НЯНЯ ИВАНА ГОНЧАРОВА

№ 2006 / 14, 23.02.2015

Ивана Александровича Гончарова часто называли «рафинированным» романистом, плохо знавшим народную жизнь. Он, в самом деле, не слишком глубоко вникал в народный быт. Однажды он признался: «Я не знаю быта, нравов крестьян… Я не владел крестьянами, не было у меня никакой деревни, земли… Простой народ, то есть крестьян, земледельцев, я видел… мимоездом: то из вагона железной дороги, то с палубы корабля». Но откуда же тогда глубинное постижение национального характера в «Обломове»? Ведь в его Илье Обломове отражённым светом светятся главные, коренные мотивы русской волшебной сказки, былины о богатыре Илье Муромце и пр. Гончаров сам разрешает этот парадокс: «Я немало потратил красок на изображение дворовых людей, слуг… слуги, дворовые люди … – тоже «народ»… Я… воспитанный среди слуг… жил сначала дома в провинции среди многочисленной дворни…».
К сожалению, научная биография Гончарова пока ещё не написана, причём особенно тёмным периодом является детство Гончарова. А ведь именно в детстве художники, как правило, органично усваивают «золотой запас» народного творчества. «Я прожил в деревне два года», – пишет в «Слугах старого века» романист. Речь идёт о селе Репьёвка, на берегу Волги, где Гончаров учился в частном пансионе священника Ф.С. Троицкого. Из гончаровских автобиографий мы знаем, что в пансионе Гончаров учил французский и немецкий языки, много читал. В автобиографиях писатель никак не акцентирует знакомство с фольклором, но всё-таки отмечает в одной из них, что находил «в лакейской дома у себя сказки о Еруслане Лазаревиче, Бове Королевиче и другие, читал и их». Между прочим, сказка о Еруслане Лазаревиче эхом отзовётся в романе «Обломов»: «Он любит вообразить себя иногда каким-нибудь непобедимым полководцем, перед которым не только Наполеон, но и Еруслан Лазаревич ничего не значит…».

Однако очевидно, что не лакейская была для Гончарова главным источником познания фольклора. Судя по всему, главную роль сыграла здесь его няня. О ней романист упомянул в воспоминаниях «На родине», а также в письмах к родным. Звали её Аннушкой. К счастью, сохранилась её фотография 1862 года. На всю жизнь Гончаров сохранил к няне сердечную любовь.

Это глубокое благодарное чувство к Анне Михайловне отмечают мемуаристы. Так, племянник писателя М.В. Кирмалов пишет: «Иван Александрович нежно любил свою няню Аннушку. Я хорошо помню эту старушку, нянчившую и меня и жившую в то время на покое у бабушки моей Александры Александровны в Хухореве. В её слабом, иссохшем теле жила кристально чистая душа ребёнка, полная до краёв любовью к детям и ко всем домашним…». Перед нами вполне классический со времён Арины Родионовны образ своеобразной «литературной няни»: чем-то оказалась она слишком дорога писателю, помнившему её до конца своей жизни. И это «что-то», думается, верно обозначено в воспоминаниях Г.Н. Потанина: «волшебные сказки»! В отличие от Пушкина, автор «Обломова» не посвящал своей няне отдельных литературных произведений, но заслуживает внимания образ няни, например, в «Сне Обломова». Здесь явно чувствуются личные впечатления автора. Няня даёт маленькому Илюше сказочное, мифологическое объяснение мира, которым довольствуется сама. При этом она развивает в ребёнке воображение и поэтическое мировосприятие:
– Отчего это, няня, тут темно, а там светло, а ужо будет и там светло? – спрашивал ребёнок.
– Оттого, батюшка, что солнце идёт навстречу месяцу и не видит его, так и хмурится; а ужо, как завидит издали, так и просветлеет.
Можно не сомневаться, что эти перлы народного воображения и поэзии Гончаров узнал от своей няни, Аннушки. В романе он как бы вспоминает, как он «в бесконечный зимний вечер робко жмётся к няне, а она нашёптывает ему о какой-то неведомой стороне, где нет ни ночей, ни холода». В «Сне Обломова» указан репертуар, видимо близкий репертуару реальной няни Гончарова: «Она повествует ему… об удали Ильи Муромца, Добрыни Никитича, Алёши Поповича, о Полкане-богатыре, о Колечище прохожем». Здесь же сказка о Жар-птице, Емеле-дураке, Медведе на деревянной ноге. Въяве видим мы и манеру Анны Михайловны рассказывать чудные народные сказки: «Рассказ лился за рассказом. Няня повествовала с пылом, живописно, с увлечением, местами вдохновенно, потому что сама вполовину верила рассказам. Глаза старухи искрились огнём: голова дрожала от волнения; голос возвышался до непривычных нот». Своё восприятие этих рассказов Гончаров также описывает: «Ребёнок, объятый неведомым ужасом, жался к ней со слезами на глазах… ребёнок не выдерживал: он с трепетом и визгом бросался на руки к няне; у него брызжут слёзы испуга, и вместе хохочет он от радости, что он не в когтях у зверя, а на лежанке, подле няни».
В «Обломове» Гончаров перечислил, очевидно, лишь малую часть исполнительского репертуара Аннушки. Несомненно, в запасе у неё было бесчисленное множество не только сказок, но и песен, поговорок, былин. Следует помнить, что Симбирская губерния в XIX веке была одна из самых «фольклорных». Известно, что «Собрание народных песен П.В. Киреевского» в значительной его части составляет именно материал, собранный в Симбирской губернии поэтом Н.М. Языковым и его родственниками. Сам Симбирск, население которого в середине XIX века составляло всего двадцать четыре тысячи человек, был городом хотя и губернским, но – в указанном отношении – не потерявшим ещё связей с деревенской округой. Достаточно сказать, что большую часть песен семья Языковых собрала в своём собственном доме, от дворовых и крепостных. Такова была фольклорная атмосфера в обычном дворянском доме Симбирска. Такова же она была, очевидно, и в стоящем недалеко от дома Языковых купеческом доме Гончаровых, где главную роль для будущего писателя играла, конечно же, его няня.
Любопытно, что в «Собрании народных песен П.В. Киреевского» наличествуют былинные сюжеты, входившие в репертуар нянюшки Ильи Обломова. Былины, очевидно, были весьма широко распространены в поволжской устной традиции, что и отметил в своём романе невольно Гончаров. Любопытно и другое: собрание П.В. Киреевского десятью выпусками публиковалось с 1860 по 1874 год, то есть гораздо позже выхода в свет «Сна Обломова». В этой связи встаёт вопрос об источниках, по которым Гончарову были известны ещё в 1840-е годы сюжеты былин об Илье Муромце и других богатырях. Почти наверное можно сказать, что этот источник указан в «Сне Обломова» самим писателем: это его нянюшка, Анна Михайловна.
Начавшиеся в середине Х1Х века и, думается, неплохо известные Гончарову публикации фольклорного материала вряд ли, однако, дали ему более, чем впечатления самого раннего детства. Главное знакомство с фольклором было именно там, в Симбирске, в общении с няней Анной Михайловной. Гончаров сам описал процесс вырабатывания в человеке родного языка, в частности «фольклорных» его пластов, указывая на огромную роль детских впечатлений: «Ему учатся не по тетрадкам и книгам, в гостиной у папа и мама – а первый учитель – кормилица со своим агу, агу …. и другими междометиями, потом нянька с своими прибаутками и сказками… а затем уже обработанный, книжный, чистый или литературный язык – в образцовых писателях. Стало быть, язык, а с ним русскую жизнь, всасывают с молоком матери – учатся и играют в детстве по-русски, зреют, мужают и приносят пользу по-русски».
«Обработанный, чистый, книжный», очень литературный язык Гончарова зачинался с «агу», «агу», с прибауток и сказок Анны Михайловны. Этот язык не пестрит, конечно, пословицами и поговорками, оборотами народной речи, но и не чужд им. Романист знает их немало: «Если б не бы, да не но, были бы мы богаты давно», «Дурень ты, дурень, неразумный ты бабин, то же бы ты слово, да не так бы ты молвил», «Не в пору гость хуже татарина», «Недаром народ говорит, что дитя до семи лет – ангел, с семи до десяти – отрок», «Кто на море не бывал, тот Богу не маливался», «На грех мастера нет», «Бог труды любит» и пр. Пословицы, поговорки встречаются и в романах, и в письмах Гончарова.
Однако ещё более в текстах Гончарова встречается простонародных оборотов речи: «Живём – хлеб жуём», «Хромать на обе ноги», «Провал бы тебя взял!», «Ни Богу свеча, ни чёрту кочерга», «Не в бровь, а прямо в глаз» и т.д. Где мог услышать всё это Гончаров?
Центральное место в русском фольклоре для романиста, несомненно, занимает сказка, причём, главным образом, сказка волшебная. Сам Гончаров, судя по «Сну Обломова», в детстве выслушал от няни Анны Михайловны немало волшебных сказок. Впрочем, упомянул их здесь писатель всего несколько: сказку «о Емеле-дурачке» («Емеля-дурак», «По щучьему велению»), сказку о Жар-птице («Сказка об Иване-царевиче, жар-птице и о сером волке»), сказку «о медведе с деревянной ногой» («Медведь»).

Но, конечно, главное влияние няни распространялось на нравственность писателя, на самые глубинные, в душе залегающие пласты мировосприятия. Этого влияния нельзя ни измерить, ни оценить. Но кто знает, как бы сложился писательский путь Гончарова, не будь в его жизни «симбирской Арины Родионовны», его няни – Анны Михайловны?

Недаром он пишет, что няня «с простотою и добродушием Гомера, с тою же животрепещущею верностью подробностей и рельефностью картин влагала в детскую память и воображение Илиаду русской жизни…» А ведь «животрепещущая верность подробностей и рельефность картин» – это главные отличительные свойства художественного таланта Гончарова. Было бы всё это у него без его няни?
Жаль, что мы почти ничего не можем сказать об этой безвестной русской женщине-симбирянке, вложившей душу в своего «Ваню» и так полно, хотя и безымянно, поучаствовавшей в создании «Обломова», да и других гончаровских шедевров.Владимир МЕЛЬНИК