Игры со смертью

№ 2012 / 43, 23.02.2015

Ког­да ве­че­ром в пят­ни­цу 5 ок­тя­б­ря мне на мо­биль­ный те­ле­фон по­зво­нил из Пи­те­ра Ва­ле­рий Ай­ра­пе­тян и спро­сил, знаю ли я о том, что Егор Мол­да­нов жив-здо­ров, я про­сто опе­шил.

Когда вечером в пятницу 5 октября мне на мобильный телефон позвонил из Питера Валерий Айрапетян и спросил, знаю ли я о том, что Егор Молданов жив-здоров, я просто опешил. Что за циничная беспардонность? Даже при розыгрышах всё-таки нельзя переходить через определённую грань. Ведь прошло всего две недели, как я напечатал материал о трагической судьбе Молданова «Мне первый раз страшно» («ЛР», 2012, 21 сентября).

Конечно, я очень хотел, чтобы этот талантливый парень, что называется, воскрес. Но разве чудеса бывают? Однако Айрапетян настаивал на своём: Молданов не умирал, с ногами у него всё нормально, и человек продолжает жить в своё удовольствие.

Спустя три дня Валерий прислал статью-расследование. Но она состояла, как мне показалось, не столько из фактов, сколько из различных предположений и эмоций. Получалось, что какой-то злодей сознательно разыграл смерть от придуманного рака двадцатилетнего пышущего здоровьем парня, а заодно понарошку отправил на небеса чуть ли не в полном составе ещё одну семью – на сей раз Артура Акминлауса. Но это, на мой взгляд, не входило уже ни в какие ворота. Разве можно ёрничать над чужими трагедиями?!

Я не выдержал и полез в рабочий компьютер, стал смотреть, сохранились ли письма от Акминлауса. Ага. Вот письмо от 28 апреля 2011 года. Акминлаус, собиравшийся до этого приехать из Канады в Россию на годовщину потерпевшего под Смоленском катастрофу самолёта с польской делегацией, сообщил, что все планы ему внезапно пришлось изменить. «В Москву и в Смоленск не поехал, – написал Артур. – Матушка умерла перед самым отъездом. Инсульт. Занимался похоронами. Болезненно отхожу. Уже в Лавале. Участвую в большом проекте, пока не озвучиваю его, но буду стараться и дальше сотрудничать с вашей газетой».

Через год с небольшим, 21 июня 2012 года редакция, напечатав очередной материал Акминлауса, поинтересовалась, удалось ли ему по нашей просьбе встретиться с живущим в Канаде Сашей Соколовым. В ответ пришло следующее письмо: «Я уже полгода не живу в Канаде. У меня умерли брат и мать, и я вынужден был переехать к себе в Краков, надо было решать многие домашние вопросы. В настоящее время я временно во Львове. Не переживайте за меня. Если я вам ещё интересен как автор, с радостью буду сотрудничать с вами. С уважением Артур А.».

Что после этого можно сказать? Какому нормальному человеку придёт в голову выдумывать смерть близких людей? А я считаю, что Акминлаус – адекватный человек.

Вот почему я Валерию Айрапетяну сказал, что пока сам во всём не разберусь и не пойму, где правда, а где ложь, ничего публиковать не буду. Но Валерий был уверен в своей правоте, ждать не стал и отдал материал в интернет-издания.

Версию Айрапетяна тут же подхватили некоторые журналисты. Причём в погоне за сенсацией иные коллеги уже не выбирали выражений. Так, сотрудница газеты «МК в Питере» Эвелина Барсегян, обратившись ко мне за комментариями, подчеркнула, что торопится разоблачить приёмного отца Егора Молданова – Анатолия Костишина. Но позвольте: откуда появилась такая уверенность, что этого человека обязательно нужно в чём-то разоблачать? Повторяю: у меня до статьи Айрапетяна каких-либо сомнений в порядочности Костишина не было.

Да, перед тем как публиковать свой материал о судьбе Молданова, я 3 сентября, узнав от коллег из «Роман-газеты» мобильный телефон Костишина, сделал один звонок в таёжный посёлок Хорогочи. Но откровенного разговора не получилось. И дело не в огромных расстояниях (где Москва, а где Хорогочи) и не в способе связи. Мне показалось, что мой собеседник до сих пор не отошёл от той трагедии, которая случилась с его приёмным сыном. Костишин, например, дал понять, что не хотел бы вспоминать и уточнять детали автокатастрофы, лишь обмолвился, что за рулём машины в тот момент находился именно он. После этого продолжать человека мучить расспросами мне показалось неэтично. Правда, под конец разговора я не удержался и задал вопрос, что сейчас мешает издать наследие Молданова. Костишин меня поправил: не что, а кто. Мешает старший брат Егора, который вернулся в Ханты-Мансийск, запил и якобы стал требовать со своего бывшего приёмного отца гонорары за умершего брата. Да, ещё Костишин очень был зол на Ирину Ковалёву, которая будто бы неправильно истолковала одно из писем Егора, связанное с ним лично (его никто не убивал на дискотеке; якобы Ковалёва перепутала сюжет недописанного рассказа с реальной жизнью).

К моему удивлению, спустя час после телефонного разговора Костишин прислал по электронке письмо. Видимо, после всего случившегося имеет смысл привести его полностью.

«Уважаемый Вячеслав Вячеславович! Это пишет Вам Костишин Анатолий Степанович. Вы мне позвонили, что собираетесь писать статью по Егору. Конечно, вы всё всколыхнули во мне.

У меня к вам огромная просьба, и прошу вас прислушаться к моей просьбе, как к бывшему опекуну Егора – не пишите пока ничего. Поверьте, придёт время и я сам вас попрошу написать о Егоре, но сейчас пока не надо.

Если бы мне надо было прославлять имя Егора – поверьте, я бы это делал и через Вас, и через Дебют, и поднял бы местные органы власти. И носились бы с именем Егора, и проводились бы какие-то мероприятия и т.д. Но ни Егор этого не хотел, ни я. Придёт время, я сам напишу о Егоре. Статья ради статьи – я не вижу в этом надобности, кому надо, тот помнит Егора, чтит его память.

В жизни Егора были свои «скелеты», я о них узнал уже после и не хочу, чтобы они, не приведи Господь, всплыли. Пусть всё остаётся как есть и не надо ничего будоражить.

Мы с вами обязательно встретимся в Москве, я с удовольствием зайду к вам в редакцию газеты, расскажу о жизни Егора. Мне будет о чём вам рассказать, но это будет приватная беседа, не для публикации.

У вас остаётся в критиках Артур, у него был глубокий внутренний кризис, я так понимаю, что у него получается писать, и я уверен, что он будет писать.

В силу своих возможностей буду писать для вашей газеты и я, если вашей газете это будет интересно – несколько статей моих вы опубликовали, видите, как писательство оказалось в нашей семье заразным.

Я очень надеюсь на понимание с вашей стороны. С уважением – Анатолий Костишин (а для вашей газеты статьи я подписался как Анатолий Костин)».

Я тут же ответил.

«Анатолий Степанович, спасибо за письмо. Дело в том, что я, помимо всего прочего, занимаюсь также литературами народов Севера и сейчас заканчиваю работу над вторым, расширенным и дополненным, изданием справочника о писателях народов Севера. Мне кажется, Егор обязательно должен присутствовать в этом издании. Поэтому я решил уточнить ряд фактов. Единственно, я так и не понял: автокатастрофа случилась до «Дебюта», или уже после лауреатства (на вручение премии он приезжал ещё здоровым или уже после операции?). Если материал получится, я его, видимо, сначала опубликую в газете. Но надо ещё внести некоторые добавления. Да, мне казалось, что я очень хорошо знаю этнографов (они же и писатели) Татьяну и Тимофея Молдановых (они родом из Казыма). Мне очень жаль, если и они тоже ничего не сделали для Егора. И Татьяна, и Тимофей очень талантливые люди и всегда раньше были очень отзывчивыми. Неужели всё изменилось? Из хантыйских писателей я много лет дружу с Еремеем Айпиным (правда, он сургутский). Может, стоит к нему обратиться (к тому же он ведь ещё и политический деятель)? А от Вас жду материалы для газеты и нашего журнала «Мир Севера» на любые интересующие Вас темы. Спасибо за понимание. Огрызко».

После этого от Костишина было ещё два письма. 6 сентября он написал:

«Уважаемый Вячеслав Вячеславович! Благодарю, что вы написали, и отдельно, что приглашаете к сотрудничеству. Я ещё раз прошу вас не торопиться ни со статьёй в газете, ни со статьёй в справочнике. Возможности прославить имя Егора у меня было предостаточно, но я не пошёл по этому пути, и у меня для этого были свои основания, да и Егор бы этого не захотел бы. Не надо из Егора делать национальное достояние народов Севера. Пусть Егор у каждого из нас останется в наших сердцах и душах. В письме всего не напишешь. Я был почти восемь лет опекуном Егора, он меня искренне называл отцом, поэтому я считаю, имею право просить вас не торопиться. Я был бы вам очень благодарен, если бы вы прислушались к моим словам. Отложите материал о Егоре в стол. Обращаться ни к кому не надо: ни к Молдановым, тем более Айпину. Я зимой буду в Москве и мы с вами о многом поговорим, очень надеюсь, что буду с Артуром. Также очень надеюсь на ваше понимание. С уважением – А.С.».

Второе письмо пришло 10 сентября. Костишин писал:

«Уважаемый Вячеслав Вячеславович! Мне от вас надо совет. Мне на сегодняшний день 43 года. Через два года у меня заканчивается рабочий контракт, и я хочу уйти со школы и переехать жить к сестре в Москву. Уверен, что работу учителя там я найду себе без трудностей. И хочу попробовать себя на литературном поприще. И не только как критик. В настоящее время дописываю книгу Егора «Труднодоступный возраст» (он оставил только начальные зарисовки, но Егор мой сын, и я знал, о чём он хотел писать) и книгу о молодом писателе (прообраз Егора). Это одна из причин, по которым я пока против каких-либо статей о Егоре, хотя есть и другие причины, и я очень надеюсь, что вы прислушаетесь к моему мнению.

Так вот какой мне нужен совет – стоит ли мне заканчивать Литинститут. У меня два высших образования – управленческое – «Хабаровская академия госслужбы – и диплом филолога Томского университета, но филологией я занимался мало. Всю жизнь преподаю историю. Статью для вашей газеты пишу, но сейчас начало учебного года, сложный период, напряжённый. Мне о многом хочется с вами переговорить, но это когда я буду в Москве. Планирую после Нового года на недели две приехать к сестре. С уважением, Анатолий Костишин».

Наверное, мне уже тогда стоило забить тревогу: почему человек так упорно не хочет, чтобы мы напечатали материалы о случившейся драме. Однако я придумал себе очень простое объяснение: мол, скромный провинциальный учитель хочет сначала всё доделать за приёмного сына и только потом планирует обращаться к издателям. Но надо ли скромничать?

Когда в Интернете поднялся шум по поводу статьи Айрапетяна, я, естественно, сразу отправил письма Костишину и Акминлаусу, полагая, что они тут же версию Айрапетяна убедительно опровергнут. А дальше случилось непредвиденное. Ни Костишин, ни Акминлаус на связь почему-то не вышли.

16 октября я позвонил в Хорогочи. Мобильный телефон Костишина оказался выключен, а по рабочему ответила одна из учительниц – Татьяна Владимировна, оставшаяся за директора школы. «А вы знаете, – обескуражила меня Татьяна Владимировна, – Костишин вчера неожиданно взял отпуск и из Хорогоч уехал». – «А вы что-нибудь знаете о Егоре Молданове? Он жил в Хорогочах? Вы читали его прозу?» – «Вроде когда-то жил, но ещё до моего приезда в Хорогочи. Его считали очень замкнутым человеком. Мы в школе в последние годы слышали о том, что Молданов стал писателем. Но как сложилась его судьба, неизвестно. В посёлке тема Молданова всегда была закрыта. А почему, Костишин этого никогда не объяснял».

Оторопев от такого разговора, я стал звонить уже в Ханты-Мансийск. И первый звонок сделал Татьяне Молдановой.

Таня не стала скрывать, что не всё так просто. Оказалось, что ещё несколько лет назад вопрос о судьбе Егора ей задала её учительница – этнограф с мировым именем Надежда Васильевна Лукина. Эта известная исследовательница Сибири читает нашу газету более тридцати лет, и, естественно, она не могла пройти мимо публикаций однофамильца своей ученицы – Егора Молданова. Таня пообещала Лукиной всё разузнать, но, как это нередко случается в жизни, замоталась. Надо было как-то спасать одно из своих детищ – институт возрождения обско-угорских народов. Однако справедливости добиться так и не удалось. Из-за этого из института ушли практически все ведущие хантыйские учёные. Ну а потом в нашей газете появился мой материал о сохранении наследия Егора. Лукина не выдержала и снова начала теребить свою ученицу: нужна ли её помощь в этом деле.

Таня Молданова подключила полкрая. И тут уже её огорошила юная артистка Женя Молданова: а Егор жив, его видели в Белоярском, он в местном аэропорту работает охранником. Затем в дело вмешалась младшая сестра Тани – Ольга Кравченко. Она сумела связаться с Егором. Вопросов было задано тысяча. Ответов оказалось намного меньше.

Ольге Егор сообщил, что стихов никогда не писал, а проза – якобы его. Почему он так поступил, непонятно.

Ольга убеждена: во всём виноват Костишин. Но её сестра Таня с окончательными выводами пока не спешит. По её словам, в начале «нулевых» годов Костишин был директором школы в Полновате. «Я лично с ним не встречалась, – говорит Таня, – но знаю, что он учил ребят из деревни Тугияны. Так вот, тугиянские всегда отзывались о нём только хорошо. Я всегда считала его человеком порядочным». Татьяна же посоветовала мне связаться с Евгенией Молдановой: мол, она с Егором из одной деревни Ванзеват и лучше знает, что могло произойти.

Евгения, как мне показалось, до сих пор пребывает в шоке. «Мы же с Егором в детстве жили в Ванзевате через дорогу. Отец у него действительно утонул. Мама пила. Я уверена, что Егора использовали как подставное лицо. Всё, что произошло, это не по-хантыйски. У нас такого никогда раньше не случалось. В Ванзевате сейчас живут две старшие сестры Егора со своими семьями. Вернулся в Ванзеват и старший брат Егора. Но он, да, попивает, ведь работы в деревне нет. А Егор не так давно женился. Мне стыдно за то, что случилось».

И Ольга Кравченко, и Женя Молданова дали мне номер мобильного телефона Егора. Но он, когда вечером 17 сентября услышал мой голос, сославшись на занятость, предложил перенести разговор на более позднее время. С тех пор Егор трубку не поднимает.

Тем временем на связь с редакцией вышла сотрудница газеты «Амурская правда» Юлия Климычева, которая брала интервью у Егора сразу после получения им премии «Дебют». Оказалось, что она Егора вообще никогда не видела: материал готовился по электронной почте.

«Я помню, – рассказала Юлия, – как в Хорогочах удивились моему первому звонку. Никто в Хорогочах до этого и не знал, что Молданов что-то пишет. Потом Егор вышел на связь по Интернету и предложил письменно прислать ему вопросы. А лично я общалась лишь с Костишиным. Он несколько раз был у нас в редакции. Первый раз он с гордостью поведал о том, что Егор поступил на юрфак. Потом было печальное сообщение, что у Егора обнаружили рак. Не забуду, когда Костишин появился у нас в третий раз. Он долго плакал, говорил, что Егор умирает, и мы никак не могли его отпоить чаем. Когда Егора не стало, Костишин с нами советовался о том, как увековечить память о приёмном сыне. А весной этого года Костишина было уже не узнать. Я встретила его на областном конкурсе учителей. Он выглядел бодрым, смеялся и про Егора даже не вспоминал».

Заинтересовались этой ситуацией и в Тынде. Я процитирую полученное 22 октября письмо из редакции тамошней газеты «Авангард».

«Вячеслав Вячеславович, большое Вам спасибо, что откликнулись на мою просьбу. Я, признаться честно, ужасно смущаюсь, общаясь с такими мэтрами слова. Я ещё очень молодой редактор. И не сильно толковый. Но меня эта история очень взволновала. Весь коллектив нашей газеты помнит, как наш бывший главред бегала с этой публикацией и всё время говорила, что что-то здесь не так. Костишин и тогда Егору слова сказать не давал. Даже нашей газете – самой старой в городе и районе. Это было очень странно… Сам Костишин от комментариев отказался. И это получатель-то такой премии, обычно сами всегда звонят! Публикацию она тогда свернула. Лично она тогда ни с Егором, ни с Костишиным не общалась: только по телефону. Сегодня я поговорила с женой Костишина, есть очень любопытный комментарий – фактически дама (сейчас она исполняет обязанности супруга) созналась в мистификации. Я оформлю статью, Вам непременно пришлю. Ещё раз спасибо!»

Выходит, Валерий Айрапетян во всём оказался прав.

А что же Егор Молданов? Этнограф Надежда Лукина очень переживает: не сломаем ли мы этими публикациями парню дальнейшую судьбу. Она просит выбирать выражения поделикатней. Я стараюсь из последних сил, хотя по-хорошему кое-кому, наверное, стоило бы и врезать.

Ладно, если б взрослые люди от скуки занялись обычными розыгрышами. В конце концов, литературные мистификации существовали всегда. Ну и выдумывали бы свой мирок. Но зачем спекулировать на болезнях и гибели близких людей? Или кому-то показалось, что так легче будет войти в литературу?

Неужели ни учитель, ни его приёмный сын не поняли, что со смертью шутки плохи. Так ведь можно и накликать на свою голову. И это не какая-то мистика. Поговорите со святыми старцами. И не гневите Бога.

Я не хочу ставить крест на литературном будущем Молданова, Костишина или Акминлауса (уж и не знаю, кто из них действительно живёт литературой, а кто только прикидывается или всего лишь разрешает использовать своё имя). Но теперь, когда вскрылся столь чудовищный обман, понятно, что проще им не станет. Вновь поверят им явно не скоро. Следующий путь будет в десятки, нет, в сотни раз тяжелей, а может, и мучительней. И только покаянием вину уже вряд ли искупить. Но готова ли эта троица к грядущим испытаниям? Жизнь покажет.

Вячеслав ОГРЫЗКО