ГДЕ РУССКОМУ ЯЗЫКУ НАЙТИ ПРИБЕГИЩЕ?

№ 2015 / 18, 22.05.2015

В нормах грамматики?

В местных диалектах? В бурлящих сленгах?

 

Русский язык теряет почвенничество, если не сказать больше – почву, из которой уходят территориальные диалекты, наречия, говоры России.

Оттого литературный язык стандартизируется, художественное слово иссушается, у писателей герои их произведений всё меньше говорят «по-простому». «Тихому Дону» Михаила Шолохова вернули сочный казачий экстрим-словник, и роман, как и вся русская литература, получил необыкновенное приобретение. Владимир Личутин, признанный мастер северного слова, пересыпая свои тексты «лавицами», «валяными калишками», «гулёвыми ветрами» не только оживляет речь современных героев своих романов, но и закрепляет в матрице языка русское народное слово, тем охраняя его от разрушительных «ветров».

Я чиновник. Бывший. Как очевидно, не принадлежу к тому контингенту, которому «по штату» положено выражать своё отношение к проблемам в языковой сфере. Влезание «не в свои сани» сопряжено с определённой долей риска. Осмелюсь, однако.

Экспертные оценки, которые следует принимать с определённой долей осторожности, свидетельствуют, что в современном мире на русском языке говорят примерно 260 миллионов человек. Однако в тенденции эта цифра проявляется в некотором настораживающем снижении. Что делать? Устраивать «битву»? На каком поле? С кем? С какой целью? Чтобы доказать, что наш язык прекрасный, дивный, певучий, поющий, органичный, организованный, великий, могучий? Кому? А вдруг те, кому мы собираемся доказывать, свой язык считают таким же! А если и не таким, то со своими достоинствами? Оставим их. Позаботимся о своём.

 

Кудесник русского слова Владимир Личутин

 

Беды русского языка не оправдать ни влиянием коммуникативных процессов, ни так называемой «живостью» слов, словообразований и словосочетаний. Ему, языку, в условиях внутреннего разрушения норм и правил, жаргонного засилья и внешнего иноязычного прессинга обеспечить самосохранение значительно труднее, чем предметам точных наук, термины, понятия и внутренние зависимости которых наднациональны, практически неизменны «и видит Бог, что это хорошо». Для точных наук.

Когда крепко выпивающий и много курящий человек, жалующийся на своё здоровье, ищет причины его ухудшения в отношениях с коллегами, сложной работе, семейных заботах, невнимании врачей, но при этом раздражённо отмахивается от советов друзей и близких прежде начать с себя, «завязать» с собственными губительными привычками, вряд ли в состоянии такого человека будет отмечена положительная динамика. Не оказалось ли русское слово по такому подобию жертвой нашего собственного обращения с ним?

Никуда не деться от факторов и обстоятельств, которые следует признать объективными и считаться с тем, что против них, как и «против лома – нет приёма». Среди них: и снижение интереса к русскому языку в бывших союзных республиках и странах Восточной Европы; и расширение культурно-цивилизационного обмена стран и континентов, когда при внешней равной ценности языков исподволь вытесняются на обочину и постепенно уходят в забвение те из них, которые принадлежат малочисленным народам, небольшим территориям, колониально-протекторатным государствам; и мировая глобализация, в языковом сегменте которой царствует английский; и, как это ни прискорбно, сравнительное замедление нашего научно-технического и технологического прогресса. Благодаря чему слово СПУТНИК в своё время не требовало перевода и было понятным всем людям планеты? То-то!

У нас в какой-то неопределённости тонет поиск оптимального баланса между его школьно-вузовским изучением, стихийным развитием и допустимым реформированием. Данные уровни активации общества при определённых условиях могли бы стать управляющим скрепом, способным сохранить национальную принадлежность и самобытную выразительность языка, удержать его от убыстряющегося сползания в «птичий» дрейф. При том, однако, что какое-то место в литературном словообороте должно быть предоставлено и территориальным диалектам-наречиям, и интенсивно самоклонирующимся сленгам с той лишь неравновесной памяткой: если местные диалекты, сохраняясь в народной речи, имеют консервативную функцию сбережения родного языка, то сленговый поток, как бы его освежая, несёт «прогрессивную» функцию его разрушения, поскольку в основном является уродливо-производным от иноязычных слов. В результате возникает потребность иметь под рукой не Толковый словарь Владимира Даля и даже не Словарь иностранных слов, а комплект словарей быстро «изнашивающихся» и меняющихся сленгов, по большей части рождающихся и вирусно охватывающих крупные города и столицу, вскоре достигающих глубинки и подавляющих на своём пути местные диалекты. Если мы верхневолжскую или нижнедонскую речь в скором времени услышим лишь в каких-то резервациях, хорошо ли?

Две «обезжиренные девушки на десятисантиметровых каблуках и в такой же длины типа-юбках» прыснули, когда, как рассказывала свидетельница, на остановке общественного транспорта у них спросили что-то про троллейбус. А прыснули они потому, что в молодёжном жаргоне троллейбус – ТРАЛЕБАС. Причём, слово прошло вторичную деформацию: сначала в ТРАЙЛБАС, а потом – в ТРАЛЕБАС. Дело в том, что иностранные аэробусы (А-380 и пр.) в телевизионном звучании произносятся как АЙРБАС. Допустим, русскоязычность «обезжиренных девочек» удастся поднять до уровня «телеязычности». Но что тогда делать с орфографическими словарями, если в них десятки слов начинаются с «АЭРО-»?

Без переводчика нам уже трудно уловить точный смысл «Слова о полку Игореве» или «Повести временных лет» – сказывается тысячелетие со времени написания. Что ж, полистаем сочинения наших классиков сравнительно недавнего прошлого.

СЧАСТИЕ, ИСКРЕННО, ГОРЕСТЬ (горе), СВЫЧАИ (привычки), СЛЕДСТВЕННО (следовательно), СОСКУЧА ГЛЯДЕТЬ У ОКНА, РОТМИСТР ГУСАРСКОГО ПОЛКУ, ПОЛОЖИЛА (решила) ОБОДРИТЬ ЕГО БОЛЬШЕЮ ВНИМАТЕЛЬНОСТИЮ И НЕЖНОСТИЮ. Это А.С. Пушкин.

УСПОКОИВАНИЕ, НА БАЛЕ, МОЛЕБСТВОВАНИЕ, ШТАБНЫЙ ОФИЦЕР, В

ОТПУСКУ, ГРАФИНЯ ХОТЕЛА ПОГОВОРИТЬ С ДРУГОМ СВОЕГО ДЕТСТВА – КНЯГИНЕЙ АННОЙ АЛЕКСЕЕВНОЙ, ОНИ ОСТАНОВИЛИСЬ ВРОЗНЬ. ОТ ФРАНЦУЗСКИХ НОВЫХ ОБОЙ. Это Л.Н. Толстой.

ЗАВТРАВА, УТРЕШНИЙ, ЦИНИЧЕСКАЯ, ЧАЙ КУШАЛИ, ОН ПИСАЛ К НЕЙ, ДЕЛО КОСНУЛОСЬ ДО ЕГО РЕПУТАЦИИ. Это Ф.М. Достоевский.

Где вы слышали или читали такое в ХХI веке? В школьных сочинениях? И на какую учительскую оценку может надеяться ученик, допустивший такие «выражения»? То есть язык «наших всех» становится чем-то архаичным, исподволь перемещаемым в круг интересов профессионалов – литературоведов.

Между тем, не так уж давно весь Советский Союз (включая меня) говорил В ОТПУСКУ, но потом вдруг пришло странное озарение и все быстро перешли на В ОТПУСКЕ (включая меня). Сложнее С ДРУГОМ АННОЙ. Можно предположить, что во времена Л.Толстого ПОДРУГ ещё не было. А были ли УЧИТЕЛЬНИЦЫ? Когда появились АРТИСТКИ, ЖУРНАЛИСТКИ, ПОЭТЕССЫ? (Е.Евтушенко считает, что женщина достойна быть ПОЭТОМ, но он остаётся в одиночестве). В словооборот входят ДОКТОРШИ и ДИКТОРШИ, ЮРИСТКИ и АДВОКАТШИ, ПРЕДСЕДАТЕЛЬШИ и АГРОНОМШИ, РЕТРОГРАДКИ и СУДЬИХИ. Уже есть женщины – генералы (В.Терешкова, Т.Москальцова, С.Перова). Или они ГЕНЕРАЛЬШИ? Но ГЕНЕРАЛЬШАМИ испокон веку считались жёны генералов! Как и СОЛДАТКАМИ – жёны солдат!

В «живом» языке мелькают ЗАЙМ и НАЙМ, путаются НЕ ОДИН и НИ ОДИН, НА СЧЕТУ и НА СЧЁТЕ, В ЦЕХЕ и В ЦЕХУ, нет однозначности в окончаниях ТРАКТОРОВ, ДОГОВОРОВ, ПРОФЕССОРОВ, если они в именительном падеже множественного числа. Насельники соответствующих мест терзаются: живут они В ОЧАКОВО или В ОЧАКОВЕ, ВО ВНУКОВО или ВО ВНУКОВЕ, В ОДИНЦОВО или В ОДИНЦОВЕ. В связи с двухсотлетием Бородинской битвы одни вспоминали О БОРОДИНО, другие – О БОРОДИНЕ. Эти, другие, в отличие от первых, видимо, помнили лермонтовскую строку: «И будет помнить вся Россия про день БОРОДИНА!» (!)

В мои школьные годы учитель литературы терпеливо объяснял нам, почему неправильно и неграмотно говорить ТАТЬЯНА ЛАРИНА ОНА… или АНДРЕЙ БОЛКОНСКИЙ ОН… И когда кто-то, случалось, так оговаривался, он, довольно пожилой человек, демонстративно кривил лицо в болезненной гримасе и каждый раз напоминал всем, что в такой форме два подлежащих несовместимы. Впитав со школьной скамьи эту норму, подобных паразитных сочетаний не допускал и по возможности поправлял коллег. Теперь же они буквально валятся с экранов телевизоров (КОНСТИТУЦИЯ ОНА…, ПРЕЗИДЕНТ ОН… и т.д.) и даже проникает на страницы печатных изданий с разным препинающим разделением.

Под влиянием образцовой в прежние времена речи дикторов (и дикторш?) радио и телевидения свои детско-юношеские КОБАЙНЁР (ё!), ПЕТЛЯ (ударение на «я»), УГЛЯ (родительный падеж, ударение на «я») переделывал в КОМБАЙНЕР, ПЕТЛЯ (ударение на «е»), УГЛЯ (ударение на «у»). Но теперешние их коллеги говорят так, как я в далёком прежде! Податься обратно в погоне за «живым» русским? На моей географической памяти были Лос-Анжелос и Лос-Анжелес. Теперь этот город – Лос-Анджелес. Не думаю, что это колебания американского произношения. Из того же ряда, но пока ничьей прихотью не тронутые: Paris – Париж, Habana – Гавана (но Habanera – Хабанера!), Hamburg – Гамбург (или Хамбург?) и прочая, и прочая. И что – какие-то реки потекли вспять от этих устоявшихся, пусть неточных, фонетических транскрипций?

Всегда с пиететом относился к людям, владеющим грамотным письмом и чистой речью, особенно если они были моими руководителями, начальниками. Уже поэтому я был очень внимателен к изложению ими узкопрофессиональных, ведомственных вопросов. С доброй памятью вспоминаю своего руководителя, уже давно оставившего сей мир, грубоватого, в совершенстве владевшего тем, что именуется обсценной лексикой, но не терпящего безграмотности в нормативных письме и речи. Позади его кресла, на стене, чуть ниже портрета В.И. Ленина, было прикреплено что-то вроде кармана из оргстекла, в который по его указанию вставлялись бумажные экспресс-табло, отражающие наиболее характерные ошибки в текстах и устной речи сотрудников. Помню некоторые из таких вставок, например: «Согласно приказа» с исправленным «а» на «у», или: «Не играет роли, НО – не имеет значения!». Ошибки, встречающиеся и ныне.

Уже в новейшее время из центрального аппарата одного из высоких государственных ведомств в местные органы было направлено письмо. Тринадцать строк. Через какое-то время руководителю, подписавшему документ, стало известно: в нём восемь (!) грамматических ошибок, одна из которых напрочь опрокидывала основной смысл циркуляра. Именно только она одна-единственная и вынудила к письму обратиться вторично. Переделали, размножили, разослали. Контрастно пробив на пишущей машинке по верхней кромке листа (внимание!): «В замен ранее отправленного». Те немногие, обратившие внимание на «повторение пройденного», улыбались: получив циркуляр-указание, в местных органах смехом ограничатся или примут к руководству и в части грамматического правописания? Стоит ли удивляться тому, что в недавнем тотальном диктанте, содержащем 184 слова, одним из участников было сделано 173 ошибки?

Теоретические поиски, управление развитием, противодействие атрофическим проявлениям, равно как и ускоренной «модернизации», – эти области исследования имеют отношение к судьбе русского языка. Только в том вопрос, будут ли такие размышления достаточно квалифицированны, позиционно однозначны, в развёрнутости связны и максимально вписывающимися в заданную тему?

С чего и когда начинается родной язык? Значительно раньше, чем «картинка в твоём букваре». А вот как сохранить в отдельном человеке и обществе уважение и пожизненный интерес к своему языку? Может, так, как это делает Владимир Личутин? Скомпоную свой последний абзац из слов, вычитанных у него, удивляющих неиссякаемостью истоков народной речи.

Слово русское нынче болявое, в чарусу угодившее. Холодный ветер над ним чужует. В сполошливом мраке, сиротея, пребывает. Словно калик перехожий, лия слёзы, гибельные корчи испытывает. В недотыкомку превратилось. Спасительное прибегище ему запонадобилось. Найти бы его. Пока не поздно.

 

Анатолий КОЗЫРЕВ