Изумляемся вместе с Александром Трапезниковым

№ 2006 / 29, 23.02.2015

ПИШУТ НАМ ГИМАЛАЙСКИЕ МАХАТМЫ…

Попалась мне недавно на глаза небольшая книжка неизвестного ранее автора А.Г. Купцова «Был ли красный террор?» (издательство «Крафт +»). Стало любопытно почитать, тем более что в аннотации сказано, что «в данной работе… будут пересмотрены многие «факты» отечественной истории, события, трактующиеся однозначно», а о самом себе г-н сочинитель говорит в предисловии так: «сегодня – убеждённый коммунист… прямой потомок старого казачьего рода, был врагом Советской власти и «отсидевшим» диссидентом… был соучредителем религиозной организации «Общество Православной церкви», и в числе трёх канонических Православных за всю историю России с 1721 года получил благословление Патриарха Иерусалимской Православной церкви». Словом, гремучая смесь. Интересно, а кто же двое других этих «канонических Православных»? (И не находятся ли они в соседней палате?) Но главное, конечно же, не самореклама, а текст книги. С самого начала автор предупреждает: «Эта книга ни в коем случае не претендует на объективное изложение». Спрашивается: зачем же тогда вообще огород городить, коли А.Г. Купцов сразу же признаётся, что намерен подтасовывать и искажать факты, уворовывать с исторической шахматной доски неугодные фигуры противника, в угоду собственным субъективным версиям и личным идеологическим амбициям? Ну ладно, по крайней мере, хоть честно расписался в любви к игре краплёными картами в отличие от якобы «объективных» книжек Млечина, Радзинского или Сванидзе. Те тоже лепят историю как хотят, почти как ученики Праксителя и Микеланджело – отсекая всё лишнее, вот только получается нечто одноногое и однорукое с головой набекрень. Купцов же, как следует из его сочинения, также далеко не Алкамен старший с острова Делос, он рубит не только всё «объективно лишнее», но, пожалуй, всё самое сущностное в русской истории, без чего она становится убогой и куцей.
Не случайно я вдруг стал сравнивать историю и скульптуру. Фидию приписывают слова: «Я старался приблизить форму к камню, а камень к форме», их можно дополнить тем, что реализм образа зависит от духа создателя, от постижения гармонии. Нет этого – не будет ни памятников истории, ни самой истории вообще. (Останется лишь Церетели на Тишинском рынке.) Купцов явный продолжатель и последователь теорий Носовского и Фоменко, вслед за ними он повторяет: «Весь античный мир – выдумка неизвестных людей эпохи Возрождения… летит к чертям собачьим общемировая религия! И Моисей, и Христос, и Магомет – выдуманные персонажи, веря в существование которых человечество столетия уничтожало само себя… Навалить сотни миллионов трупов ради того, чтобы утвердить фуфло! Кормить огромную паразитическую структуру под названием Церковь?» (стр. 42). И это говорит «один из трёх канонических Православных», получивший «мандат на святость», что ли? В другом месте он пишет (то уже ближе к самой теме книги): «Колчак – это гений смерти и садизма, организатор массовых расстрелов, чья солдатня и корнеты Оболенские вырезали города и сёла. Этот больной монстр уничтожил половину населения Сибири. По сравнению с ним Папа-Деникин просто салонный бретер в номерах». (Напомню Купцову, что герой русско-японской войны, замечательный исследователь Арктики адмирал Колчак никогда не был замешан ни в каких «массовых расстрелах», в отличие от большевиков; он отказался от предложенной ему помощи со стороны Маннергейма, сказав, что «русской территорией не торгует».) Но особенно автор любит упоминать неких «попов», которые сидели на колокольнях и из пулемётов косили наступающих чапаевцев. А вот то, что священнослужителей во время гражданской войны закапывали живьём в землю, топили в прорубях, сажали на кол и распинали на вратах церкви – об этом Купцов предпочитает не говорить. И многочисленные свидетельства того (хотя бы князя Жевахова) ему не указ.
Постскриптум. Ещё только одно. На обороте обложки написано: «13 июня 1926 года произошло трансисторическое событие. Советскому Правительству под руководством И.В. Сталина было передано послание Гималайских Махатм. По сути, это был первый контакт людей с надчеловеческим разумом». Затем следует текст этого послания: «На Гималаях мы знаем совершённое Вами. Вы упразднили церковь, ставшую рассадником лжи и суеверия. Вы разрушили тюрьму воспитания. Вы принесли детям всю мощь Космоса…» и т.д. Думается, автор находится в непрестанном телеграфном общении с этими самыми гималайскими махатмами.

ПРОНИКНОВЕНИЕ КУЛЬТУР

Вначале турецкий писатель Орхан Памук нашёл на дне пыльного сундука рукопись, относящуюся к середине 17-го века, ко временам падишаха Османской империи Мехмеду IV, затем адаптировал её применительно к современному читателю, издал. Теперь книга «Белая крепость» (первоначальное название «Приёмный сын одеяльщика») вышла в России (издательство «Амфора», перевод О.Михайлова и Т.Михайловой-Могильницкой). Это всего лишь литературный ход автора. Но вполне можно допустить, что подобная анонимная рукопись действительно существовала. Правда, все сочинения того времени носили чаще всего рутинно-богословский, схоластический характер, либо представляли из себя очерки отечественной истории (как «История Оттоманской империи» Хайруллы-эфенди), либо были легким развлекательным чтивом в стихах и прозе. И «Приёмный сын одеяльщика» как-то не укладывается в эту схему. Само книгопечатание началось в Турции лишь с 1728 года, когда была основана Булакская типография в Египте (в самом Стамбуле вообще лишь с середины 19-го века), книг издавалось ничтожно мало. Из самых известных писателей мы знаем историков Найма и Челеби, переводчика французской классики Керкура, конечно же, блистательного памфлетиста Зия-бея и романиста Кемаля. В советское время в нашей стране был очень популярен Азиз Несин, что-то вроде нынешнего Жванецкого, только поумнее. Но турецкая культура и литература всегда привлекает – всё-таки это частично и Византия, и Царьград, и Святая София, и… зря, что ли, мы столько времени друг с другом воевали? Словом, книгу Орхана Памука я открыл с нескрываемым любопытством.
Что же она из себя представляет? Это можно назвать литературно-философским трактатом – о разделении и проникновении друг в друга Востока и Запада. Молодой венецианец попадает в плен к туркам. Участь его складывается довольно счастливо. Он умён, образован, обладает медицинскими навыками. Конечно, он становится рабом, но рабом на особом положении, сам всесильный Паша его поддерживает. Правда, требует принять мусульманство. Венецианец упорствует и едва не лишается головы. Тогда его продают в рабство другому хозяину, некоему Ходже. А этот Ходжа – вылитый двойник венецианца. Он также чрезвычайно умён и стремится к ещё большим знаниям. Вместе они как бы взаимообучаются друг у друга, занимаются астрономией, медициной, изготовлением нового оружия по заказу падишаха (сделали нечто вроде танка и довезли его до Валахии, где шли бои). Они вместе пишут рассказы. Не брезгуют и гаданием, хотя Ходжа говорит: «Предсказание – шутовство, но им прекрасно можно пользоваться, чтобы воздействовать на глупцов» (это к вопросу о сегодняшних Глобах и прочих «бабушках»). Ходжа постоянно задаётся вопросом: почему люди так глупы? «Разве у них нет места в голове, чтобы удержать знания? В голове у них – коробка, в коробке же должно быть среди всякой мешанины свободное местечко, чтобы что-то поместить, но, похоже, что его нет». Во время чумы венецианец решает сбежать от заболевшего Ходжи. Но тот выздоравливает, находит раба-друга на острове, прощает. Затем Ходжа становится главным астрологом при падишахе. А потом наступает время, когда уже ни Ходжа, ни венецианец не могут понять: кто из них есть кто? Ведь они двойники не только внешне, но почти внутренне, духовно. Исход таков: они меняются одеждами, медальонами, добиваются ещё большего сходства. Теперь венецианец – главный астролог в Оттоманской империи, он уже никогда по доброй воле не вернётся домой; а Ходжа отправляется в плавания-путешествия. Он хочет познать мир, его ждёт Испания, Италия, славянские страны. В конце концов он даже забывает турецкий язык, а когда через много лет возвращается и встречается с венецианцем, полностью отуречившимся, то, рассказывая о своих приключениях, говорит: «Сразу видно, что вы не были у нас в Италии!» А сам венецианец пишет эту книгу «Приёмный сын одеяльщика». Так происходит проникновение и поглощение одного другим. Не зря Орхан Парук предварил своё произведение цитатой из Марселя Пруста: «Что иное может это означать, как не начало любви, если кто-то пробуждает в нас интерес и каким-то неведомым образом вторгается в нашу жизнь, и если мы ощущаем, что уже не можем жить без его любви?»
Постскриптум. И ещё одно ценное замечание Орхана Парука: «Мне кажется, болезнь нашего времени – это искать во всём некую связь». Не ищите.

ПРОЗА В ПЯТЬ БУЛЬБИНОК

Читать новую книгу Алеся Кожедуба «Полёт в прошлое» (издательство «Советский писатель») – всё равно что пить красное сухое вино на подводной лодке: придаёт силы и насыщает кровь кислородом в отсутствие свежего воздуха. Хотя сами герои в этом произведении лакомятся чаще всего самогоном «в пять бульбинок» (высшая степень крепости и качества по белорусской шкале). Приехал вот Алесь в родное Полесье, с московским кинооператором, а там их ещё на границе Сталинского района уже встречают четыре милиционера. Да с двумя трёхлитровыми банками прозрачного первача и шматом толсто нарезанного сала. Дальше уже ехали с включённой сиреной и мигалками. Продолжили в Теребеях. Кинооператор должен был снимать праздник Ивана Купалы. Охочий до девушек, он поинтересовался: есть ли тут русалки? Раньше, отвечал Алесь, когда Полесье было одной бескрайней пущей, русалки сплошь и рядом шастали по опушкам лесов, качались на молодых берёзах, вклинивались в хороводы купальской ночью, норовя утащить в лес кого-нибудь из парней. Сейчас – нет, повывелись за последние сто лет. Тогда оператор решил ловить местных девушек «на живца»: с этой целью приготовил фосфорный порошок, чтобы посыпать им папоротник, будет светиться в темноте, словно зацвёл, вот какая-нибудь хорошенькая девица и попадётся. Одно мешает: постоянно приходится сравнивать качество самогона (по шкале бульбинок) то у одного соседа, то у другого. Белорусы народ неторопливый и обстоятельный, радушный и с отменным чувством юмора. Как сам автор. Вот так примерно начинается повесть «Русалка» из этой книги.
Никак не скажешь, что она чисто фольклорна или романтична. Я-то читал и воспринимал всё всерьёз, даже когда Алесь встретил-таки в лесу дивную русалочку, а потом летал вместе с нею над Полесьем. Хотели сначала отправиться в Киев или Рим. Не прочь были сигануть и в Москву, чтобы по-булгаковски «побеседовать по душам кое с кем из писательских начальников. Вконец охамели, мерзавцы. Распродали писательское имущество, довели до ручки дома творчества, лишили нас поликлиники. И при этом корчат из себя народных заступников. Берлиоз за гораздо меньшие грехи головы лишился». Но, плюнув на эту затею, полетели искать клад, который когда-то давно зарыл дед Алеся. Тоже, кстати, колдун. Потому-то русалочка и выбрала себе в спутники его внука. А клад и искать не надо – он сам из земли выполз. А в горшочке, кроме дукатов и луидоров, фигурка золотого апостола из подземелья князей Радзивиллов. Очень захотелось Алесю узнать (были, конечно, и другие желания, связанные с прелестной русалочкой), как эта редкостная золотая фигурка оказалась в своё время у деда? Апостол-то был Иудой, с серебрениками в руках. И, съев предложенный русалкой корешок, он оказался в прошлом, в белорусской корчме, где стал свидетелем убийства… Повторю, это серьёзная проза, хотя и весёлая. Сам-то я в это время самогон не пил, но голова слегка кружилась – от испытываемого удовольствия, от сказочной лёгкости и проницательной мудрости автора.
Алесь Кожедуб обладает какой-то удивительной завораживающей магией слов, даром что внук колдуна-знахаря и племянник бравого разведчика-диверсанта (почитайте рассказ «Комендант»). Все мы в Москве так или иначе истощаемся, но у Кожедуба есть Полесье, куда он время от времени возвращается, якшается там с русалками, подпитывается их волшебной энергетикой и создаёт очередной маленький шедевр. К тому же у него особенный стиль, почерк, напоминающий мне в чём-то хемингуэевский, – ничего лишнего, никаких рассусоливаний, с отменными диалогами, с выявлением характера персонажей через их речь. Оба они знают толк в людях, в вине, в рыбной ловле, в застольных беседах, а главное – что такое любовь, ложь, добро и зло. Оба попадают в самое яблочко. Даже когда порою ничего особенного не происходит – сидят, пьют, разговаривают, – а потом оказывается, что ты услышал или увидел вместе с автором чью-то судьбу, жизнь. Я уж не говорю о сплаве комического и трагического, как, например, в рассказе «Подвал». Залез завистливый дачник к своему богатому соседу в подвал, когда тот улетел в Америку, да и застрял там на целый месяц. Горька вода в земной чаше, но другой там не бывает, – напоминает автор. Он знает о чём говорит и пишет.
Постскриптум. Не могу не сказать о том, что сегодня Алесь Кожедуб – один из лучших отечественных прозаиков-рассказчиков.

Александр Трапезников