Возрастной раскол

№ 2010 / 26, 23.02.2015

Коллеги!
Предлагаю вашему вниманию материал, который можно рассматривать как продолжение дискуссии. Название рабочее – придумайте своё.
На­сущ­ная про­бле­ма со­вре­мен­но­го ли­те­ра­тур­но­го про­цес­са

Коллеги!

Предлагаю вашему вниманию материал, который можно рассматривать как продолжение дискуссии. Название рабочее – придумайте своё.

Насущная проблема современного литературного процесса, о которой хотелось бы сегодня порассуждать, обдумывалась мною давно. Мысли эти, прямо скажу, довольно горькие. Поэтому, пожалуй, и не хотелось до поры их фиксировать на бумаге. Но уж коль скоро нынешняя дискуссия некоторыми своими гранями касается данной темы, я решил поделиться своими взглядами с читателями «ЛР».

Идеологические и эстетические сколы рубежа 80–90-х годов ХХ века помимо всех прочих болезней и лишений нашего общества обозначили ещё одну тревожную беду. Впервые симптомы проблемы раскола между поколениями литераторов стали ясными для меня осенью 1993 года. После политического преступления ельцинской клики (при деятельном участии нынешнего пестуна молодых талантов С.Филатова), выразившемся в расстреле Верховного Совета, установился режим, окончательно расколовший общественные элиты надвое: государственники-патриоты и либералы-западники. В стране стало душно: нечем дышать. Своего рода отдушиной для меня стала поездка в Кёльн для сбора материалов к диссертации.

Оказавшись в Кёльнском университете, я познакомился там с молодым соотечественником, тогда ещё студентом Литинститута Павлом Лосем. Он был послан туда, чтобы помогать профессору Вольфгангу Казаку в работе над его знаменитым Лексиконом. И вот одним из вечеров в гостевой комнате университета за стаканом «кёльша» у нас произошёл неизбежный диалог о современной изящной словесности.

Называя имя за именем писателей среднего и младшего поколения, я с изумлением обнаруживал: моему собеседнику все они неизвестны. Упоминалось о Петре Паламарчуке, Владимире Карпове-младшем, Александре Сегене, Михаиле Попове, Юрии Доброскокине, Владиславе Артёмове, Викторе Верстакове, Юрии Кабанкове, других замечательных авторах, активно и ярко проявивших себя в литературе. Всякий раз он отрицательно мотал головой: слыхом не слыхивал. Не знал он, кажется, даже Юрия Кузнецова, Анатолия Кима, Юрия Полякова и Александра Проханова… Понятно, что продолжать разговор не имело смысла, но беседа та глубоко запала мне в душу. Оказалось, юные литераторы попросту не интересуются творчеством предыдущих поколений.

Сначала я подумал, что собеседник мой просто неосведомлён, но на деле всё оказалось гораздо сложнее. Ещё тогда подумалось: студент-литератор из Москвы не знает своих соотечественников, близких ему по возрасту, хотя они хорошо известны пожилому В.Казаку. Как и чем он тогда может помочь в составлении Словаря русских писателей?

Дальнейшее развитие ситуации показало, что опасения были оправданными. Повсюду встречались эти примеры откровенного безразличия вступающих (или пытающихся вступить) в литературу. Меня поразил, например, рассказ М.Попова, который в то время вёл в Литинституте семинар по текущей литературе. На первом занятии он постарался обрисовать общее состояние нашей литературы и коснулся вопроса преемственности, выделяя, в частности, старшую генерацию Ю.Бондарева и А.Солженицина, идущее за ним поколение В.Распутина, А.Битова, ну и – своих приблизительно сверстников. У каждого поколения своя специфика, свои темы, своя стилистика. «Да вы знаете, Михаил Михайлович, если честно, то для нас что Бондарев, что вы, – сказала одна студентка, – всё равно».

За этой позицией, заметьте, стоял не только обычный молодёжный цинизм. Суть в том, что за годы перестройки демократическая пропаганда сумела внедрить в юные неискушённые души тезис о том, что всё, созданное советской культурой, особенно во второй половине прошлого столетия, не имеет существенного значения. Восторжествовал миф о том, что у нас наконец выросло поколение свободно мыслящих людей, не отягощённых идеологическими догмами. Что оставалось делать «свободно мыслящим»? Разумеется – с безразличием отбрасывать то, что было до них. От художественного опыта 20–30-х годов предлагалось перебросить мостик прямо к миллениуму, когда возникала так называемая литература «новой» России. Грубо говоря: от Цветаевой – прямо к Пустовой. Целый полувековой период духовной практики бесцеремонно выбрасывался из реального обихода.

Последнее десятилетие стало реализацией этой культуртрегерской, с позволения сказать, программы. Появились целые ряды и команды молодых авторов, которые соотносят свои сочинения исключительно с работами ровесников. У них, как говорится, свои тусовки, свои рейтинги, свои критики, свои разборки, своя субкультура. Писатели, что называется, «взрослые» существовали в своей привычной сфере, но разрыв между генерациями, на мой взгляд, не пошёл на пользу ни тем, ни другим. Снова все варятся в своём соку, только на сей раз раскол прошёл не по идейной или творческой, а по возрастной траектории.

Характерный пример. На страницах «ЛГ» начался диспут о тенденциях в современной прозе. Разговор справедливо скатился на новый реализм. Товарищи настоятельно предлагали мне, как организатору и участнику множества таких конференций, включиться в разборки. Я нехотя согласился и изложил краткую историю вопроса, слегка ущипнув начавшего разговор Л.Пирогова за то, что игнорируются многие десятки книг, статей и выступлений на эту тему, а зачастую называются имена случайные и малозначимые. По изощрённой практике бюрократии мой отклик лёг на стол (рабочий)… самого Пирогова, ещё в «Ex-libris,e» показавшего себя как тренера литературных юниоров. Разумеется, мой материал зарубили, предложив написать что-нибудь другое…

В итоге мы находимся как бы в параллельных мирах, не пересекающихся друг с другом. Как сказал бы Р.Музиль, участвуем в параллельных акциях. Если бы поколения враждовали, соперничали, ссорились – это, кажется, было бы продуктивнее. Тогда в литературном процессе происходили бы реальные, а не виртуальные дискуссии, люди с разным жизненным опытом, смотрящие на мир с различных точек зрения, создавали бы более объёмный, стереоскопический образ его.

При этом я вовсе не хочу сказать, что среди заметных, выдвинувшихся за последние годы литераторов нет людей вменяемых и сознающих реальную картину творческих потенциалов. По опыту своего общения могу поставить в этот ряд, скажем, Романа Сенчина, Сергея Шаргунова, Захара Прилепина, Дмитрия Чёрного, Максима Лаврентьева, Романа Кожухарова из Тирасполя, некоторых других. Но одно дело – проявление общей культуры и воспитанности, а совсем другое – претворение этих качеств в непосредственный художественный материал. К сожалению, и они не всегда считаются с лучшими достижениями своих предшественников и старших коллег.

Справедливости ради скажу, что и старшие коллеги недостаточно внимательны к молодым, но их отчасти можно понять: здесь репутации ещё не сложились, надо делать выбор, а всего, как ни старайся, не прочтёшь.

Наверняка найдётся тот, кто скажет: ну, произошло размежевание, и пёс с ним. Но дело в том, что национальная литература (по модулю) может достичь высокого результата, если исповедует принцип следования корневым традициям, преемственности и диалектической связи между книгами, высказываниями и поступками писателей разных поколений. В хорошо сбалансированной футбольной команде юниорский состав должен взаимодействовать с опытными игроками и прислушиваться к их советам. Иначе реального поступательного движения вперёд – ни каждому в отдельности, ни литературе в целом – не дождаться.

Сергей КАЗНАЧЕЕВ