Дежавю Василия Ширяева, или Эффект жемевю

№ 2010 / 30, 23.02.2015

«Не­ко­то­рые лю­ди ро­ди­лись, что­бы си­деть у ре­ки, не­ко­то­рых бьёт мол­ния, не­ко­то­рые жи­вут му­зы­кой, не­ко­то­рые про­сто стран­ные, не­ко­то­рые пла­ва­ют, не­ко­то­рые зна­ют пу­го­ви­цы, не­ко­то­рые зна­ют Шек­с­пи­ра, не­ко­то­рые ста­но­вят­ся ма­те­ря­ми

Aut Caesar, aut nihil.

Или Цезарь, или ничто.

«Некоторые люди родились, чтобы сидеть у реки, некоторых бьёт молния, некоторые живут музыкой, некоторые просто странные, некоторые плавают, некоторые знают пуговицы, некоторые знают Шекспира, некоторые становятся матерями, а некоторые пишут очень непонятные статьи и становятся критиками».

Так начинал свою статью о Василии Ширяеве мой друг, Егор Молданов, но не успел её закончить. Когда я прочитал первые статьи камчатского самородка в журнале «Урал», чувства были противоречивы.

– Он считает себя критиком? – поинтересовался я у друга.

– Да! Согласись, у него есть свой неповторимый стиль, так никто не пишет.

– Но это же бред, набор слов, – праведно возмутился я.

– Он хороший критик, но с заметным раздвоением личности, с кем не бывает, – улыбнулся мой друг в ответ. – В этом его харизма!

– Харизма?! – ужаснулся я.

– Да, Виктор Степанович всегда считал, что в ХАРИЗМЕ надо родиться.

Я был в полном ауте.

– А кто такой Виктор Степанович, – осторожно спросил я, – тоже критик?!

– Нет, он наш бывший премьер-министр!

Со мной случился полный «аллес», если так говорят премьер-министры, то что требовать от простого смертного, тем более от критика. «Всё так прямолинейно и перпендикулярно, что мне неприятно» – Виктор Степанович ответил за меня просто в яблочко, потому что когда я стал читать Василия Ширяева, мне было ничего непонятно, но читать его хотелось, и с каждой новой статьёй я подспудно понимал, что попадаю в состояние дежавю. Это психологическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации, однако это чувство не связывается с определённым моментом прошлого, а относится к «прошлому вообще».

В фильме «Матрица» главный герой Нео видит, как чёрный кот проходит рядом два раза подряд. Нео говорит «дежавю» сам себе, чем обращает на себя внимание всех остальных. Тринити объясняет Нео, что дежавю – это сбой Матрицы.

Как я сразу не догадался, что Василий – это космический пришелец. Ну, подумайте, может ли нормальный тридцатилетний мужик работать сторожем в доме культуры «Галактика», имея за плечами диплом КГПИ.

Я представляю, если бы Василий пришёл в школу преподавать русский язык, то, возможно, предмет бы детишкам и понравился, т.к. не сомневаюсь, что как педагог он бы его подал в доступной форме, так как «русский язык лжив (недостоверен) на уровне грамматики. Из-за неразвитости системы времён и наклонений условия достоверности вводятся в русском языке дополнительными оговорками и ссылками… По-русски невозможно толково объясниться, не переходя ежеминутно на метаязык. Если человек говорит по-русски без оговорок, – значит, он лжёт или по меньшей мере несёт околесицу. Достаточно вспомнить ахинею, которую мы артикулируем ежедневно. По-русски можно говорить вообще без слов – одними интонациями. Как Толстой учил писать стихи – эх! да ой, да ух! Представляется, что родным языком восточновосточных славян является молчание (по-готски slawan «молчать»), а русский язык дулебы, вятичи и чудь нарочно коверкали, потому что никогда его толком не знали, да и себя за людей не считали».

После этой великой словесной тирады меня осенило: Василий не космический литературный разбойник, раскидывающийся направо и налево словесами, он… внебрачный сын Виктора Степановича, потому что генетически взял от батьки своего «языковое изящество» слога. «Славяно-росское двуязычие играет забавные шутки: славянский «праздник» оборачивается русским «порожняком», славянское «страна» – русским «сторона», на которые «все четыре» ты волен отправляться (в России есть только направления, напоминает Гудериан). «Гражданин» оборачивается «горожанином», «слава» – «словом» и далее на восток – «слухом». Casual Робски восходит к латинскому cado «падать», поэтому предлагаю заменить его уже привычным полонизмом za padlo или просто padlo».

Ну, после этого чарующего пассажа разве не хочется добавить словцо от Виктора Степановича: «У меня к русскому языку вопросов нет!» Я с детства его учил не только потому, что он мне пригодится в будущем, так как я жил в ближнем соседстве с Большим братом, но и потому, «что им разговаривал Ленин». Теперь осознаю, что русский надо изучать ещё и потому, что на нём пишет Василий Ширяев, сплошные «инсинуации и внушения», отчего меня не покидает чувство параноидальности того, что я читаю у Василия, и того, что я пишу о нём хорошем. С другой стороны я стал понимать и своего друга, так как его всегда цеплял «инописьменный текст».

Критик рождается – это ещё не праздник, потому что нельзя верить тому, кто считает, что ты сумасшедший. Скажите, у вас часто бывает такое ощущение, будто крысы на душе скребут?

– Да нет, – ответите вы. – Скребут кошки!

Уверен, что Василий бы вам ответил, что «кошки» – это когда ты потолстела на пять килограммов или за окном идёт проливной дождь. А крысы – это гораздо хуже.

Я знаю, Господь всегда следит за балансом, и появление Василия Ширяева – это как раз он и есть, не путать с пограничным словом «балласт», в котором нуждается критическая литература, потому что мы безумно любим умные фразы, гордимся ими и при этом не понимаем самих себя.

С некоторыми выводами Ширяева я согласен на двести процентов, и мне безумно нравится, как он это мастерски подаёт. «Лера Пустовая – очень красивая девушка. Она излагает с такой степенью неясности, что закрадывается сомнение, понимала ли она сама достаточно ясно, о чём пишет». «У Бойко налицо целый набор «стигматов», свидетельствующий если не о гениальности, то об очень высокой степени одарённости: пару фальстартов в жизни, патологическая страсть, зацикленность на двух-трёх метасюжетах, ни одной публикации в толстых журналах, склонность к самопиару и занятию журналистикой. Бойко практически безупречен». «Алла Латынина пишет вкрадчиво, будто кота чешет» – это вообще шедеврально написано.

Знакомо ли вам чувство, когда хочется уйти, но почему-то кажется, что хочется остаться?..Так и статьи Василия, хочется плюнуть и не читать их, и всё же читаешь до конца. Создаётся впечатление, что они написаны по принципу: «Когда петух гонится за курицей, он думает: если не догоню, то хоть согреюсь».

Надо признать, что Василий из породы людей-пылесосов. Они нужны, чтобы другим было легче дышать.

Великий Брэдбери писал: «Никогда не спрашивайте писателя, какого угодно писателя, почему он пишет, зачем он пишет, откуда он, куда направляется. Придёт время, он скажет сам». Василий в одной своей эпохальной статье искренне признался. «Почитав Манцова, я сам решил стать критиком (публицистом). Критиковать решил всё, что попадётся под руку… Критический заряд, наверное, – от детского желания раздербанить игрушку, узнать, как было на самом деле. Анатомия детских игрушек».

Я понимаю, что сумасшествие приходит с возрастом. Василию скоро уже тридцать три, и если он утверждает, что правды нет, это тоже правда. Кошмар шизофрении заключается в том, что человек не понимает, что реально. Представляете, что вы вдруг узнаете, что люди и места, и самые важные моменты в вашей жизни не ушли в прошлое, не умерли. А, хуже того, их просто никогда не было.

Впечатление от дежавю может быть таким сильным, что воспоминания о нём могут сохраниться на годы. Это состояние сопровождается деперсонализацией: реальность становится расплывчатой и неясной. Пользуясь терминологией Фрейда, можно сказать, что наступает «дереализация» личности – как бы отрицание её реальности.

Я не знаю ни одной причины, почему я хочу стать критиком, но знаю тысячу причин, по которым стоит бросить это дело. Василий очень хочет стать критиком, возникает закономерный вопрос: почему?

Первое: «Тяга к всезнайству – от чтения Брокгауза (дом на Брокене). А какой дом может быть на Брокене? Разумеется, паганский храм!.. Я тоже вырос рядом с БСЭ, до 10 тома читал подряд, дальше – вразбивку. Всё прочитать и свести в схему для запоминания – как чемоданы упаковать».

Второе: «Жить отвергнутым – это чисто российская традиция».

Третье: «Вас хоть на попа поставь, хоть в другую позицию – всё равно толку нет!» – это не я сказал, а Виктор Степанович.

Четвёртое: если незнакомые люди, читая Василия, захотят плюнуть ему в лицо, значит, у него есть шанс стать критиком. И это здорово, потому что нет ничего хуже в жизни, чем быть обычным.

Значит, идею вы уловили. А теперь помножьте вышесказанное на бесконечность и возведите в степень вечности, но даже тогда вы не получите представления о масштабе литературного таланта Василия Ширяева.

«Мысль о том, что народ жаждет правды, заключается в неправильном (русское «правда» в смысле славянского «истина») словоупотреблении. Правда народу не нужна, народу нужна «Русская правда», а именно возможно краткий и непротиворечивый кодекс поведения (что делать?). Стремление же к правде в литературном смысле устремляется в дурную бесконечность поиска виноватых (конспирологии), упираясь в «новую хронологию». Которая так же не нужна, как и старая».

Моя матушка любит говорить, что ничего так не успокаивает, как инструктаж по технике безопасности. Читая Василия, чувствуешь постоянный дискомфорт, и он специально к этому стремится. Молодость уже прошла, взрослея, ему приходится довольствоваться тем, кто он есть на самом деле – пока только сторож в доме культуры «Галактика». Поэтому насколько Василий будет умён и велик, зависит от того, что он смог понять в молодости, потому что потом наступает эта злополучная мудрость… Зачем же осуждать того, кто всюду ищет «древнемонголо-татарскую тактику, использованную на Куликовом поле», быть может, это лишь трепет плоти, не испытавшей трепета сердечного, пусть он длится один вечер, а не вечно, но разве это не любовь в своём роде? А в том, что Василий любит литературу – сомнений просто не возникает.

Тексты Василия безбашенные, но они написаны с такой добротой и чувством юмора на кутхианском языке, что понимаешь: «феромоны работают, фетишизм не вялотекущий!» После того, как Василий написал, что «критик-меломан должен это г…но обратно сцеживать», хочется завершить эту уникальную фразу не словами Виктора Степановича, что «не всё то, что я сказал, всем это, все могут об этом говорить», а словами самого Василия, что «этот гондон явно гений и талант», и немножко добавить Виктора Степановича: «Даже об этом люди и то не все говорят». Ну, скажите мне после этого, что Василий с Виктором Степановичем не шерочка с машерочкой. Говорим, как думаем, думаем, как говорим, но я ещё не дошёл до главного.

Апогей словоблудия или литературного маразма – это «Краткий русско-польский словник», размещённый на сайте литературно-философского журнала «Топос». Я сам поляк, хотя родился в славном городе Даугавпилсе, откуда родом Сергей Красильников, как было после этого не написать о земляке, знаю и владею в совершенстве родным языком, но словник меня потряс своим «абзацно блядословием». Перевод просто фантастический, из цикла «слышал звон, да не знаю, где он». Колдун по-польски «czarnoksieznik или czarodziej в зависимости от предложения. Комментарии же просто бесподобны в своей бредовости, чего стоит фраза, что «Россияне» – польское погоняло». Понимаю, такие выводы дорого стоят, и всё бы это можно простить Василию, его литературное хулиганство даже порой завораживает, но нельзя «плясать» на национальной трагедии. «Katyn – видимо, стяжённая форма женского рода от слова kat». Всё-таки, уважаемый Василий, надо вовремя нажимать на тормоза.

Мне нравится призыв Виктора Степановича и не покидающее чувство, что он эту фразу обронил, начитавшись наших критиков: «Давайте говорить на нормальном языке», ибо «…в сети параноидальный бред про кровавую гебню с одной стороны, про жидомасонский заговор – с другой. Белые придут, грабят – красные придут, грабят, куда честному интеллигенту податься?.. В отряды самообороны им. Александра Антонова?.. Или в тройные агенты, которые работают в конечном счёте на себя, а не на соперничающие сверхдержавы?..» Так и хочется снова процитировать любимого В.С.: «На любом языке я умею говорить со всеми, но этим инструментом я стараюсь не пользоваться». Василий же, напротив, активно пользуется, и, наверное, здесь и возник обратный эффект дежавю критика Ширяева – жемевю, состояние, когда человек в привычной обстановке чувствует, что он перегнул палку, но не хочет себе в этом признаться.

Какая разница между полётом и падением? Уверенность в том, что ты приземлишься. Пока такая уверенность за Василием сохраняется, лишь бы, как говорится, не занесло нашего критика. «Пусть это будет естественный отбор, но ускоренно и заботливо направляемый», – советует всё тот же Виктор Степанович.

Я работаю над недописанной книгой своего друга «У птицы не подбитое крыло». Птиц в неволе не удержишь. Их крылья слишком яркие, и когда они улетают – часть тебя, которая знала, что было бы грехом держать их взаперти, конечно, как-то успокаивается и радуется, что их больше нет, но всё равно, то место, где ты живёшь, становится ещё мрачнее, ещё темнее после того, как они улетают.

К таким птицам с ярким оперением относится критик Василий Ширяев. Он не боится совершенства, так как знает, что всё равно его не достигнет. Он знает, что в мире нет вечных двигателей, зато полно вечных тормозов. Он знает, что «филолог – этот тот, кто ломает мозги там, где другие получают эстетическое удовольствие».

И последняя рекомендация на память Василию от Виктора Степановича: «Не надо умалять свою роль и свою значимость. Это не значит, что нужно раздуваться здесь и, как говорят, тут махать, размахивать кое-чем».

P.S. Многих интересует, что это за пацан скрывается под маской «Сергей Богданов». Критикует всех налево и направо, но если он такой герой, почему не подпишется настоящим именем? Потом и к редакции газеты могут возникнуть обоснованные претензии. Почему Сергея Богданова можно постоянно печатать, тогда и другим «маскам» нужно выделять отдельную площадку или рубрику «Слово фантома», и будет очень похоже на «Голос Камчатки, или Критика вне формата» из журнала «Урал». Почему же я подписываюсь как фантом?! В редакции газеты знали меня как друга Егора Молданова – Артура Акминлауса, и ведали, что я Егору активно помогал в последние месяцы в его литературных делах. Мне было психологически трудно писать после ухода друга, не хотелось, чтобы нас сравнивали, и в собственных творческих возможностях были большие сомнения. Не хотелось, чтобы Александр Карасёв обозвал меня графоманом. Была идея раскрыться на годовщину Егора, но думаю, что надо сделать это раньше, чтобы потом писать с чистой совестью, а в том, что я хочу писать, теперь у меня сомнений нет.

Искренне ваш,

Артур АКМИНЛАУС,

г. КРАКОВ,

Польша