, что за предложением соавтора герой (и сам режиссёр фильма Гордон) видят «голубую мечту» некоторых людей искусства покинуть не слишком благополучную Россию. И тут уже не трескучие «скрепы», а что-то для автора действительно важное и лично выстраданное. Он Россию в молодости уже покидал, но ведь вернулся! Вероятно, из-за этого такая неадекватная агрессивность!

 

 

Вяло идут репетиции сцен фильма с женой режиссёра-актрисой и ещё одним «узнаваемым» персонажем, актёром – Пускепалисом, в роли режиссёра фильма. И в самом деле Пускепалису с его филигранной игрой в этом фильме делать нечего – Гордон это понимает и перехватывает его роль, чтобы самому играть самого себя. А персонаж Пускепалиса дважды покидает съёмочную площадку, понимая, что роли, собственно, нет. Она на ходу придумывается Гордоном в роли режиссёра, плетётся из его собственной жизни, отношений с женой и приехавшим на съёмки ещё одним героем фильма, молодым поэтом Ильёй, сопровождаемым весьма настырной молодой особой Элей, с которой он хочет провести время съёмок (Изабель Эйдлен). И вот он, наконец, – любовный треугольник и в фильме , и в реальности, но совсем не такой, как было задумано в сценарии. По сценарию, Илья – желторотый молодой человек, одетый в «голубую хламиду», знаменующую, как поясняет режиссёр, его непорочность и чистоту помыслов. Режиссёр со злой издёвкой объясняет этому «птенчику», ещё вспоминающему о детской радости – щербете по праздникам, как ему надо ухаживать за взрослой женщиной, в которую он серьёзно влюбился, и что он должен испытать, получив от неё отказ. Между тем, Илья и в самом деле в неё влюбляется и оказывается в жизни таким настойчивым и страстным, что его напору невозможно не поддаться. Жена и поддаётся. Кстати, сцены Ильи и жены режиссёра прекрасно, с подлинным вживанием обоими сыграны! Но и довольно циничные ухаживания режиссёра за девушкой Ильи – Элей тоже завершаются его «победой». Но что это? Теперь уже не вальсок, а некая вариация народной песни, исполненная под гармонь двухголосым дуэтом жены режиссёра и Эли, говорит нам, что идиллии нет. Женское сердце по-прежнему, как и в старину, жаждет, чтобы избранник любил её, только её.

Как там поётся в народных частушках-страданиях? «Я хочу, чтоб ты мне одной был рад и не смел глядеть ни на каких девчат!». Примерно об этом поют тихим вечером на загородной даче две очень современные молодые женщины.

 

 

Опять эти выдуманные «скрепы»? Да нет, это голос самой природы, самого человеческого естества! И живой голос «культурного прошлого» вдруг тоже возникает, когда на экране появляется Ольга Яковлева, легендарная актриса знаменитого театра Анатолия Эфроса. Она появится на даче, чтобы сказать, что её умершая дочь, бывшая жена режиссёра, оставила после себя большую коллекцию ценнейших картин. Половина денег по закону и по справедливости причитается ему. Неужели так бывает в теперешнем мире? Бывает, когда речь идёт о порядочных и интеллигентных людях! Интересно, что Ольга Яковлева, сыгравшая крошечный эпизод, возникнет в списке действующих лиц фильма первой, словно показывая «вес» этой почти исчезнувшей из нашей жизни утончённой женственности, интеллигентности и порядочности.

Ура, фильм есть на что снимать! Было бы так всегда! – замечу я. Но жизнь больше и сложнее любого искусства. Оказывается, на вид и по повадкам вполне циничный режиссёр, – не в силах в реальности перенести измену жены. Всё заканчивается его стрельбой из ружья в жену и соперника, попыткой самоубийства в лодке и потом блаженным лежанием в этой лодке под встревоженные крики на пирсе жены, танцев Ильи и беспокойства прочих свидетелей не состоявшейся трагедии. Но вальс звучит уже не столь игриво. И найден поразительный финал. Борис Березовский с его артистической аурой и впрямь понадобился. В начале фильма на реке он выделывает немыслимые кульбиты в спортивной лодке. Я всё думала, почему он? Взяли бы спортсмена. А в финале в кадре снова река и небо, и музыкант взлетает на своём флайборде на невероятную высоту, подхваченный водным потоком. Вот этого прыжка над обыденностью, этого взлёта, и реального и творческого, фильму так недоставало! И он совершился! Артистический прыжок как бы одухотворил жизненную и придуманную части фильма, соединил их воедино, вывел на просторы России с её удивительными пейзажами и пространствами. Возникают мысли не о пафосных «скрепах», а о «странной», вполне лермонтовской любви к отчизне. Удача? Мне кажется, что удача. Какие-то очень личные размышления над «суетой» обыденности, кровной связью её с творчеством и возвышающими жизнь и искусство моментами подлинной любви.