Её звали Ася Пистунова

№ 2009 / 47, 23.02.2015

Её на­зы­ва­ли Ася Пи­с­ту­но­ва. Или Алек­сан­д­ра Ми­хай­лов­на. Она бы­ла боль­шая, хо­тя не та­ко­го уж вы­со­ко­го рос­та. Но­си­ла бе­ло­ку­рый па­рик с лёг­кой чёл­кой и чёр­ным бан­том на за­тыл­ке. О па­ри­ке ма­ло кто до­га­ды­вал­ся

Её называли Ася Пистунова. Или Александра Михайловна. Она была большая, хотя не такого уж высокого роста. Носила белокурый парик с лёгкой чёлкой и чёрным бантом на затылке. О парике мало кто догадывался, он шёл к её крупному, чуть вздёрнутому носу и модным очкам. Выпуклые карие глаза смотрели испытующе. Одевалась Ася почти экстравагантно и, я бы сказала, независимо. Она вообще предпочитала независимость – в суждениях, во внешнем поведении. Помню, как торжественно она несла себя, одетая в яркое вечернее платье, по Выставочному залу Манежа, битком забитому броскими картинами. На неё заглядывались. Она выделялась своей неординарностью. Себя не стеснялась. Сидела в кресле крохотного кабинетика на пятом, кажется, этаже «Литературной России», расположившись по-хозяйски. Голос её, звучный и красивый, приобретал порой властные ноты. Ася и была хозяйкой немалого дела: много-много лет бессменно вела отдел искусства, в её руках находились и кино, и театр, и изобразительное искусство.





На газетных полосах отдела всё дышало творчеством, любовью к русской культуре, истории. Может быть, стоило кое-что опубликовать сегодня. Пистунова воспитывала и лелеяла молодых авторов как своих детей, которые оказались впоследствии весьма неблагодарными, что, увы, вещь банальная (к слову сказать, столь же горячо пестовала она молодые дарования на ежегодных семинарах при Союзе писателей, называя свой кружок «лицеем»). Можно сказать, вырастила Алёшу Ерохина и как же гордилась его растущим талантом журналиста, хотя не освобождала ни от какой повседневной работы. Сама Ася отдавала душевное предпочтение художеству и художникам.


Литературное творчество Пистуновой – это отдельный разговор. Была она писучая. Писала легко, свободно владея фразой, литературными ассоциациями и эрудицией. Это были по тем временам вольные эссе, академических искусствоведов её стиль коробил – в 70–80-е годы он казался излишне высокопарным, а авторская индивидуальность вовсе не поощрялась. Зато Асино письмо одобрял Михаил Алпатов, Паустовский прислал похвальный отзыв. Асю ценили натуры артистические – поэты и художники с удовольствием заглядывали в её комнатушку.


Статьи она писала едва ли не для каждого номера еженедельника. Когда открылся в 1966 году журнал «Детская литература», в первых же номерах появились статьи Пистуновой о Татьяне Мавриной и Мае Митуриче – наши вкусы совпали (я в то время начала работу в этом журнале в той же, «асиной», должности и с радостью приняла её заявки). Своим привязанностям Ася никогда не изменяла. О Мавриной она не раз слагала почтительно-пылкие очерки, преклоняясь перед талантом великого мастера. А высоко ценя искусство Николая Васильевича Кузьмина, как известно, мужа Татьяны Алексеевны, она каждый январь традиционно открывала свой отдел его новой работой. Кузьмин не только блистательно иллюстрировал классику, но сам был великолепным литератором, человеком тонкого остроумия и обаяния, а писал до самых преклонных лет. Эти публикации о нём в еженедельнике были очень тайным поздравлением Николая Васильевича с именинами. Наверное, ей многое сходило с рук…


Она первая написала книгу о Кузьмине под названием «Прикасаясь к книге», изданную «Советской Россией» в 1973 году. В том же году вышла её работа о Людмиле Зыкиной – «Из сердца», потом о Кукрыниксах, а в 1983 году – сборник статей «Книга книг». Этим названием Ася не покушалась на Библию, так называл свой домашний альбом Сарьян, куда он записывал разные изречения и делал наброски. С любимого Мартироса Сарьяна она начала сборник. Вот уж где заблистали её творческое воображение, её индивидуальность, феноменальная память, её умение ценить и любить искусство. Тут эссе о Дюрере, о Леонардо да Винчи, о Рафаэле, о Тропинине, Агине, Петрове-Водкине, Конёнкове, словом, о двадцати кумирах, воспетых пером литератора. Красиво раскрылось отношение Пистуновой к жизни, к труду, к понятиям «святое ремесло», «вдохновение» и к другим не менее романтическим словам, без которых когда-то в России не обходился разговор об искусстве.


Когда вышла книга, я написала на неё рецензию для газеты «Советская Россия», но Ася, по-моему, не очень осталась мной довольна, хотя я объясняла, что текст изрядно подсократили. В её нередко аффектированной устной и письменной речи, ведшейся от первого лица, ключевыми словами были «человек играющий» (homo ludens), «дивный», «тихий», «нежная простота», «святое ремесло», «могучий», «вечное», «творческая дерзость». Она не боялась высоких слов, которые коробили тех искусствоведов, что принимают лишь строго аналитическое, обезличенное изложение и профессиональный язык терминов. Ася от души писала для себя и для нас с вами. Мало издано её книг. Она отдавалась жизни. И как-то сказала мне: «Искусство, любовь, путешествия – вот для чего стоит жить. Порядок слов по вкусу».


Она была неутомима и упорна во всём. В жажде путешествий – легко и часто преодолевала расстояния, чтобы побывать в Средней Азии, своими глазами увидеть Англию, Индию, Европу. В профессиональной жажде писать, писать своим внушительным круглым почерком без черновиков и почти без помарок.


Самые знаменитые живописцы разных республик изображали её на портретах, а она писала о них. Портреты уютно украшали гостиную. Когда она находила время для заботы о быте, о домашнем хозяйстве, которое вела безукоризненно? И готовила ведь замечательно. Была гостеприимна, но весьма выборочно. «Ася, откуда ты знаешь, как мариновать капусту со свёклой?» – «Из книг, дорогая. Книга – источник знаний».


Мы ездили с ней в Ереван, где она для просветительской программы ТВ делала передачу о Сарьяне – в его доме и музее, у Матендарана, в исторических местах города. Это был блеск импровизации. Вечером я прочла ей из буклета, что Ереван старше Ниневии, утром она эту подробность ввела в свою речь так, будто знала её с рождения, точно указав дату. Особенно поразил меня диалог с Левоном Мкртчаном, известным армянским критиком. Они – без репетиций – наперебой цитировали Мандельштама, Петровых, упивались творчеством Сарьяна. Высший класс «открытого эфира». За это её и обожали телевизионщики. В познавательных программах Ася артистично повествовала о Конёнкове – из его мастерской, о Павле Корине – из дома-музея. Она знала их лично. Её певучий голос часто звучал по радио, там она тоже прекрасным русским языком выразительно говорила о культуре, о художниках всего мира, вводя во всемирную семью гениев любимых русских мастеров с почтением и преклонением перед их даром.


Её почитатели находились и за границей. Когда мы были во Франкфурте среди других посланников Дома дружбы в период «Горби», повидаться с ней примчалась подруга-немка из какого-то соседнего города. Ася свободно говорила по-английски, закончив в своё время первую тогда в Москве «английскую» школу в Сокольниках.


Она умела дружить, недоброжелателей старалась не замечать. Умела быть преданной, верила в талант других. Рекомендовала меня в издательство «Детская литература», и не только меня.


Последней её работой оказалась повесть об Илье Ефимовиче Репине «Богатырь русского искусства», вышедшая в 1991 году в издательстве «Детская литература» (до этого там же появилась повесть о Шишкине). Ася, Александра Михайловна Святова, как она значилась в паспорте, после того как вторым браком сочеталась с военным историком Георгием Святовым, неожиданно для всех уехала с мужем – или за мужем? – в Америку, где стала, по слухам, преподавать историю культуры в одном из американских колледжей. К этому времени наши отношения, к сожалению, исчерпали себя, и я даже не знала, что года через четыре она появилась с мужем в Москве, а потом отправилась в Петербург, город, из которого в блокаду уехала навсегда, долго прожив в сибирском детском интернате. Мать, приехав туда в конце войны, с трудом узнала дочь в бритоголовом подростке Шурке с мальчишескими повадками… Александра Михайловна написала о своём детстве, где теперь разыскать эту рукопись?


В Ленинграде когда-то, в четырёхлетнем возрасте, курчавая девочка наблюдала из окна квартиры на Мойке съёмку киноэпизода с вынесением праха Пушкина и никогда не могла забыть, как кричала в тот миг: «Пушкин, не умирай!», «…те волнения, ту печаль, тот детский голос я ношу в себе много лет».


Сама Александра Михайловна умерла в ноябре, как говорят, ночью, в постели, почти накануне своего очередного дня рождения, в родном городе, куда приехала всего на несколько дней… Я её никогда не забуду.


Постскриптум. Теперь Вы понимаете, уважаемая редакция, какое искажение фактов позволил себе Л.Алабин, автор заметки «Александра Михайловна Святова», опубликованной в «Лит. России» в мае, в 20-м номере? В каком страшном сне всё это ему привиделось?! Договорился даже до «костыликов»! Статью считаю клеветой. Впрочем, оклеветан и Алексей Ерохин в заметке того же автора.

Лидия КУДРЯВЦЕВА

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.