Забытые слепки с натуры: Александр Бек

№ 2009 / 24, 23.02.2015

Тра­ге­дия Алек­сан­д­ра Бе­ка в том, что он ни­ког­да не умел пи­сать на веч­ность. В ли­те­ра­ту­ре он ра­бо­тал как га­зет­чик, жи­вя лишь зло­бой дня. В от­ли­чие от дру­гих ху­дож­ни­ков Бек с хо­ду мог вы­чле­нить все про­бле­мы.

Трагедия Александра Бека в том, что он никогда не умел писать на вечность. В литературе он работал как газетчик, живя лишь злобой дня. В отличие от других художников Бек с ходу мог вычленить все проблемы. У него был талант за частным увидеть целое событие. Но Бек не умел другого: рассмотреть за явлением человека. В конце концов газетный подход его и сгубил. Бек забыл, что любая газета всегда жила одним днём. И как только какая-то проблема утрачивала свою актуальность, все прежние газетные заметки враз растворялись, они тут же забывались. Это закон природы.

Александр Альфредович Бек родился 21 декабря 1902 года (по новому стилю 3 января 1903 года) в Саратове. Его отец был генералом медицинской службы, главным врачом большого госпиталя.

Как потом выяснила дочь писателя, Татьяна Бек, по происхождению Беки – обрусевшие датчане. Их прадеда, Христиана Бека, «выписал» из Дании сам Пётр I в качестве опытного почтмейстера, поручив ему организовать российскую почту (Татьяна Бек. До свидания, алфавит. М., 2003).

Когда Александр Бек учился в Саратовском реальном училище, учителя предсказывали ему судьбу математика (настолько прекрасно парнишке давались точные науки). Однако гражданская война внесла свои коррективы. Рванув в шестнадцать лет в Красную армию, он чуть ли не в первом бою получил ранение в ногу и вынужден был сменить передовую на дивизионную многотиражку «Красное Черноморье».

После войны Бек оказался на Урале. Там он поступил на исторический факультет Свердловского университета. Однако что-то с учёбой у него не задалось. И уже в 1922 году Бек оказался на Московском кожевенном заводе. Днём он работал в цеху, а по вечерам писал заметки для «Правды», подписывая их диковинным псевдонимом «РаБе».

В Москве Бек примкнул к одной из рапповских групп «Литфронт». Первая жена – Лидия Тоом уговорила его заняться социологией. На материалах поездок в Донбасс они вдвоём подготовили книгу «Лицо рабочего читателя». Вместе они написали и десятки статей о первых советских писателях. Но где-то что-то Бек и Тоом не рассчитали и сами стали жертвами журнала «На литературном посту», который обвинил их во всех мыслимых и немыслимых грехах.

Спасла Бека созданная Максимом Горьким редакция «Истории фабрик и заводов». Она в 1931 году предложила молодому журналисту отправиться в Сибирь и поучаствовать в создании книги о Кузнецкстрое. Книга получилась, прямо скажем, неважной. Но Кузбасс дал Беку другое: открыл ему новый метод работы. Он приспособился «выуживать» из инженеров и рабочих драгоценные детали, из которых потом сплеталась ткань повествования. Как впоследствии заметил Виктор Шкловский, Бек научился «вскрывать людей, как консервные банки».

В Сибири Бек впервые услышал имя великого русского металлурга М.Курако. Этот подвижник хотел построить металлургический комбинат в Кузбассе ещё до октябрьского переворота. Но потом началась гражданская война. Властям стало не до строек. Вновь к проекту Курако правительство вернулось уже в конце 1920-х годов.

Отталкиваясь от воспоминаний старых рабочих, Бек в 1934 году написал о Курако художественную повесть. Но все издатели её отвергли. Писатель слишком увлёкся изложением проблем, которыми занимался металлург, и упустил человека. В повести не было эмоций. Отсутствовали страсти. Поняв свои просчёты, Бек потом переделал повесть в обыкновенное жизнеописание, которое в 1939 году вышло в серии «ЖЗЛ» под псевдонимом И.Александров.

Когда началась Великая Отечественная война, Бек со своим ужасным зрением (минус шесть) сразу записался в народное ополчение и попал в Краснопресненскую стрелковую дивизию. Сноровка у него, конечно, была уже не военная. Об этом говорил весь вид писателя. Борис Рунин вспоминал, что в писательской роте Бек выглядел не то чтобы смешно, скорее – несерьёзно. «Огромные ботинки, обмотки, которые у него поминутно разматывались и волочились по земле, серого цвета обмундирование, а в довершение всего нелепо, капором сидящая на голове пилотка, не говоря уж об очках». Беку, естественно, самое место было не на передовой, а в какой-нибудь фронтовой редакции.

В самом начале декабря сорок первого года Бек попал на командный пункт генерала Белобородова. На его глазах практически у самой Москвы, под станцией Рождествено разгорелся страшный бой. Непонятно как, но ему удалось фактически «застенографировать» всю военную операцию. Получилась «Хроника одного дня». Однако когда писатель доставил свой материал в редакцию, цензор заявил, будто автор в военном деле ничего не смыслит и неправильно изобразил действия комдива. Бек в возмущении тут же вновь отправился на боевые позиции к Белобородову. «Тот посмотрел, – вспоминал впоследствии Бек, – а потом велел принести печать дивизии и написал: “Всё правильно, так командовал, как здесь написано” – и печать приложил». Кстати, позже писатель «Хронику одного дня» переименовал в повесть «Восьмое декабря».

В начале 1942 года Бека отправили на новое задание, – на сей раз в дивизию имени Панфилова. Он хотел подготовить статью о защитниках Москвы. Но в газетных рамках ему уже было тесно. Очерк неожиданно перерос в повесть.

Первый вариант Бек закончил в съёмной комнате на подмосковной станции Быково летом 1942 года. Однако готовую рукопись со всеми набросками он по рассеянности забыл в электричке. «Мне ничего не оставалось, – вспоминал потом Бек, – как писать повесть заново. Но теперь она потеряла сугубо документальный характер – ведь у меня же не было моего архива. Пришлось дать волю воображению, фигура центрального героя, сохранившего свою подлинную фамилию, всё более приобретала характер художественного образа, правда факта уступала место правде искусства… Возможно, случайность, унёсшая готовую рукопись строго документальной повести, позволила мне написать совсем иное, более художественно обобщённое произведение».

Первая часть будущего романа – повесть «Панфиловцы на первом рубеже» – вышла в журнале «Знамя» в начале лета 1943 года. Продолжение последовало ровно через год. Оно печаталось уже под названием «Волоколамское шоссе» и с подзаголовком «Вторая повесть о панфиловцах».

Обе повести явно пришлись ко времени. На фронте их зачитывали в буквальном смысле до дыр. Высокую оценку они получили и на обсуждении в Союзе писателей, которое состоялось в 1944 году. «В книге много интересного, – утверждал Виктор Шкловский, – в книге есть анализ боя, но огромный общеармейский опыт приписан почти что одному человеку. Русский офицер во всей русской литературе описан скромным человеком, потому что бой, война ведутся не только полководцем, но и народами. Не Андрей Болконский победил Наполеона, победили его Тимохин и Тушин. Поэтому я считаю, что, хотя лучше Бека не написали, книга Бека не дописана… Хорошо, когда у вас есть сильный натурщик, но найдите людей вокруг, осветите людей вокруг, противопоставьте ему солдат не только как объектов воли командира».

Но новые части своего романа – «Несколько дней» и «Резерв генерала Панфилова» – Бек дописывал уже в 1950-е годы.

После войны Бек добил начатый ещё в 1930-е годы роман «Доменщики». Потом он вместе со своей второй женой – Натальей Лойко – закончил роман о металлургах «Молодые годы» и вновь вернулся к ещё одному довоенному замыслу, к книге о конструкторах авиамоторов, которая первоначально называлась «Жизнь Бережкова», но в конечном варианте получила другое имя – «Талант».

Увы, все эти три вещи Бек сделал по одним и тем же шаблонам. Идеи, технические конфликты, споры начальства оказались для писателя важнее, чем люди. Поэтому неудивительно, что его производственная проза так быстро утратила всякую актуальность.

Бек догадывался, что он делает что-то не то. Но в чём заключалась его ошибка, писатель долго понять не мог. Тут ещё сильно изменилось время. Те, кто своей кровью и потом создавал мощь советского государства, вдруг оказались на обочине. Однако руль от власти перешёл не к прагматикам новой волны, а к волюнтаристам старого типа. Всплыла одна пена. Смена эпох породила очередное брожение умов.

Бек попытался промотать плёнку жизни как бы назад. Не будучи безудержным апологетом Сталина, он ведь много лет искренне верил в установленный большевиками режим. Это же на его глазах сформировалась целая плеяда талантливых организаторов нового типа, которая чуть ли не на пустом месте всего за одну пятилетку отстроила Кузбасс. Так почему же эта команда растерялась в новых условиях?

Бек провёл колоссальную аналитическую работу. Он дошёл до сути проблемы. Писатель понял, в чём заключалась сила сталинского режима. Вождь создал мощную административную систему, которая во многом позволила ему обеспечить быстрый перевод крестьянской страны на рельсы индустриализации. Но стоило условиям измениться, и чётко выстроенный механизм дал сбой. Старая элита, изо всех сил держащаяся за административную систему, превратилась в тормоз, мешающий развитию империи.

Беку оставалось найти героя, воплощающего драму былой сталинской команды. Писатель в итоге придумал Онисимова, в котором потом современники увидели многие черты бывшего наркома чёрной металлургии Тевосяна. Однако главная беда была не в сходстве книжного персонажа с известным хозяйственником. Роман погубило другое – схематичность. Герой без страстей – это уже не литература.

Первый вариант книги об Онисимове Бек закончил в начале 1960-х годов. Он долго думал о названии. Сначала писатель хотел озаглавить свой роман так: «История болезни № 2277». Потом в его черновиках появилась фраза» «Дело, только дело». В какой-то момент ему ближе оказалось слово «Сшибка». Название «Новое назначение» Беку подсказали уже в редакции журнала «Новый мир».

В журнале первым читателем рукописи стал Евгений Герасимов. Уже в конце октября 1964 года он сказал Беку: «Вы дали новый характер и через него характер времени». Герасимов пообещал начать публикацию романа в начале 1965 года.

Но тут произошла утечка информации. Каким-то образом про роман Бека прознала вдова Тевосяна – О.Хвалебнова.

Первым под напором вдовы дрогнул заместитель главного редактора журнала Александр Дементьев. На заседании рабочей редколлегии «Нового мира» он потребовал от Бека разъяснений, кого тот вывел в своём романе. «То есть что значит кого?» – возмутился Бек. «Это, дорогой мой, – пояснил Дементьев, – значит вот что. Вдова Тевосяна подала заявление, что у вас выведен её покойный муж». Дементьев потребовал, чтобы Бек внёс в рукопись серьёзные коррективы и исключил все совпадения, которые могли бы дать повод отождествить Онисимова с Тевосяном.

Второй вариант романа читал уже лично Твардовский. 6 июля 1965 года он подписал рукопись в набор. Однако кто-то вновь успел предупредить Хвалебнову. На этот раз вдова обошла все пороги ЦК КПСС. И власть поддержала не Твардовского с Беком, а Хвалебнову. Более всех неистовствовал новый председатель советского правительства Алексей Косыгин, который сказал, что роман Бека «наполнен чудовищной клеветой».

Твардовский попробовал схитрить. Он отправил рукопись влиятельным хозяйственникам и писателям. Но открыто за Бека вступился лишь академик-металлург А.Целиков, который подтвердил, что писатель построил свой роман на реальной крепкой основе. Другие – смолчали. Видимо, знали, что против книги Бека в узком кругу резко выступил всесильный член политбюро ЦК КПСС Андрей Кириленко.

Летом 1967 года Твардовский, заручившись поддержкой секретаря ЦК КПСС Петра Демичева и первого секретаря Союза писателей СССР Георгия Маркова, попробовал вновь роман «Новое назначение» отправить в набор. Но всё остановил Кириленко.

Между тем в самом журнале отношение к роману Бека продолжало оставаться сложным. Это можно судить по дневникам многолетнего соратника Твардовского – Алексея Кондратовича. Уже в середине 1970-х годов Кондратович, перечитывая свои дневниковые записи за 1967 год, сделал следующий весьма обстоятельный комментарий к истории с бековской книгой. Он писал: «Теперь я уже и не помню, в каком году Александр Бек принёс нам свой новый роман со странным названием «Онисимов». Сразу же напрашивается вопрос, почему не Анисимов. Нормально же так – Анисимов, а не О… Но Бек, мужчина таинственный, так и не смог объяснить происхождение названия. Потом мы, конечно, дали роману другой заголовок… «Новое назначение». Роман, как всё написанное Беком, биографический. Онисимов-Тевосян – верный мюрид Сталина (это слово «мюрид» применительно к окружению Сталина А.Т. очень любил). Возможно, Бек и сам не понял, что он сочинил (списывающие с натуры этого часто не понимают). Так же, как в его «Волоколамском шоссе» главный герой Момыш-Улы, по замыслу автора и мнению критики, – олицетворение долга священной дисциплины, в силу натуральности своей прочитывается теперь иначе – как воплощение бездушности и жестокости долга, повелевающего человеком и заменяющего, подменяющего в нём всё человеческое. Если с этой точки зрения взглянуть не только на «Волоколамское шоссе», но и на длиннейший ряд талантливых и бездарных, но мировоззренчески одинаковых книг, то, боже мой, что мы увидим! И в этом смысле наша литература, вне всякого сомнения, отразила эпоху вопреки намерениям авторов и тех, кто ими руководил и их воспитывал. Прочтение художественной литературы как литературы в известной мере документальной будет когда-нибудь предпринято, и тогда в ней не последнее место займёт тот же «Кавалер Золотой Звезды» – книга в таком понимании историческая. Впрочем, как и многие другие. Но такая историчность – признак фальшивости литературы, ибо для того, чтобы через неё увидеть время, надо её как бы читать наоборот, увидеть в ней то, что не видел автор. И то, что подобных произведений становится не меньше, а больше, тоже примета малоприятная. Классиков так читать невозможно. Чехова мы постигаем, следуя за ним. И он всегда идёт и будет идти впереди нас, обогнать его мы бессильны. Бабаевского мы не только можем легко обогнать (это очень просто, и быстроты ума для этого никакой не требуется), но и ещё посмотреть на него со стороны, увидеть, какие он выписывает зигзаги, его походку, понять, как и куда он идёт (хотя ему-то кажется, что он идёт прямо и правильно). Бек куда талантливее. Но та же самая слепота и его не миновала. Задумав Онисимова-Тевосяна как личность вполне положительную, он не заметил, как начал лепить совсем другого человека. Точнее, того самого, который и был в действительности, но которого писатель не углядел и понял его превратно. Честный Онисимов в сущности продаёт своего брата (его арестовывают) и внутренне соглашается с этим: так надо, – хотя знает, что брат не виноват. Так надо: есть высшая идея (ох уж эта высшая идея – сколько подлостей во имя её было сотворено!). Нечаянно он оказывается свидетелем резкого разговора Сталина с Орджоникидзе, и, любя Орджоникидзе, восхищаясь им, он без смятения становится на сторону Сталина – Сталин высшая идея, и, значит, Сталин прав, хотя ребёнку должно быть видно, что Сталин жестоко несправедлив» (А.Кондратович. Новомирский дневник. М., 1991).

Не поэтому ли Бек в 1968 году забрал «Новое назначение» из «Нового мира» и передал рукопись новому главному редактору журнала «Москва» Михаилу Алексееву. Однако Алексеев, когда обнаружил в романе лёгкую критику Сталина, сразу от публикации этой вещи отказался.

Потерпев фиаско у почвенников, Бек в 1969 году постучался к Твардовскому с новой вещью. Но Твардовский даже и биться за неё не захотел. Он считал, что как художник Бек не то чтобы сломался, скорее обессилел. Новый его роман не спасли даже смелые сцены с критикой Сталина. «Да ты же написал плохую книгу!» – прямо сказал Твардовский Беку 26 октября при обсуждении рукописи в «Новом мире». Правда, Кондратович оптом хотел уговорить Твардовского выбрать из рукописи и опубликовать в журнале фрагмент о Ленине, признав при этом, что Ленин у Бека получился хрестоматийный. Но Твардовского вскоре из «Нового мира» вынудили уйти.

Первая публикация «Нового назначения» состоялась лишь в 1971 году, но не на родине писателя, а в Западной Германии. Было ли это сделано исключительно по инициативе наших эмигрантов или всё произошло с согласия самого писателя, до сих пор неизвестно.

Умер Бек 2 ноября 1972 года в Москве. Спустя три года после его смерти у нас вышел последний роман писателя «На своём веку». Ну а «Новое назначение» в России впервые было напечатано в журнале «Знамя» только в 1986 году.

Вячеслав ОГРЫЗКО