Рак языка

№ 2012 / 39, 23.02.2015

На мо­ей ви­зит­ной кар­точ­ке зна­чит­ся, что я – член ре­дак­ци­он­ной кол­ле­гии жур­на­ла «Рус­ский язык за ру­бе­жом». Не уве­рен, что это так: дав­но в жур­на­ле не был. Од­на­ко и не чи­тая жур­на­ла, я мне­ние своё ска­жу.

К основам филологии дальнего следования



На моей визитной карточке значится, что я – член редакционной коллегии журнала «Русский язык за рубежом». Не уверен, что это так: давно в журнале не был. Однако и не читая журнала, я мнение своё скажу. Наш русский язык сегодня – какой-то ни дать ни взять зарубежный.


Вдумайтесь: малороссийское влияние на русский язык – язык Арины Родионовны, язык митрополита Илариона, «Слова о полку Игореве», а также на язык Ломоносова, Пушкина, Толстого, Есенина и Шолохова. Звучит почти как заголовок; однако это никакая не шапка, а сущность вопроса.






Сергей НЕБОЛЬСИН
Сергей НЕБОЛЬСИН

Как бы вы ни относились что к Украине, что к Малороссии, а вы можете сойтись, все вместе, вот на чём одном. Язык нашему обществу дала харьковская, одесская, каховская, шепетовско-витебская и прочая ЧЕКА. Она так, ЧЕКА, сама себя гордо и называла. А мы её не все любим; а мы все её язык, язык Розок, Любок, Сонек и Жорок из такой ЧЕКИ – охотно восприняли.


Ну, хотя бы слово ЗЭК. Мать мне давно втолковала: ЗЭК – это каждый, кто пользуется этим словом. То есть говорить слово ЗЭК – значит принять не только словарь, но и подход к делу. Этот подход характерен для воспитанной на Шолом-Алейхеме и Троцком-Бухарине харьковско-витебской ЧЕКИ.


Может, зря я ляпнул про Шолом-Алейхема. Писатель он отменный. Он сам кое на чём воспитан: на Гоголе и Чехове, с их Полтавщиной и Таганрогом. И любить мне его запретила только на одном советско-германском симпозиуме в Аахене, когда я признался в любви к нему, моя недоброжелательница-оппонентка. Она сказала: узнаю, узнаю журнал «Наш современник». Так и нацисты говорили: мол, чтите своего Шолома Рабиновича и живите своим замкнутым миром, как Менахемы Менделы и Тевье-молочники, чтобы вас было легче согнать в лагеря. А я похвалил Шолома-Алейхема, потому что и в самом деле с детства упивался им: я ж был к тому же воспитан как октябрёнок-интернационалист; ну, наконец – как пионер-интернационалист. По национальному вопросу на нашу семью пришлось не менее шестидесяти человеко-лагерей, включая Освенцим, и подневольных работ, от Гамбурга до Усть-Абакана. Когда дочь Кёпенига, переводчица солженицыновского «Ракового корпуса», дала мне такую вот антифашистскую отповедь, я даже заплакал.


Ведь на нашей семье следы нескольких лет Освенцима и рабства у гамбургского гроссбауэра-кулака! Ведь дочь Кёпенига не сидела в Майданске, а надёжно, выгодно и удобно, как в сберегательной кассе, пряталась за железным занавесом и училась в элитарной школе не где-нибудь, а в Москве! И я опять заплакал.


Однако русский язык она знала блестяще: не хуже главы восточно-германской сигуранцы Маркуса Вольфа. (А Миша Вольф тоже учился в Москве, в нашей 110-й школе на Мерзляковском.)


За русский язык мы и радели, об этом и речь. Не изучайте иностранных языков, вам они незачем и не по сеньке шапка. А вот наш, родной берегите.


Итак, Шолом-Алейхема оставим в покое. Возьмём лучше Остапа Бендера. Вы думаете, он только стульями занимался? По моим агентурным сведениям, он на самом деле служил во всех провинциальных и даже в московской ЧЕКА, и во всех Гулагах вколачивал свой подход к делам, свой словарь, свою харьковско-одесскую терминологию не в наш только речевой обиход, а глубоко в наше сознание. Несколько раз оперировали, с середины тридцатых, через сороковые роковые, вплоть до 1953-го. Расползлись метастазы. Так оно обстоит и сейчас.


Чистка сознания – работа посложнее оздоровления только лексикона и фразеологии, браться за неё тоже тяжело. Но ведь попытка – нэ пытка, Лаврентий Павлович?


И браться нада, нада!


* * *


Вот вы все – ну, все вы, то есть господа – употребляете словцо блин. Однако зачем вы, господа, полагаете, будто в этом словце – саморазвитие живого, не связанного никакими консисторскими прописями великорусского языка?


Патриарх современной русской культурности Сергей Георгиевич Чобуров тоже такой. Этот до сих пор, и навечно, некоронованный академик Академии наук СССР, умильно и юношески так озорно улыбаясь, сообщил нам однажды в «ИМЛИ РАН», в палате № 13: слово БЛИН очень, очень удачное. Оно и характерно, и характеризует. Живое слово.


Оно да, оно удачно. Но кто-то взял и заметил: оно характеризует, однако, вовсе не развитие живой речи. Вскрывает оно лишь вашу собственную тысячелетнюю родословную. Ну, если исчислять её не по-нашему, а по матери. И стыдно робеть, закрываться перчаткою! Признайте, кто вы по происхождению. Блин характеризует вас именно по материнской линии. Происхождение, кстати, ведь не выездная анкета на визит к Римскому папе. А без происхождения, без знания родословной того или иного феномена филология дальнего следования невозможна. Генетика, батенька, генетика! Ведь прошли те времена, когда науку вейсманистов и менделистов честили как буржуазную.


Эти мрачные времена прошли, и партия решительно заверяет, что они никогда не вернутся. И если ваша литература и ваша организация партийные, то вы должны с такими заверениями согласиться.


Когда-то, Священное писание записало (записало само, ибо богодухновенно): врачу! отравися сам! Такое полезно и сейчас.


Наше телевидение провело беседу с профессором-филологом Андреем Зориным. Он сын известнейшего драматурга, автора «Варшавской истории»; он профессор (ну, так говорят) чуть ли не Оксфорда, и по совместительству Гуманитарного университета – ну, того, который сейчас в здании бывшей Академии коммунистической партии, то есть КПСС.


И вот оксфордско-московский профессор Андрей Зорин сообщает:


1) я недавно был в Минобре;


2) такое-то начинание нашего начальства – накрылось.


То есть судьи-то – они кто? Они не только из или не только от «Варшавской истории». Они из самой Варшавы и её предместий, они из Белостока и Пинска, они из предреволюционного и революционного Питера, они из харьковско-одесской ЧЕКИ.


О раке языка, или же совсем наоборот – о раке языка как о живой жизни живого языка говорят те, кто сами больны раком языка.


Болезнь застарелая. Постарались и имперские верхи, вступившие ещё задолго до октября в сотрудничество-союз с харьковско-житомирской стихией. Они ли ввели слово «главковерх» вместо верховного главнокомандующего?


Говорят, что слово «главковерх» по-фронтовому кратко. Без краткости в бою нельзя. Однако скажите: много боёв и кампаний вы (мы) выиграли, когда вооружились этим сжато-мужественным словом? Ну, в 1904–1905 годах; или в 1914–1918 годах.


В 1812 мы кое-что выиграли, и в 1875–1877 тоже; но тогда слова «главковерх» ещё не было.


А слова «главковерх» и «Продамет», «Продуголь» и «Продвагон» – союз Империи с Харьковом и Житомиром (не забыть об Одэссе) все наши бои завалили.


И неясно: как могут учёные лингвисты считать, будто «рабсила», «вещдоки», «угрозыск», «Совбез ООН», «Госдеп США» – это живое и не подлежащее оценке развитие языка?


В душе они и считают нас «рабсилой».


* * *


Кстати, Андрей-то, профессор-то Зорин – не плохой человек. Не знаю, насколько он хороший, но плохой – нет; он не плохой. Я видел его ещё до Японии лет 30 назад в библиотеке Ленина; говаривал с ним, ещё аспирантом.


Ну а то, что он стал оксфордским вещателем истин о русском языке и культуре – так грех да беда на кого не живёт. Ведь возможна и на старуху проруха: Елена Боннер стала вдруг совестью русской культуры, старушка Собчак стала проповедницей свободной молодёжной любви; дочь тайного осведомителя в недрах японской коммунистической партии стала очаровательной дамой-антикоммунисткой в русском якобы Союзе правых сил.


Всё бывает. Но русский-то язык должен не промелькнуть, а как-то и остаться, в чистоте от Харьковщины, немцовщины, от Хакамад и их «Минобров».


* * *


Учёностным витиям, которые смиряются с живой жизнью живого языка, следует припомнить: жизнь – это становление, развитие и умирание. Не один язык умер. Умер язык Гомера, Эсхила и Софокла; начал умирать он ещё при Аристофане – «Бунт женщин» и т.п. Однако от древнего греческого языка осталось слово – ну, скажем, Ахилл.


Согласны ли вы, что по смерти русского языка от него останутся слова «блин», «госдеп Сэ-Шэ-А», «рабсила, «Совбез ООН» и «бай-бай»?


* * *


Новейшие сведения для всех русских, а также и для русскоязычных лиц.


По факту ДТП составлено заключение о нарушении ПДД


Так выражается телевидение «Россия 24»; так оно выразилось 22 сентября 2012 года, в две минуты двенадцатого ночи. Мне даже кажется, что так выражаются все.


Но не всё такими метастазами охвачено и проникнуто-пронизано. Например, часты в стране пожары. Почему не счесть их жилищно-пожарными происшествиями? Сочтите и сделайте соответствующее языковое сокращение. Это будет подлинный, и другим иностранным вы не овладеете, язык СОВКОВ. И если доказать, что язык самих лингвистов сегодня есть язык совков, то они сами, эти лингвисты, взглянули бы иначе на наши заботы. Сейчас сетования, ахи-охи академистов и пуристов для них смешны и суетны. Но с тем, что нам предлагается не «живое развитие языка и речи», а следование речи СОВКА – причём это и их, лингвистов, речь – с этим они едва ли примиряются. И если они втянутся в совместную борьбу русских с совками, их надо в этой борьбе поддержать.

Сергей НЕБОЛЬСИН,
доктор филологических наук,
ведущий научный сотрудник ИМЛИ РАН

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.