ДИКТАТУРА НОРМЫ

№ 2006 / 13, 23.02.2015

Вадим Руднев. Диалог с безумием. – М.: Аграф, 2005. – 320 с.

   

    В своё время между Чарльзом Дарвином и Уильямом Джеймсом произошёл спор: что первичней – аффект или язык? Дарвин выступал за аффект. Ударив по пальцу молотком, человек сначала испытывает боль, а уже потом кричит: «Ай, как больно!» «В начале было слово!», – не унимался Джеймс. Разве аффект не является реакцией на языковой раздражитель? Почему, когда недоброжелатель говорит нам: «Ты больше ни на что не способен», – настроение сразу портится? 
     В позитивистском XIX веке спор закончился с несомненным перевесом Дарвина. В постмодернистском XX веке значительная часть философов переметнулась на сторону Джеймса. Эдвард Сэпир и Бенджамин Ли Уорф сформулировали свою знаменитую гипотезу «лингвистической относительности»: не реальность строит язык, а язык строит реальность. Деррида, Делез и Лакан не переставали повторять: всё от языка, всё произошло из языка, вся реальность это только язык. Сам Вадим Руднев называет это направление «лингво-солипсизмом». 
     К тому же времени относится движение антипсихиатрии, основным пафосом которого была апология шизофренического сознания, попытка показать, что шизофреники не больные люди, а по-другому устроенные типы сознания, может быть, даже во многом лучше, чем так называемые нормальные. 
     Соединяя установки лингво-солипсизма и антипсихиатризма, Руднев приходит к выводу, что в каждом человеке, языке, даже в самой жизни есть и обсессивные элементы, и истерические, и паранойяльные, и шизоидные, и фобические, и депрессивные и т.д. Вся жизнь складывается из осколков этих маленьких психопатологий. 
     Но если так, то причина психических заболеваний кроется в отказе от гармоничного единства психопатологий, называемого нормой, в пользу какой-то одной, то есть в отказе от семиотической реальности «нормального», «коллективного» языка в пользу альтернативного «индивидуального» языка безумия. В своё время Витгенштейн доказал невозможность «индивидуального» языка. Это означает лишь, что с носителем индивидуального языка затруднена коммуникация. Он как бы существует в параллельном мире. 
     Следующим шагом Руднев безжалостно отбрасывает это «как бы». Для сангвиника, истерика, ананкаста, параноика и шизофреника не существует общей фундаментальной реальности – для каждой из этих групп имеется своя реальность. Мир, который мы называем «нормальным», есть абстракция, наиболее приближенная к миру сангвиника-циклоида. Но только по той причине, что сангвиникам-циклоидам проще всего существовать в этом мире. Легко представить условия, при которых мир будет благоприятствовать совершенно другим типам личности. Соответственно изменятся представления о нормальности. Значит, мы можем постулировать существование множества психических миров для каждого характера или расстройства. Эти психические миры хотя и пересекаются, но при этом нет такого маркированного мира, который в семантике возможных психических миров назывался бы действительным. 
     Тогда мы не будем говорить, что человек, заболевший депрессией, начинает субъективно видеть мир в чёрных красках, начинает испытывать чувство вины и тоски и т.п., но вместо этого скажем, что имеется мир, фундаментальными свойствами которого является переживание чувства вины, мрачность, подавленность и т.д. тех индивидов, которые в этом мире пребывают. 
     Психотик видит стороны реальности, которые не видим мы. С другой стороны, он не видит многого из того, что мы считаем очевидным. Нам нелегко его понять. Но как вступить в коммуникацию с психотиком, если он говорит на индивидуальном языке? Между индивидуальным языком и коллективным никогда не бывает зазора, они всегда, хотя бы чуть-чуть, пересекаются. А значит, возможна коммуникация. Психотик пробивается в наш мир, хочет вступить с нами в общение, пытается изъясняться на нашем языке, делает нам языковые уступки. Дело за нами. Мы должны всего лишь попробовать заговорить с ним на понятном ему языке. Вступить в диалог. Диалог с безумием.

 

Михаил БОЙКО