В традициЯх волшебной сказки

№ 2008 / 37, 23.02.2015

Геннадий Райшев больше известен как художник, признанный хантыйский мастер живописи и графики. Его земляк, писатель Еремей Айпин, сказал о нём: «У него свой мир, свои образы.
Геннадий Райшевкак хантыйский Толкиен

Геннадий Райшев больше известен как художник, признанный хантыйский мастер живописи и графики. Его земляк, писатель Еремей Айпин, сказал о нём: «У него свой мир, свои образы. И, наверное, те, кто вошёл в его мир, понимают и чувствуют его. Ибо каждый гениальный художник обладает всеобъемлющим началом». Однако Райшев и в литературе сумел заявить о себе как о смелом и уверенном прозаике.
Как в изобразительном искусстве, так и в литературе его стиль отличает лаконичность и простота. Сам Райшев говорит: «Сложные, сильные переживания требуют лаконизма средств и простоты, не терпят многословия», тем самым постулируя фундамент своего творчества.
С этих позиций, позиций простоты, и нужно рассматривать его «Сибирские бывальщины», сборник рассказов о всякой небывальщине. В основе «Бывальщин» – истории деревенских людей о водяных, леших, чертях и прочих русских мифологических персонажах. И если в начале читателю кажется, что все рассказы – это вымысел и фантазия, то к концу складывается впечатление, что всё – чистая правда.
Райшева интересует естественное, природное состояние людей, не замутнённое плодами цивилизации, научными знаниями, умными книгами. Там, где нет рационального объяснения явлений, существуют и лешие, и суседко, и вещалицы, и банницы, и в мифологическом сознании их присутствие среди людей не вызывает сомнений. Именно вопрос о понятии реальности, о том, что есть «на самом деле», а чего нет, скрывается за видимой лёгкостью, простотой и незначимостью рассказов писателя. Свою склонность к импрессионизму и условностям графики он перенёс и в прозу, показывая проблему реализма как абсурдную, вернее, лишённую самой проблемности.
Таким образом, Райшев создаёт своеобразные волшебные сказки, где, как сказал Джон Толкиен, «полным-полно чудес, но нет их объяснений». Близость его бывальщин к волшебным сказкам заключается в чудесности описываемого мира, где живут невероятные существа, серьёзности восприятия магии, правдивости событий, претендующих на статус реальных, отсутствии внешнего, стороннего взгляда, на происходящее в сказке (критерии «волшебной сказки» предложены Толкиеном – «О волшебной сказке»).
Одна из сказок Райшева начинается со слов о том, что «…дьявол-то ведь родной брат Богу. Они с ним на одном облаке спали. Только один раз дьявол чуть Бога с облака-то не столкнул». В результате Бог рассердился и сам сбросил дьявола и всех его помощников на землю. Те, кто в лес упал, стали лешими, кто в воду – водяными, кто на дом – суседко. Таким образом, создаётся любопытная мифологическая картина происхождения сказочных существ, являющаяся введением в мир последующих бывальщин. Подобным введением к «Властелину колец» Толкиена является «Сильмариллион» – мифология Средиземья.
Для рассказов Райшева характерна наивность, сочетающаяся с большой искренностью и порой сложностью истории. Иногда сюжет напоминает картины Босха или Дали своей изощрённостью, но правдивость рассказчиков не вызывает сомнений, что характерно для волшебной сказки. Одна из наиболее страшных историй в книге называется «Чурка с глазами». Название уже само по себе пугает и вызывает странные образы. А сюжет таков: однажды рыбаки вытащили невод, а там вместо рыбы чурка с глазами – «куда ни поверни – везде одни глаза», и всеми этими глазами рыбакам подмигивает. Сразу же поднялся ветер, взметнулись волны, деревья поломались, а в шуме ветра слова как будто слышны: «Отпусти дитя!» Выбросили рыбаки быстрее чурку с глазами обратно в воду и тотчас ветер улёгся.
Встречаются у Райшева и более привычные сказочные персонажи, чем чурка с глазами, аналог которой сложно найти в мировой литературе. Впрочем, одушевлённый предмет – частый гость в сказке, например говорящие деревья, кольцо всевластья Толкиена (чем не чурка с глазами?), каменные великаны. Вполне привычный персонаж – дракон в сказке Райшева «О змее», прилетающий по ночам к девке Аксинье заниматься любовью.
Ещё одна особенность сказок Райшева – отсутствие всякой морали (а волшебная сказка лишена морализаторства), вывода из истории, часто единого сюжета. Поэтому совершенно невозможно предугадать, чем закончится рассказ. Он может начинаться об одном, а завершается совсем о другом. В бывальщине «Чёрт удёрнул» повествуется о деде Михайло, который утонул, когда в воде упомянул чёрта. Однако кончается рассказ уже другим – после этого случая дочь деда Михайло помешалась и укрылась в стоге. Стали люди её искать, а она из одного стога в другой прыгает, хотя между ними расстояние немалое. Как же так? – спрашивают слушатели. А так, – отвечает рассказчик, – это дьявол в ней поселился и прыгает. Действительно, а почему бы и нет.
Специфическая черта сказок Райшева, отсылающая их к традициям фольклорных волшебных сказок, – имитация устной речи. Поэтому в данном случае нет смысла говорить о литературном стиле Райшева, глубине образов и точности метафор. Ничего этого нет. А есть простые, чудесные истории, поведанные обыденным языком. Но ещё Аристотель, рассуждая о поэтике, заметил, что легче и понятнее всего вести рассказ низким языком, избегая сложных метафор высокого стиля. В наибольшей степени это обогащает стиль сказки.
Одна из самых сложных по композиции сказок – это история «О подмененке», творческая вершина сборника и апогей мастерства Райшева. Поразителен стиль этого захватывающего рассказа. Некий Влас Ефграфович побился об заклад, что не побоится ночью, в двенадцать часов, один в баню пойти, и в подтверждение принести двенадцать камней. А накануне в той бане банница задушила старика. Придя в баню, Влас Ефграфович набрал одиннадцать камней, а на двенадцатом банница схватила его за руку и потребовала взять её замуж, а иначе пообещала задушить. Со страха он ответил, что возьмёт замуж, а сам немедленно уехал их деревни. Однако в другой деревне среди ночи, едва он стал засыпать, вновь появилась банница:
«– Чего, голубчик, сбежать вздумал? – и рука волосата за горло.
Я обмер. Давай божиться, а она:
– Не божись, – говорит, – я ведь сатана. Не верю».
Пришлось Власу Ефграфовичу устраивать свадьбу. Договорился с одним мужиком дружкой быть и поехал вместе с ним за невестой: «Только остановились, а из бани выходит она, нага и вся волосата-мохната, волосья до полу. Кони храпят, дружка чуть не помер со страху, народ в сторону шарахнулся. Я её в тулуп – и в церковь». Но, конечно, в церкви отказываются венчать его с банницей, и он едет к другому прямо домой. А дома у священника ребёнок странный: «Ребёнка-то качат, а он лихоматом ревёт, никак не униматся». Восемнадцать лет уже орёт, и не растёт, «руки тонки, ноги тонки, живот большой». Банница в руки его взяла и об пол бросила, и ребёнок превратился в осиновое полено, а банница в красивую девушку – «Куда и волосья делись!» Выясняется тут, что банница была дочерью попадьи, но при родах в бане банник подсунул вместо ребёнка полено, а самого ребёнка забрал себе. На этом и истории бы конец, но нет – самое интересное впереди. Оказывается, что эта банница и была женой Власа Ефграфовича Варюшкой, с которой он сорок лет прожил, и все в деревне её знали:
«– Неужели это тётка Варюша и была банницей, царство ей небесное?
– Да смею ли, теперь время-то прошло, можно и сказать. А раньше болтать не для чего было: задразнили бы». Концовка сказки в данном случае выступает гарантией правдивости рассказанной истории, уверением в её реальности.
Сюжет этой сказки безусловно знаком читателю, он перекликается с историями о красавице и чудовище, о заколдованных принцах, о царевне-лягушке и так далее. Похожая одержимость злым духом есть и в текстах Толкиена – король Теоден, околдованный Саруманом. В упомянутой выше сказке «О змее» дракон, прилетавший к Аксинье, в итоге обернулся красавцем – за то, что она выдержала с ним три ночи, и ещё золота много дал.
Последняя сказка в сборнике Райшева называется «О Касьяне». Персонаж Касьян – самый настоящий энт. Из тех, что Джон Толкиен описывает в трилогии «Властелин колец». Судя по тексту Райшева, это живое дерево, передвигающееся по лесу: «длинный, как сухостой на гари, и непременно то коричневый, то зелёный, с большим ртом и длинными руками… он поднимался из-за леса и шёл на своих длинных-длинных, как дерево, ногах и тянул руки над лесом». Сам Райшев уверяет, что никогда не видел Касьяна, возможно, так оно и есть. Но в детстве не сомневался в его существовании, в лесу по весне повсюду он видел признаки присутствия Касьяна, например, перья уток у реки, съеденных энтом.
Однако теперь, печально завершает Райшев, в том же самом лесу ему не мерещится Касьян и ничего другого чудесного, потому что «Большой город, книги и умные люди вычистили мой ум». С этим трагическим выводом перекликается рассуждение Толкиена о законах волшебной страны: тому счастливцу, что очутился в её владениях, «опасно задавать слишком много вопросов, чтобы ворота не закрылись, и ключи от них не были потеряны».
И стоит порадоваться, что Райшев, уже зрелая личность, искушённая многими плодами современности, тем не менее выбирает дорогу волшебной сказки, путь которой лежит за переделами обыденной реальности мира, за пределами его категорий добра и зла. Ведь, как сказано в старинной шотландской балладе:Вот этот путь, что вверх идёт,
Тернист и тесен, прям и крут.
К добру и правде он ведёт,
По нём немногие идут.
Другая – торная тропа –
Полна соблазнов и услад.
По ней всегда идёт толпа,
Но этот путь – дорога в ад.
Бежит, петляя меж болот
дорожка третья, как змея,
Она в Эльфландию ведёт,
Где скоро будем ты да я.Иван ГОБЗЕВ