БЫТЬ РОК-ПОЭТОМ – ПОЧЁТНО!

№ 2008 / 25, 23.02.2008, автор: Дмитрий РЕВЯКИН


В отечественной рок-музыке не так много авторов, которых можно с полным правом назвать поэтами. И, безусловно, один из наиболее интересных и подлинных поэтов русского рока – лидер легендарной новосибирской группы «Калинов мост» Дмитрий Ревякин. Сибирский самородок (детство провел в Забайкалье), создавший свой уникальный поэтический мир – яркий, чистый, благородный. Группа «Калинов мост» под руководством Ревякина записала целый ряд альбомов, песни которых составляют своего рода музыкально-поэтические циклы или даже поэмы – «Выворотень» (1990), «Узарень» и «Дарза» (1991), «Пояс Ульчи» (1993), «Оружие» и «Обряд» (1998), «Сва» (2006), «Жатва» и «Ледяной поход» (2007). Кроме того, Дмитрий является автором двух сборников стихов («Гнев Совы», 1998, «Кольца алые», 2005) и в ближайшее время готовит к выпуску третий.

– Хотелось бы с вами поговорить о таком явлении в современной культуре, как рок-поэзия. Думаю, это было бы логично, и читателям интереснее узнать, что думает о рок-поэзии один из её наиболее самобытных и признанных представителей…
– Я считаю, что да, можно говорить о таком феномене, скажем так, в русле слова, в русле владения словом, как рок-поэзия. Это отрицать, мне кажется, бессмысленно. Это есть, и 70, 80, 90-е годы очень ярко подтвердили, что это есть. Причем, рок-слово может быть разнообразно, от каких-то частушечных вариантов до очень сложных форм, которые связаны с преобразованием как самого слова, так и с ритмикой внутри строки и внутри отдельно взятого произведения. Наиболее яркие образцы рок-поэзии становятся любимыми всем населением нашей многострадальной родины. Их знают все. Очень удавались песни и Макаревичу, и Шевчуку … ну, наверное, вот этим двум авторам в большей степени. Корни… вернее, не корни, а ориентиры в поэзии у авторов современности, у авторов музыкантов и музыкантов-поэтов могли быть самые разные, они и до сих пор разные. Потом уже под влияние этих авторов попадало молодое поколение, начинало себя искать в этих дебрях …
– А как вы думаете, выдерживает ли рок-поэзия достаточно высокий художественный уровень? Многие считают, что это снижение по сравнению с поэзией традиционной, что рок-поэзия явно не дотягивает…
– Ну, может быть. Да и пусть она не дотягивает! Просто другие задачи стоят перед рок-поэзией… Рок-поэту приходится решать три задачи – задачу ритма, задачу мелодии и задачу самого слова. Это серьёзные задачи, и не всем они по плечу. А что касается уровня, что уровень снижается… Я так не могу говорить, потому что есть такие образцы прекрасной поэзии, которая поётся, у того же Гребенщикова, у того же Шклярского, у того же Романова, что эти стихи могут отдельно существовать на бумаге и свою ценность от этого не терять. Без союза даже с музыкой. А если говорить о падении уровня, то это общая тенденция современной поэзии, и современная рок-поэзия, конечно, этого тоже не избежала. Есть, конечно, отдельные персонажи, которые продолжают творить очень серьёзно и у которых требования к самому себе в первую очередь очень высокие. Например, такие, как Иван Жданов. И в рок-поэзии тоже есть такие отдельные персонажи, которые что попало из-под своего пера не выпускают на свет и у которых всё гармонично – и ритм, и мелодия, и слово.
– А ваши книги стихов – «Гнев совы» и «Кольца алые» – можно ли сказать, что это рок-поэзия, или нельзя? Это ведь уже просто стихи. И у Шевчука тоже есть книжка отдельная со стихами.
– Не знаю даже, как это всё классифицировать… Ну, если относиться к этому так, что я веду такой образ жизни, который связан с рок-музыкой, значит, наверно и поэзия – это рок-поэзия всё равно… Вот можно так отнестись к этому. Потому что то, что в этих книгах написано, неразделимо с тем, чем я занимаюсь по жизни.
– Получается, сам образ жизни влияет на характер творчества, стихов? Рок-поэзия не в том только, что это связано с ритмом, с музыкой, – а и от некоего образа жизни? Ведь произведения из ваших книг уже не ориентировались на исполнение в рамках рок-музыки… Значит, влиял сам образ жизни?
– Нет, не образ жизни. Тут как бы полярное влияние. С одной стороны, образ жизни. С другой стороны, это то, что я занимаюсь словом. И просто образом жизни это всё объяснить невозможно. Тем не менее, он присутствует. Потом, что входит в образ жизни? Это и прочитанные книги, это и общение с друзьями, это и общение просто с людьми, которые тебе интересны, и у тебя есть вопросы к ним. И победы, и поражения, какие-то удачи, неудачи, успех, неуспех. Всё это образ жизни. Вот, например, в 60-70-е годы художники или поэты работали дворниками. Вот у него такой был образ жизни. Он – дворник. При этом он пишет стихи. Но это же не значит, что он пишет стихи в связи с тем, что он дворник, и это поэзия дворничная. Просто ему так удобнее, что его в этой гавани никто не трогает. Ну, я так понимаю, что вот он в таком маргинальном отсеке социалистического общества находится.
– А вы читали издание «Поэты русского рока», где есть и ваши стихи в томе, посвященном сибирским рок-поэтам? В какой мере всё это издание можно вообще отнести к поэзии?
– Ну, только в той мере, что это писали музыканты, которые считали себя музыкантами.
– То есть отдельно, как художественное слово, они воспринимаются хуже?
– Ну, у кого-то вообще никак не воспринимаются, у кого-то получше. Всё равно – не это главное! А главное всегда – зачем всё это делается. Вот это всегда главное. А как там… можно это читать на бумаге, нельзя это читать на бумаге… Что за этим стоит! Что стоит за человеком, что заставляет его это делать – вот это главное в поэте. И в любом вообще труде, который связан со словом.
– Какие у вас есть критерии, по которым вы оцениваете достоинство стихов. Можете сказать, где поэзия, а где графомания?
– Скажу, всегда скажу. Что там… Образный ряд, как слова друг с другом соотносятся, как ритмически они взаимодействуют, отдельное дело – рифмы (если в рифму стихотворение).
– А если два мастера? Отличите, у кого из них дар, а кто всего лишь мастер?
– Не знаю… Надо смотреть.
– А в своих стихах вы это определяете? Просто над ними работаете или чувствуете, что вот оно пришло, настоящее?
– Ну, сейчас уже говорить как-то однозначно невозможно, потому что я уже столько времени этим занимаюсь и, допустим, в начале творческого пути было одно отношение к этому, а потом другое, потом третье. Я уж не помню какое, но знаю точно, что это было иначе, чем, например, вот сейчас я пишу стихи.
– Вы рассказывали где-то, что сначала просто сочиняли песни, чтобы с женой познакомиться, чтобы у группы был репертуар. А в какой момент вы уже стали к этому относиться серьёзно, почувствовали себя поэтом, осознали, что поэт – это высокое призвание? Был такой момент?
– Ну, наверно, был, конечно. Конечно, был. Но просто я не помню, когда. Да видишь ли, я как-то сильно на этом не зарубался. Просто в моём характере нет этого – отмечать, что вот это важное, а это второстепенное. Важен был сам процесс, что вот это происходит, что репетиции, что песни, что это звучит. Сам процесс был важен. А не то, чтобы я взял строчку написал: «О! Я – поэт!» (смеётся). Такого не было. Понимаешь, да? Я как бы понимал, что надо работать много, потому что я знаком с образцами поэзии был уже в то время. И всё. А так, чтобы вот раз: Да, наступило! В 2 часа 15 минут пополудни это случилось, и я весь день хожу под этим впечатлением… Нет, конечно. Ну, были же ещё просто задачи, которые помимо музыкальной карьеры надо было решать: сбегать в магазин там, что-то ещё. Много всего было. Время-то какое было… Поэтому упиваться своим творческим могуществом – на это времени не было. Совсем.
Может быть, (вот если так говорить уже о рок-поэзии, о группе) такой один момент был единственный, когда Стас Намин нас пригласил в Москву, и тогда я задумался, что какой-то определённый этап пройден. И всё. А потом как-то опять – рутина… Ну, задумался в том плане, что делать: ехать или не ехать? Надо ли это…
– Вы говорили, что сейчас уже не читаете практически художественной литературы. А почему?
– Ну, на какое-то время потерял к ней интерес. Может, потом он опять вернётся. Мне сейчас интересны работы, связанные с библеистикой, или исторические какие-то труды.
– Вы разве не считаете, что молодёжь лучше воспитывать на хорошей художественной литературе?
– Примеры воспитания молодёжи очень хорошо показаны как в Третьем рейхе, так и в Союзе Советских Социалистических Республик. Всё известно, как надо воспитывать молодёжь, чтобы решать те или иные задачи. Тут не надо ничего мудрить.
Сказано же было, что писатель – это инженер человеческих душ. Против этого не попрёшь. Это так и есть. Особенно для юношества, в школьные годы, когда у тебя всё остро, сопереживания, впечатления… Но это неотрывно от того, что происходит вокруг.
– А вы сами считаете, на вас какие книги хорошо повлияли? Какие бы вы могли посоветовать юношеству для чтения?
– Ну, надо вспоминать… Я всё-таки рос при социализме, и там была определённая литература. Героика гражданской войны, героика Великой Отечественной. Что там? «Карлсон», конечно, и «Незнайка на Луне». Всё, что в каждом доме, наверно, было в то время. Потом уже, когда осмысление началось советской эпохи… Оно началось как раз с «перестройки», тоже в общем русле, и происходило травматично достаточно. То полное отрицание, то наоборот – возврат. Я про себя говорю. Но в это время я уже мало читал.
– Ваши стихи надо читать детям? Не вредно?
– Ну, я про это как могу говорить? Надеюсь, что не вредно, конечно. Но мне кажется, это уже не для детей больше, для юношества.
– В десятом классе. В разделе «Рок-поэзия». Рядом с Гребенщиковым…
– Да. В разделе «Рок-поэзия». Нет, ну рядом с Гребенщиковым там другие будут, наверно. Вообще, это не цель, конечно.
– А какая цель?
– Цель – продолжать рыть в этой рок-поэзии, что касается меня. Не повторяться и находить новые места приложения своих творческих сил. Пока ещё не чувствую себя в анабиозе. Ещё пока развиваюсь.
– На концерте в Череповце вы назвали Александра Башлачёва «до сих пор не превзойдённым мастером слова». Вы действительно так считаете?
– Конечно. Когда читаешь его стихи, во-первых, я спокойно его представляю в этот момент, для меня это настолько всё остро, и я сопереживаю ему… Это не многим вообще дано. Чаще, когда ты читаешь стихи, воспринимаешь как бы так нейтрально, отмечаешь, «да, хорошо» или «нет, не очень», мысль путана и т.д. А тут, когда читаешь Башлачёва, там не так всё, там… сейчас слово подберу… Эпохально.
– У Жданова не так?
– У Жданова иначе, у него другая крутизна совсем. Но Жданов-то не поёт свои стихи, у него возможности другие совсем. Для меня, когда такой густой стих, – это высший пилотаж на сегодняшний день.
– А как вы относитесь к другим «метаметафористам»?
– Не знаю больше никого.
– Он из них самый серьёзный, пожалуй. У остальных-то много иронии и игры.
– Да я не сомневаюсь. Конечно, они с иронией. А Жданову не до иронии. Он из семьи, где 12 детей, он там последний. Там всё было, видимо, и голод и всё остальное. С Алтая опять-таки, поэтому какая тут ирония может быть. Тут всё серьёзно, выстрадано, прожито. А для них это так: «Буду-ка я поэтом… В час пятнадцать я стал поэтом» Вот у них как. А что за этим стоит? Личной истории никакой. Вот ещё что важно – чтобы за всем стояла личная история. Это так же, как со Сталиным. Он же был чуть ли не классик «серебряного века» грузинской поэзии. Он уже в то время из себя что-то представлял, поэтому никто не удивился, когда он стал председателем ВКПБ. Потому что за ним была личная история…
А что касается рок-поэзиии… Я, короче, не обижусь, если меня рок-поэтом будут называть. Меня это не унизит (смеётся). Наоборот, рок-поэт – это круто! Ничего себе! Кто врубается, скажет: «Да, это круто! Рок-поэт! Чем просто поэт…» Всё равно, кто отразил эпоху, которая сейчас прошла? Вот эти вот, которые с иронией писали?!..
– Ну, а что, рок-поэты прямо были все серьёзные такие?
– Я тебе могу назвать десять персоналий, кто крут. Макаревич, Романов, Майк Науменко, Кормильцев (Классик! Куда тут попрёшь!), Гребенщиков, Башлачёв, Шевчук, Кинчев, Ревякин… ладно, Летов… Вот!
– Но вы же сами говорили, что у Шевчука графомании много…
– Мы же не о том сейчас! Может, у меня тоже много графомании, понимаешь. Мы говорим о рок-поэтах! Конечно, плохо – графомания. Но это по разным причинам может происходить. Там, у Гребенщикова одна тема, у Шевчука – другая, у Кинчева – третья. Так тебе – навскидку. Летову тоже нечего было сказать уже последние 15 лет. Но писал, потому что, вроде как… образ жизни.
– Он даже в последнее время альбомы начал выпускать…
– Ну, да. А что толку? Ничего ж там не было. Вот тебе спокойно десять. И это ещё не все. Я ещё Шклярского не назвал! Цоя не назвал – это вообще! Никольского не назвал. Так, на всякий случай. Тот вообще – у него классический стих. Я тебе говорю! Быть рок-поэтом почётно, но надо заслужить это звание.
– А кто не заслужил?
– Ну, кто… Ну, «Чайф» понятно же, что не рок-поэт… Критерии же всё равно у поэзии есть. А, может, и есть у него, кстати, песни. Вот ранние, помнится, выступали мы с ними, что-то же там было нормальное, ещё в Свердловске… Но всё-таки он поверхностный и частушки у него. Он больше такой – массовый. Массовый психоз. Нет там никакой эзотерики. Поэтому и поэзии там не наблюдается.
– Значит, в поэзии должна быть эзотерика?
– Ну, конечно, там должна быть некая тайна, мистика. А как без неё? Тогда это… все – поэты…
– Дело ещё в том, что как раз, наверное, со времён «перестройки» поэзию стали читать очень мало, и акцент сместился в сторону рок-поэзии. Поэтому, по-видимому, и нельзя игнорировать её, как феномен в культуре, в искусстве слова. По воздействию на молодежь в последнее время никакая традиционная поэзия с ней не сравнится, потому что рок-музыка, её ритмы и энергетика становятся тем оружием, которое позволяет слову пробиваться к молодому поколению.
– Да, всех они замкнули на себя, музыканты. Время поменялось, книг сейчас не читают. Поэтому нужно изыскивать другие формы воздействия на психоматию населения.
Кстати, «Сплин» ещё есть. Он тоже поэт. Вот этот, Васильев-то…
– А скажите, кто в вашем пантеоне поэтическом вообще? Ну, Николай Гумилёв, понятно, вы уже не раз его называли. А кто ещё?
– Ну, Хлебников, конечно.
– Всё-таки Хлебников?
– Ну, а как? Конечно, куда же он денется…
– Так. И кто ещё в пантеоне?
– Жданов. Из современных ещё Яшин мне нравится. Сергей Яшин. Ну, и всех, кого я перечислял, всех рокеров – они все оказали на меня влияние так или иначе. Что это отрицать, это так и есть.
– А иерархически можешь их расставить?
– Я не могу, знаешь почему? Потому что я не одновременно с ними знакомился. Если Макаревич и Романов – это год 79-80, то это одно восприятие мира и определённое отношение к слову вообще. Это было настолько круто в то время, что, наверное, они-то на первом месте и стоят. Потому что я вообще услышал на русском языке рок-музыку. А объективно взять и расставить всех по местам я не могу. Даже при сегодняшнем моём отношении к тому же Шевчуку, или Гребенщикову, или Кинчеву, я вот услышу Гребенщикова, например, «День серебра» – и всё забывается, и всё прощается. Так же и в отношении других. Они туда попали, и чего их оттуда выкидывать? Свили себе гнёзда.
– А кто, по-вашему, сейчас (или до сих пор) пишет новые песни на высоком уровне?
– Серёга Калугин (группа «Оргия праведников»). То, что он пишет, это мне по душе.

 

Беседу вёл Евгений БОГАЧКОВ

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.