ИЗУМЛЯЕМСЯ ВМЕСТЕ С РОМАНОМ СЕНЧИНЫМ
№ 2010 / 4, 23.02.2015, автор: Роман СЕНЧИН
НАУЧНЫЙ ТРУД, СПОСОБНЫЙ УВЛЕЧЬ
 |
Первый же прочитанный мной текст нижегородца Алексея Коровашко – рецензия на «Сахарный Кремль» Владимира Сорокина, опубликованная в «ЛР» больше года назад, – засел в памяти. От многих других небольших критических работ он отличался тем, что автор обращает внимание не столько на то, о чём повествует разбираемое произведение, а в основном – как оно написано, каким языком, откуда позаимствованы те или иные приёмы, детали.
Вскоре после этой рецензии Алексей Коровашко стал постоянным автором «Литературной России», автором оригинальным, непростым, узнаваемым. И я не очень удивился, когда мне в руки попала его объёмистая книга «Заговоры и заклинания в русской литературе XIX–XX веков» («Издательство Кулагиной – Intrada»). Из рецензента Коровашко для меня органично перерос в учёного. Точнее – рецензии оказались сопутствующими его исследованиям материалами.
Признаюсь, я не большой любитель учебников, филологических, литературоведческих трудов. Но книга Коровашко меня увлекла.
Начал я читать с последних глав, посвящённых современным (скорее, не ХХ-го, а XXI-го века) писателям. Тем более что заманивают эти главы уже одними названиями: «Поэтическое «чернокнижие» Тимура Кибирова», «Коды» и «чуры» Владимира Строчкова», «Книга Заговоров Михаила Елизарова», «Заговорная традиция в пространстве антиутопии: «Кысь» Татьяны Толстой, «День опричника» Владимира Сорокина и «ЖД» Дмитрия Быкова».
Особенно интересной, на мой взгляд, в блоке современных авторов стала глава, в которой разбираются заговоры и заклинания из романа «Золото бунта» Алексея Иванова. В центре внимания исследователя текст под названием «Лодья несгубимая».
Читая этот роман Иванова, постоянно задумываешься, где в нём авторский вымысел, а где предания, документальные факты. Если и не ответы на все вопросы, то уж точно один из самых серьёзных анализов фольклорной ткани «Золота бунта» можно найти у Алексея Коровашко.
В «Заговорах и заклинаниях…» представлены почти два века русской литературы. Есть произведения, хорошо известные массовому читателю – «Князь Серебряный» Алексея Толстого, «На горах» Мельникова-Печерского, «Мелкий бес» Сологуба, «Уездное» Замятина, «Тихий Дон» Шолохова, «Доктор Живаго» Пастернака. Но большую ценность, по-моему, представляют исследования вещей или никогда не имевших шумного успеха («Оборотень» Ореста Сомова, «Лесная глушь» Сергея Максимова, «На берегах Ярыни» Александра Кондратьева), или прочно забытых, как, например, романы Михаила Загоскина…
Главное достоинство книги Алексея Коровашко для меня – желание прочитать или перечитать произведения, которые разбирал автор, и прочитать или перечитать их внимательно, попытаться увидеть те слои, что были мне неведомы до знакомства с «Заговорами и заклинаниями…».
ДОБРАЯ ПРОЗА С ГОРЬКИМ ОСАДКОМ
 |
Есть прелесть в маленьких издательствах, выпускающих книги редко, медленно, штучно. У них и свой круг авторов – как правило, не очень известных, публикующихся нечасто, тоже каких-то штучных.
Одно из таких издательств называется «Издательство Н.Филимонова». За пять лет существования оно выпустило не больше десятка книг, но, пожалуй, каждая, внешне очень аскетическая, в мягкой обложке, оказалась событием.
До самого недавнего времени это издательство выпускало книги исключительно поэтические, в том числе сборник одного из моих любимых современных поэтов Игоря Фёдорова. Но вот недавно вышла книга прозы – «Охота на майских жуков» Вечеслава Казакевича.
Казакевича лучше знают как поэта. Впрочем, знает, кажется, довольно узкий круг людей, хотя у него выходили книги, были публикации в толстых журналах. Но Казакевич живёт в Японии, на экране телевизора систематически не появляется, газетных колонок не ведёт. Штучный писатель для штучного издательства.
«Охота на майских жуков» книга удивительная. Одна из немногих в последнее время, которую я читал, жалея, что она закончится. Закончилась быстро – отрываться от неё было сложно, да и объём крошечный, меньше двухсот страниц. Одна повесть, один рассказ.
Прозу, которую пишет Казакевич, принято называть автобиографической. Героя зовут Слава, его отца – Степан («Вечеслав Станиславович Казакевич» читаем в выходных данных). В «Охоте на майских жуков» описано детство автора, прошедшее в Белоруссии, его родители, брат, нянька Марьяна, жизнь райцентровского посёлка 60-х годов. В рассказе «Наедине с тобою, брат» – отношения героя с его младшим братом, людьми уже немолодыми, разведёнными судьбой по разным краям земли.
В момент чтения повесть и рассказ, написанные на редкость ясным языком, экономно и одновременно глубоко (мне вспоминался Чехов), кажутся добрыми, нежными. Да и как ещё можно писать о своём детстве, о родных людях, о земле, на которой вырос и которую давно не видел? И герои прозы Казакевича люди открытые, активные, с чудинкой, но от этого ещё более симпатичные.
И лишь потом, через некоторое время, словно послевкусие, появляется горечь. Вот отец Славы – талантливый от природы человек, с богатой душой, упорный, любящий жизнь, в итоге медленно сгорает, ничего, по существу, не сделав. Его судьбу, и ещё более драматично, повторяет младший сын Валентин. Винить в этом напрасном сгорании, наверное, некого – во все времена на Руси было много таких людей, к которым не пришла удача.
Есть и жуткие эпизоды, даже, скорее, штришки. Например, глава «Убийства» в «Охоте на майских жуков». Посреди, казалось бы, абсолютно идиллически описываемого застолья, отец героя к слову вспоминает случай:
«Возвращаемся мы с Костей из увольнения в часть. Стояли тогда под Бранденбургом. Выпили, конечно. Идём, а на другом конце поля, ну, может, метров пятьсот от нас, какой-то немец идёт. «Давай на бутылку коньяка, – говорит Костя, – кто в немца попадёт!» Пострелять хочется. Залегли с карабинами в одуванчики. Костя – первый. Мимо! Немец оглядывается: кто стрелял? откуда? Моя очередь – трах! – упал немец. Но Костя коньяка не поставил. Такой нахал!»
Неожиданно слышать это от человека добродушного, незлого. Даже не верится поначалу. А потом вспоминаешь – отец в начале войны оказался в немецком плену почти подростком, много чего там пережил, и кто были для него немцы, как он к ним относился, можно представить по этому воспоминанию… И в этой же главе другой эпизод – как немец запросто убил пастуха, приняв того за переодетого комиссара.
«ДЕТСКИЕ ВОПРОСЫ» СЕРГЕЯ КОСТЫРКО
 |
С Сергеем Костырко я знаком довольно давно. Встречаемся чаще всего на литературных мероприятиях, выпиваем, разговариваем о Сибири, где в разное время и в разных местах жили. А вот большинство статей и рецензий, собранных в его книге «Простодушное чтение» (издательство «Время»), я не читал и не знал об их существовании. Наверное, это произошло потому, что многие тексты Сергей Костырко публиковал на интернет-сайтах в то время, когда я туда ещё не заглядывал. Впрочем, уверен, не я один. И вот эти статьи и рецензии начала 1990-х – конца 2000-х отпечатаны на бумаге, собраны под одной обложкой.
В чём особенность критического метода Костырко? Думаю, он не лукавил, не рисовался, назвав свою книгу «Простодушное чтение». Его тексты – это плоды чтения прозы и стихов, скорее, не профессионалом-критиком с твёрдыми эстетическими и нравственными принципами, идеологической концепцией, а человеком, записывающим свои личные впечатления о прочитанном, пытающимся рассуждать по поводу того или иного произведения. По крайней мере, такое складывается впечатление.
Однако нельзя сказать, что автор «Простодушного чтения» одинаково приемлет, так сказать, и «левое», и «правое» (хотя что есть что, определять не берусь). К примеру, роман Эдуарда Лимонова «У нас была великая эпоха» Сергею Костырко по ряду причин не понравился, а рассказ Евгения Попова «Materia» понравился очень даже сильно и послужил для написания почти философского трактата.
Вообще в чистом виде рецензий и статей у Сергея Костырко почти нет. Это действительно рассуждения по поводу прочитанного, спор с автором. Объясняя, почему ему что-то пришлось по душе в том или ином произведении, а что-то нет, Костырко попутно задаёт автору, своим читателям и самому себе множество зачастую «детских» и оттого очень сложных и не всегда приятных вопросов…
Я попытался найти в текстах Сергея Костырко подходящий для цитаты отрывок (какая же рецензия без цитаты?), но оказалось, что нечто законченное выбрать сложно. Вроде бы завершая мысль, Костырко её тут же пытается опровергнуть, дополнить, в то же время меняя её смысл. Нечастый случай в литературной критике – обычно критик приступает к анализу произведения с твёрдой позицией, чётко зная, что скажет и как оценит его.
Любопытно и то, что Сергей Костырко довольно часто пишет «не положительные» отзывы о произведениях, опубликованных в его родном «Новом мире». Мы привыкли считать, что редакция журнала – это некий единый организм, где если и происходит расхождение во мнениях, то это остаётся за дверьми кабинетов. Но всё чаще мы видим, что сотрудники одного и того же журнала публично спорят друг с другом, с авторами своего журнала. К примеру, я был приятно удивлён, прочитав недавно достаточно жёсткий отклик редактора отдела критики журнала «Знамя» Карена Степаняна на статью Владимира Семёнова «К вопросу об освобождённых нациях», опубликованную в том же «Знамени».
Статья Семёнова действительно, мягко скажем, провоцирующая на полемику, и журнал правильно сделал, что её опубликовал. Но также правильно и то, что один из сотрудников выразил своё мнение, совпадающее с мнением довольно большого, уверен, числа читателей «Знамени». В этом, наверное, и состоит ценность свободы – в том числе свободы редакционной политики.
Сергей Костырко, на мой взгляд, давно существует в атмосфере личной (по крайней мере) свободы. Читает книги и рассуждает по их поводу, задаёт неудобные, «неполиткорректные» вопросы. Приходит к странным открытиям, которые его самого не всегда приятно удивляют. Такие же удивления наверняка испытывает немалое число простодушных читателей, знакомясь с современными книжками.
ДЕТИ РАЗБЕРУТСЯ
 |
В последнее время мне часто, по газетным делам, приходится спрашивать писателей и просто читателей, есть ли у нас детская литература. Одни твёрдо говорят «да» и, бывает, называют фамилии современных детских писателей, большинство же утверждают, что детской литературы нет, со времён Чуковского–Барто–Маршака–Михалкова никого не появилось и никакие современные книжки они своим детям не покупают.
Есть у нас детская литература или нет её, и какого она качества, если есть, – вопрос сложный, для взрослых, наверное, неразрешимый…
Несколько лет назад мне подарили книгу Генриха Сапгира. Я в неё заглянул, ужаснулся столбикам из непонятных слов, но всё же отнёс дочке, которой было тогда года четыре. Попробовал почитать. Она вдруг оживилась, заставляла читать ещё и ещё, как-то мечтательно смотрела не на картинки, а вдаль, а потом, спустя много дней, играя, повторяла нечто похожее на стихи Сапгира и счастливо смеялась.
Недавно в нашу редакцию пришла бандероль с книгой Галины Черновой «Сказки-невидимки и стихи-картинки» (издана где-то в Красноярском крае при содействии газеты «Речник Енисея»). Оформлена книга вроде неплохо, иллюстрации яркие, стихи же показались мне неуклюжими, «непрофессиональными». Решил всё-таки опробовать на младшей дочке, которой сейчас четыре года…
Уже почти месяц дочка спрашивает меня, когда поедем в деревню «на огород» к «ребяткам-Помидорам», к «бравому Подсолнуху», к «Луку-слезуну»… Извела полпачки бумаги, две коробки акварели – рисует персонажей книжки Галины Черновой.
Не знаю, по каким критериям взрослые могут судить о литературе для детей. Наверное, дети сами должны выбирать, что им слушать перед сном, что медленно, по складам, читать. Взрослые обязаны помогать детям, предлагая разные книжки, а дети – разберутся.
Роман СЕНЧИН
Добавить комментарий