Пратья-бисатели

№ 2012 / 40, 23.02.2015

Вся эта хи­мия, ко­то­рая си­дит в моз­гу, рас­щеп­ляя на ами­но­кис­ло­ты хрен зна­ет что в на­ших го­ло­вах, по­вли­яв­шие на бра­ть­ев-пи­са­те­лей, си­дев­ших вза­пер­ти в сво­ём по­ко­сив­шем­ся до­миш­ке и на­пи­сав­ших ро­ман ве­ка

Вот и всё. Боже, вот и все…

Юрий Буйда

по рассказу «Врата Жунглей»

http://magazines.russ.ru/october/2011/9/bu2.html

Вся эта химия, которая сидит в мозгу, расщепляя на аминокислоты хрен знает что в наших головах, повлиявшие на братьев-писателей, сидевших взаперти в своём покосившемся домишке и написавших роман века, который несли на наспех сколоченных носилках, подвывающие, чёрные от горя, что роман окончен, страшные, выйдя из дома, двинулись к площади, поминутно останавливаясь, надсадно дыша и стеная, но не выпуская из тощих рук носилок, – бисатели-то и на писателей не были похожи – ни нацбестовской выправки, ни букеровского лоска, обросшие, бормоча цитаты из написанного романа, весившего по бумаге не менее пятидесяти килограмм, тащились, приволакивая ноги – расплющенные пятки, синюшные лодыжки и пальцы – и поддерживая друг дружку, оступаясь, но не выпуская из рук носилок, и наконец выйдя на площадь, поставили драгоценную ношу с рукописью на землю и опустились на колени, всё так же подвывая, кряхтя и поддерживая друг дружку, опустились на колени и завыли в сторону жюри «Большой книги», своим видом и дикими тоскливыми голосами то ли жалуясь на критиков, забывших о них, то ли каясь, что забыли семьи, детей, отдавшись дьявольскому греху – написанию никому не нужного романа, и стояли на коленях, словно блаженные, посреди площади и выли, простирая тощие руки над толстой стопкой листов, прижатых сверху огромным валуном – от сильного ветра или стихийного бедствия, хотя была уже глубокая осень с дождями и пожаров не намечалось.

Больше тридцати лет они даже не пытались напомнить о себе, и вот вдруг ни с того ни с сего, выйдя из дома, двинулись к площади, поминутно останавливаясь, надсадно дыша и стеная, но не выпуская из тощих рук носилок – писатели-то и на писателей не были похожи – ни нацбестовской выправки, ни букеровского лоска, обросшие, бормоча цитаты из написанного романа, весившего по бумаге не менее пятидесяти килограмм, тащились, приволакивая ноги – расплющенные пятки, синюшные лодыжки и пальцы – и поддерживая друг дружку, оступаясь, но не выпуская из рук носилок, и, наконец, выйдя на площадь, поставили драгоценную ношу с рукописью на землю и опустились на колени, всё так же подвывая, кряхтя и поддерживая друг дружку, опустились на колени и завыли, потому что не знали, чем они смогут заняться в будущем, и все увидели эту огромную рукопись, которая могла свести с ума любого грамотного человека одним своим видом, и поэтому начальник милиции Блин Оладьев стал разгонять зевак, не видевших сразу столько исписанной бумаги в одном отдельно взятом месте, а писатели уже не помнили, о чём писали, они лишились чувств, так как кончилась сила допинга, поддерживающая их тщедушные тела, а молодой врач, сидящий на диете, вынул изо рта резину, называемую в народе жвачкой, – другой еды у него не было, пощупал пульс у одного и второго, сказал: «Вот и всё. Боже, вот и все… Финита ля рассказ».

Евгений МИНИН,
г. ИЕРУСАЛИМ,
Израиль