БИБИГОН С САБЕЛЬКОЙ

№ 2007 / 46, 23.02.2015

Не так давно я отправил почтой очередной номер тольяттинского литературно-художественного журнала «Город» на имя Павла Михайловича Крючкова с вежливой просьбой: обратите, мол, внимание на повесть Андрея Минеева «Степные реки». Адресат бандерольку получил, обратил и оборзел (это не опечатка).
Пламенный отклик выглядит так:
«Новый мир» №10 2007. Периодика.
Андрей Минеев. Степные реки. – «Город», Тольятти, 2007, № 17.
Как и предыдущий, 16-й номер, эту журнальную книжку открывает 31-летний прозаик, недавно вернувшийся из столицы в Тольятти. Судя по всему, сегодняшняя гордость издания.
После однояйцевой повести о жизни съёмочной группы (см. № 16, «Конец фильма») перед нами сочинение о повседневной армейской жизни. Сто шестьдесят страниц бесчеловечности, мегатонны «чернухи» и стёба (частенько притянутого сюда за уши). Словом, обычная человеческая грязь и пустота – не без щёгольства-мастерства преображенная в довольно яркую, но совершенно повисающую в воздухе прозу. Я так и не понял, чем подпитывает себя молодой автор, так скрупулёзно, смачно и зримо описывающий (и придумывающий) жизнь, в которой нет и не может быть места хоть тени любви, всё это бесконечное, почти уютное садомазохистское скотство. Кажется, попроси его редактор «долить» ещё страниц сорок «жести», – он это сделает без всякой натуги и не менее виртуозно – тщательно прописывая диалоги и гэги.
В сторону: может, я и не прав, но, по-моему, г-н Минеев любит писателя Сергея Довлатова (в частности, «Зону») и внимательно следит за веяньями в сопричастной ему «молодой прозе». А ещё и в том и в другом минеевском сочинении меня заинтересовала фигура главного героя: он, видите ли, такое же ничтожество, как и все остальные, но гадит… как-то поаккуратнее, что ли. «По-онегински», «по-чайльд-гарольдски». Несколько утомлённо и с узнаваемой обречённой печалью. Очевидно, представляет «новую искренность потерянного поколения».
Вынужден сказать следующее, уважаемый Павел Михайлович: у Вас проблема с самоидентификацией, причём запущенная. Что это вы возомнили себя каким-то отморозком-тинэйджером с соответствующим лексиконом? Вы же не такой! Мы же Вас, тольяттинские писатели, хорошо помним. Вы провели для нас славную экскурсию по переделкинской вотчине К.И. Чуковского, много чего порассказали. И всё было мило и уютно. Вы именно такой, Павел Михайлович – интеллигентный приживал, уютный и милый… Или цинизм вашего патрона Василевского поражает всё в радиусе ста метров? Заразились? Тогда – за Чухонцева страшновато. Ну, да к нему не прилипнет…
Я отдаю себе отчёт в том, что Вы не критик. Вы – ярчайший представитель литературного паразита нового типа – обозреватель. На манер евнуха в гареме, обозревающего… но не могущего поиметь… ни одной страницы настоящего прозаического текста… Но Вы же не «просто читатель», которому всё простительно. Вы должны знать то, что знает любой первокурсник литинститута: за ни к чему не обязывающие фразочки типа «совершенно повисающая в воздухе проза» отпиливают ручки бесталанные лобзиком китайского производства… К чему эти чахлые литературоведческие потуги?
Пассаж о том, что вам непонятно, чем подпитывает себя молодой автор, вызывает, мягко говоря, недоумение. Вы что, Павел Михайлович, не осведомлены о том, где черпают вдохновение русские писатели? Да в гуще народной, а не на тусовках и биеннале столичных. И в отличие от Вас, крошками с чужого стола питающегося, молодой автор работает на заводе, в той самой гуще народной. В которой всего через край – и любви, и безлюбия. Не знаете Вы этого и не хотите знать, в окопчике переделкинском отсиживаясь.
Если бы хоть немного поучились в вышеупомянутом институте, вы бы знали, Павел Михайлович, что главный герой не обязан быть приятным по вашей прихоти и разумению. И, положа руку на сердце, вспомните: так уж ли приятен лермонтовский Печорин или пушкинский Сильвио? Призадумайтесь, вспомните, если сможете.
Профессиональному кировскому критику Андрею Пестову, опять-таки, окончившему Литературный институт им. А.М. Горького, тоже не пришёлся по душе главный герой «Степных рек», но посмотрите, как он об этом пишет. Как, вообще, пишет, и устыдитесь, если ещё можете.

Орда и её «оrdnung»

Я читал повесть Андрея Минеева «Степные реки» («Город», № 17, 2007), постепенно погружаясь в тревожное deja vu, растерянность и недоумение. Если бы я верил в «колесо сансары» и реинкарнацию, то я мог бы предположить, что Фердинанд де Селин, автор «Путешествия на край ночи», этого наилучшего французского романа ХХ века, имел несчастье возродиться и актуализироваться в сегодняшней России. А затем, оглядевшись вокруг и ужаснувшись увиденному, начал писать по-русски: тот же цепкий взгляд, убийственная трезвость и обострённое внимание к мелочам, из которых и состоят дни нашей жизни.
Игорь, вчерашний студент и главный герой повествования, получает лычки старлея и идёт служить в российскую армию… Стоп! «Степные реки» – это повесть отнюдь не «про армию»! Точнее сказать, не только «про армию». (Тем более что, по мнению кадровых офицеров, которые знают, о чём говорят и суждению которых нет смысла не доверять, «…настоящей армии у нас никогда не было… у нас просто люди с ружьями…».) Нет, это повествование о безнадёжном абсурде и неизбывном мо?роке существования в топографическом центре Евразии, которая при ближайшем рассмотрении неизбежно оказывается «Азиопой».
Подобно тому, как небольшой, достаточно случайный и «вырванный из контекста» фрагмент геометрического фрактала оказывается способным развернуть из себя картину реальной действительности во всей её полноте, – точно так же вся гадость, дикость и ужас «армейских будней», методично, дотошно и скрупулёзно зафиксированных А.Минеевым, сами по себе, «по умолчанию», активизируют нашу память, наш жизненный опыт, наш слух и наше зрение, и прилагают его к той реальности «на гражданке», в которой живём и варимся мы сами. Клубящийся Хаос и тотальный абсурд, внешний развал и душевная разруха, подлость и низость, ненасытная алчность и бессмысленная жестокость, повальное пьянство и воровство… Армия – это всего лишь часть нашей общественной структуры, но в ней, равно как и в других социальных стратах, происходят одни и те же разрушительные процессы, подлинный смысл которых невнятен никому (кроме разве что Ктулху).
Все мы имеем склонность идеализировать наше прошлое. В том числе относящееся к русской армии. Чтобы не утратить последних «объективных ценностей», имеющих отношение к нашей стране и к её истории, мы, дабы не сойти с ума и не взвыть от ужаса, непрерывно продуцируем и/или потребляем и транслируем вовне различные комплиментарные утешительные мифы, способные поддерживать в нашем обществе и в нас самих известное душевное равновесие. Мы с инфантильным удовольствием читаем различных карамзиных и радзинских совсем не для того, чтобы пробудиться и очнуться от наваждения, но ровно наоборот: для того, чтобы забыться и заснуть ещё крепче… Вероятно, так проявляется защитная реакция нашей весьма уязвимой психики, направленная против беспощадной Реальности, прямое столкновение с которой способно легко разрушить нашу самость и идентичность до основания.
Есть такой «бородатый» анекдот: «Если до 1917 года русский офицер был иссиня выбрит, слегка пьян и мог отличить Гоголя от Гегеля, то после революции советский (российский) офицер – слегка побрит, иссиня пьян и не может отличить Бабеля от Бебеля». Увы, это не так! Найдите и прочтите повесть Евгения Замятина о нравах, царивших в царской армии «На куличках», 1914), – и вы убедитесь в том, что Андрей Минеев в своей повести не изобретал велосипед и не открывал Америк, но что ТАК было всегда… Это в Европе «армия – вооружённый «Оrdnung» (Фридрих Великий). Зато у нас армия – это вооружённая Орда, где самодурство, насилие и дикость – её единственный действенный «орднунг». И – увы! – так было всегда…
Не будучи знакомым с автором повести и не зная его биографии, я могу лишь предположить, что Игорь, от лица которого ведётся повествование, является alter ego самого автора. Если это действительно так, то мы должны лишь уважать его за то, что авторская честность и беспристрастность не позволяет ему умолчать и о том, что и сам он (хотя и не вор, не пьяница и не армейский садюга…), тем не менее так или иначе, вольно или невольно тоже соучаствует в разрушительных процессах нарастающей духовной энтропии. Нет, он не прячет свои скелеты в шкафу: да, он затащил в постель жену товарища, да, он «на ровном месте» обидел убогого инвалида в парке, да, уходя на дембель, он довольно подло бросает девушку, которая его действительно любит… – Не ангел, не бес, но чертовски внимательный к любым жизненным проявлениям персонаж: хотя и внутренне честный, но лично мне не очень приятный.
Но не только честность, ясный ум, внимательность и цепкий взгляд делают из автора – писателя. Андрей Минеев – хороший русский писатель потому, что он действительно чувствует и умеет обращаться с русским языком, – что является большой редкостью по нынешним временам. (Ознакомьтесь с текстами, попадающими в шорт-листы Всероссийских литературных конкурсов, – и вы убедитесь в том, что Русская Литература ныне отдана на растерзание чудовищно бездарным и косноязычным, но прытким и ушлым графоманам.)
Читая «Степные реки», я поймал себя на мысли о том, что «великий и могучий» живёт и здравствует, как и прежде, и что дышит он, живой и здоровый, как всегда, «иде же хощет»: не в пыльных академических аудиториях, не в филологических штудиях, не в студенистых мозгах составителей толковых словарей, но в сугубо мужских, патерналистских иерархических сообществах – в Тюрьме и в Армии. Комбат Воровский – редкостный хам, мерзавец, ворюга, продажный «оборотень в погонах» – говорит в повести на превосходном, ярком, роскошном и изысканном русском языке, хотя и абсолютно и во всех смыслах «ненормативном». Диалектика в том, что этот во всех отношениях отрицательный персонаж, к тому же даже и не русский, а хохол из Западной Украины, является достойным и подлинным носителем нашего Русского Языка – на сегодняшний день, пожалуй, единственного воистину живого индоевропейского языка.
И за очевидное чутьё и вкус автора повести к колдовскому и волшебному русскому языку – моё отдельное спасибо!

Вот так пишут о талантливом произведении талантливого автора талантливые критики. Прочли? Уразумели? В сущности, не так уж важно, что Вы написали (автор, как говорится, – вольная воля), а как написали.

Но не только пожурить хочется, Павел Михайлович, но и похвалить за то, что обошлись «мегатоннами чернухи и стёба, грязью и пустотой, садомазохистским скотством и проч.», а не возопили на весь мир, мол, очерняет нашу несокрушимую и легендарную, словом, без прямого доносительства обошлись, как сделали бы представители какого-нибудь «патриотического» издания, отошли я туда «Степные реки». Что дела, конечно же, не меняет, ибо все вам подобные – одного поля ягоды. Ну, невмоготу вам видеть мощный талант в чистом виде, хочется ручки свои бездарные грызть, головой бесталанной о стену биться, язвить, обличать… обозревать…
А кроме писателя Довлатова, есть ещё писатель Шолохов, которому писатель Минеев в гораздо большей степени обязан своими художественными прозрениями и обретениями. И за «веяньями в сопричастной ему «молодой прозе», конечно же, следит. Затхлый воздух – прерогатива преждевременно постаревших и обескровевших. Жизнь, прекрасная и яростная, она там, Павел Михайлович, снаружи. А не за тёплыми стенами дома-музея великого дедушки Корнея…

Что ж, обозревайте… творческая эрекция вам не грозит, не говоря уже об обладании. Продолжайте дело своё.
И последнее, в качестве бонуса: поднатужьтесь в меру сил своих и напишите кандидатскую – «Бибигон как первый отморозок в детской литературе советского периода». Вспомните его – самовлюблённого, хвастливого и задиристого, ни за что ни про что растрепавшего почтенную птицу, только для того, чтобы хоть как-то оправдать свою ничем не мотивированную шизофреническую агрессию… вспомните и напишите. И защититесь, уверяю Вас, ибо такие времена, и эти самые, как их, нравы. Но упаси Вас уподобляться сему сомнительному герою, ибо даже за «окололитературный базар», говоря Вашим слогом, рано или поздно придётся отвечать, хотя бы перед временем.Владимир МИСЮК,
редактор журнала «Город»
г. ТОЛЬЯТТИ