От слова до Слова

№ 2008 / 28, 23.02.2015


Как тесен мир! Сначала в нашу редакцию поступила статья Валентина Курбатова с размышлениями о книге священника Владимира Зелинского «Взыскуя Лица Твоего». Статья очень хорошая. Я, когда прочитал рукопись, ещё подумал: интересно, какое отношение этот Зелинский имеет к известному критику советской поры Корнелию Зелинскому, в своё время прославлявшему октябрьский переворот 1917 года, ленинизм и младописьменные литературы. А потом я решил сделать словник для будущего словаря сотрудников газеты «Литературная Россия» и вновь наткнулся на фамилию Зелинский. За разъяснениями я обратился к Курбатову. Валентин Яковлевич ответил, что автор «Взыскуя Лица Твоего» – это точно, сын критика Корнелия Зелинского, который, по его мнению, остался в истории литературы не только официальными статьями. В частности, Курбатов сразу вспомнил журнал «Октябрь» начала 1960-х годов, в котором старший Зелинский опубликовал дискуссионную статью, предложив взглянуть на текущую литературную критику как на явление эстетики, воспринимать её исключительно как идеологическую дубинку. Для излёта «оттепели» такие суждения были очень и очень непривычны. Но работал ли кто из Зелинских в «Литературной России», Курбатов в этом уверен не был. На всякий случай он сообщил электронный адрес Зелинского-младшего и ещё раз подчеркнул, что Владимир Корнелиевич теперь является в Европе одним из крупнейших богословов.
А затем пришёл ответ и от самого Зелинского. Священник подтвердил: да, был такой в юности грех, он действительно работал в нашей газете.

Верую, Господи! Помоги моему неверию.
(Мк. 9,24)
Один из замечательных, теперь уже покойных, поэтов сказал, что высокая поэзия узнаётся просто: достаточно прочитать оглавление книги. Первые строки стихов скажут всё. И даже если текст будет утрачен, вы будете вправе заключить – высок или обыкновенен был дар автора утерянного текста. Я много раз имел возможность проверить это – закон был ненарушим. Ну, а уж коли он закон, то, значит, распространяется не на одних поэтов. Посмотрите оглавление этой книги1, и вы увидите, как рука сама потянется скорее обернуться к соответствующим страницам. В самих именах глав таится повод к медитации (в высоком, единичном, христианском значении этого слова), будь это «Море, свеча, взгляд» или «Рана, которая делает нас людьми». И сами главы, пока они шли ко мне от автора электронной почтой, звались медитациями. И были ими. Такой они требовали уединённой тишины, духовной сосредоточенности, сердечной открытости и молитвенной собранности. Такой требовали внутренней полноты и предстояния перед Богом.
Такие книги не перелистываются наспех и не читаются на ходу. Даже и внимательное их чтение не может быть длительно. Всякая глава так полна, так значительна, так прожита в опыте, культуре, церкви, что и от тебя, какого бы ты ни был церковного, светского, интеллектуального опыта, требует всей любви, памяти, исповедной открытости, послушания власти Истины и дерзновения в её взыскании. Как этого требует молитвенное правило нашей церкви: «подожди, пока все чувства твои не придут в тишину и мысли твои не оставят всё земное» и тогда и читай «без поспешности, со вниманием сердечным».
Только тут «земное» не надо оставлять, ибо о земном-то как раз и речь – о его пресуществлении, преображении, небесной перемене, потому что куда денешь долгую школу знания, культуры, истории. Мы уже научились выпускать книги, которые делают вид, что церковь незыблема, что она всегда стояла в покойной твёрдости и не знала искушений, в которой и сейчас надо только стоять со вниманием и не искать своего, поменьше вопрошать и побольше слушать. И мы уже знаем, как опасны эти самонадеянные книги, ибо закрывают церковную ограду для целого человечества, возможно, самых зрелых и необходимых церкви детей, заточая в этой ограде и самого Христа от сердец, которые не боятся глядеть на Истину, как на солнце – открытыми глазами.
Эта книга, как говорит автор, выросла из его же давней, написанной ещё мирянином книги «Открытие Слова». Я знал её ещё в рукописи, писал о ней, когда она вышла, радовался, как опоре в сомнении и поиске, шёл с нею в церковь и стоял там твёрже. В авторском послесловии к ней, вспоминая тяжёлые годы преследования и молодого исповедничества (а оно в полной мере выпало поколению христиан, пришедших в церковь в 60-е – 80-е годы), он писал о том, чего искало это новое тогда христианство, во многом подготовившее и сделавшее возможным празднование тысячелетия крещения Руси. О том, что этому поколению казалось существенным на новом историческом пороге: «Церковь нуждается в культуре, чтобы заговорить на языке людей, прошедших историю, сохранивших память о ней, вошедших в современность со всеми своими поисками, мудростью, творчеством, заблуждениями, отложившимися в опыте. Можно возразить, что церковь не мерит себя современным сознанием, но если наша эпоха для неё заблудившаяся овца, то именно она, церковь, должна отправиться за ней, оставив в вечности девяносто девять других».
Мы уже знаем, что церковь не отправилась за этой одной овцой, предпочтя девяносто девять послушных. И тогда искатели сами стали церковью, как стал священником отец Владимир Зелинский, чтобы задать свои вопросы перед престолом Господним, в Литургии и Евхаристии. Новая книга это и есть служение, глубоко сосредоточенное «Твоя от Твоих». Так служат Литургии священники и владыки, когда надо «вопрос разрешить» (скажем, словом Достоевского). А «вопрос» всё тот же старинный, у каждого свой и всеобщий – как сделать веру источником познания и не найти в этом противоречия. Как, если воспользоваться образом первой главы, осветить море свечкой и не только не отчаяться, но войти в радость единства со всем Господним миром.
Как далеко ушёл священник Владимир Зелинский от мирянина Зелинского, как очевиден в книге долгий путь веры и вместе как он трепетно бережен ко всякой беспокойной мысли! Это все тот же вопрошающий ум, но это уже диалог, в котором отчётливо слышен голос Того, кто в каждом из нас был прежде нас. Книга вся не поучение, а вслушивание, вся «на цыпочках», ибо знает, что голос Господень не в шуме ветра, не в громе и молнии, а чаще в последнем, очищенном от слов молчании, когда в тебе умолкает твоё и ты делаешься прозрачен для Другого.
Правда, как и поэзия, узнаётся по красоте, по её слепящей очевидности. Я часто думал, что образность опасна и сравнение грешно, ибо у Бога всё единственно и одно нельзя подставить вместо другого. Но теперь ясно вижу, что уподобление не подмена, а взаимное озарение, когда явления мира в подобии узнают Создателя в другом облике и удивляются родному, как новому богатству, как новой стороне мира. И читаю, как хожу по Господнему саду и вместе с автором учусь радоваться другому, даже если это атеист, игрок смыслов, турист по религиям, коллекционер святынь, потому что и в них отражение Бога. И даже в богоборчестве, как верно пишет отец Владимир, «есть тоска или ревность по Богу, причиняющая нам боль, из которой тоже растёт понимание». «Вся тварь, – по слову автора, – глядит на нас глазами Господа и просится в гости, дабы поселиться в раю единства».
Тут почти в каждой странице видно, что правда прекрасна, и она сама находит себе слова, которые так «легки», что, кажется, давались автору готовыми, и ему оставалось только записывать их. Я не хотел цитировать, зачем отнимать у читателя радость собственного открытия. Но что поделаешь с эгоизмом первого чтения, когда хочется останавливать прохожих за рукав: «Послушайте!». Ведь ясная мысль небесна, она «ничья» и ею хочется обняться скорее. И я зачем-то выписываю и выписываю на отдельный листок.
«В каждом ребёнке творение повторяется, потому что Господь рассказывает о себе по-новому».
«Всякое имя подобно ответу на неслышный зов. Когда мы произносим «дерево» или «река», не выдаем ли мы друг другу секрет, который Бог вложил в них и в нас? Он заключил нас в общение друг с другом».
«Не бывает мастеров молитвы, есть лишь мастеровые, ремесленники, «рабы неключимые» (Лк. 17, 10), которые тоже устают, изнемогают, унывают, как и все мы. Но иногда в момент усталости, или даже отчаяния, стена падает, дверь открывается и дух входит в нас – пусть лишь не больше, чем на мгновение – для того, чтобы научить нас безмолвию радости, молчанию полноты».
«Всё в мире приветствует, прощается и откликается любви, вложенной в творение. И когда откликаюсь, поворачиваюсь к Тому, Кто зовёт».
И вот это – ужасное в своей глубине – на полях Евангелия:
«Унесли Господа из гроба, и не знаю, где положили его».
Его положили в тебя».
В каждую минуту в каждом слове, каждом явлении природы и человеческого общения автор прочитывает небесное присутствие, проступающее лицо Бога, который познаёт нас, как мы познаём Его, который вглядывается в нашу свободу и, как добрый пастырь, ни минуты не теряет нас из виду, хотя нам можем казаться, что колышек вытащен и нас ничто не связывает с ним.
Отец Владимир и свою жизнь читает и видит так, и свидетельствует прежде всего о собственном опыте, что и придаёт книге страшную напряжённость и убедительность. Иногда, когда читаешь более главы подряд, может показаться, что он повторяется, поворачивает к свету одну и ту же мысль. Но ведь и Литургия за малым исключением всякое воскресение одна, а пресуществление всё единственно. Вот и тут каждый взгляд и на одно имя – всё к центру тайны и света, к Тому, Кто обитает «по ту сторону наших сроков», но всегда и сейчас, и всегда впереди. Как всегда впереди отцы церкви, которых Зелинский часто цитирует и которые тоже словно поворачиваются в контексте новой стороной, полной поэзии и отваги, обнаруживая молодую смелость первых веков нашей веры. Кому бы сегодня, к примеру, хватило дерзости сказать то, что сказал Максим Исповедник: «Всякая верующая душа зачинает и порождает слово Божие по своей вере. Христос – плод всех нас, все мы – матери Христовы». Поневоле вспомнишь, что на вопрос, обращённый к Серафиму Саровскому: почему современники не делаются святыми, он ответил: им не хватает решимости.
Зелинский – хороший ученик отцов в свободе и доверчивости. Он одинаково слышит земную и небесную стороны мира, священную и житейскую истории, которые расходятся, когда мир перестаёт видеть Христа. Потому отец Владимир так настойчиво и напоминает нам, что «Слово, зачавшее нас, хочет жить в нас и стать нами», чтобы мы не бежали так бездумно, опаляемые тревогой, как часто бежим сегодня, потеряв цель, позабыв, как с горькой улыбкой говорил Гессе, «азбуку и таблицу умножения» – простые и спасительные основы мира.
Автор сзывает в союзники и собеседники мировую поэзию и мысль, и они тоже пронизываются Господним светом – Хлебников и Пастернак. Фет и Бродский, Аристотель и Кант, Толстой и Достоевский, без противоречия соседствуя с Блаженным Августином и Иринеем Лионским.
Слово по слову книга становится местом встречи нас и Сотворившего нас. И мы, уже порядком измученные «житейским морем, воздвизаемым напастей бурею», сходим на берег веры с её твёрдыми очертаниями закона и пророков, писания и предания, которые, оказывается, матерински-естественно содержат в себе и поиски нашего разума, и великую культуру, и поражения и победы истории.
Так приходят домой, где нас ждут и любят.

Валентин КУРБАТОВ
г. ПСКОВ

1 Священник Владимир Зелинский. Взыскуя Лица Твоего. СПб., Алетейя. 2007 год.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.