Английские похороны

№ 2014 / 16, 23.02.2015

Для меня эта история началась со стрептоцида. Мы с женой уже ждали посадки в Домодедово, когда позвонила Жанна и попросила привезти это допотопное советское лекарство

Для меня эта история началась со стрептоцида. Мы с женой уже ждали посадки в Домодедово, когда позвонила Жанна и попросила привезти это допотопное советское лекарство, потому что Мик обварился, доставая разогретый суп из микроволновки; в поликлинику идти не хочет, а помочь его волдырям надо.

Жанна и Олег супружеская пара с двумя детьми, наши друзья, давно уже живут в Лондоне, Мик их сосед, у которого несколько лет назад умерла жена, он очень тяжело переживает эту потерю, так что пришлось взять над ним шефство.

Мик, я так и не узнал его фамилию, очень отредактировал моё представление о среднем англичанине. В сознании русского человека накопилось множество разнообразных представлений о жителях Туманного Альбиона. Они – жители вечного тумана, чопорные, богатые, законопослушные; «мой дом – моя крепость»; вечно вредят России; ездят в двухэтажных автобусах, иногда пересаживаясь в чёрные кэбы; лучшие в мире футбольные судьи; шустрят перед американцами; вечно вредят России, «все они горькие пьяницы» (Максим Максимович); делают вид, что любят королеву; плохо подготовили конвой PQ–17; до сих пор не могут разобраться с тем, кто написал пьесы Шекспира; вечно вредят России…

Для начала должен сказать, что ни разу, находясь в Англии, не наблюдал настоящего тумана. Прежде всего – королеву на самом деле любят, некоторые просто до настоящих слёз; стоит обратиться на улице к самому чопорному на вид господину, он тут же превращается в самого отзывчивого и внимательного; в двухэтажных автобусах разъезжают по большей части туристы; северные конвои – яркий пример подлинного героизма; а что касается выпивки – «все народы обвиняют друг друга в алкоголизме, и все в равной степени правы» сказал Шопенгауэр, а с ним не принято спорить.

Мой дом моя крепость: английские частные городские дома представляют собой что-то вроде длинных рулетов, нарезанных, но не розданных; в фасаде входная дверь, окно, и два-три этажа вверх. Сосед справа, сосед слева, в тылу у каждого маленький сад. Пограничные заборчики, часто по пояс человеку. Вроде бы тесно, но всё устроено очень толково, и для всего есть место и в доме, и в саду.

Когда Олег купил свой дом, ещё не успел подмести и вывезти мусор, к нему в первый же день заглянул Мик. Тогда его жена Мэри была ещё жива. Выпили по-соседски, причём не формально, по стопке, а как мужики, без церемоний. Мик никакой не выказал чопорности, чем приятно удивил Олега, тоже к чопорности по жизни совсем не склонного. Пошутили, остались друг другом довольны. Мик тогда, кажется, работал в прачечной, или на другой столь же непрестижной работе, но Олег отметил его отличное, постоянно находящееся наготове чувство юмора. Как потом выяснилось, это вообще свойственно англичанам. Резонёрство и остроумная самоирония – общенациональная черта. Чуть-чуть Диккенса и Уайльда есть почти в каждом, вне зависимости от социального статуса. Тут надо заметить, что среди предков Мика были выходцы из Литвы, но дети выходцев из всех точек земного шара, как правило, со временем обретают эти английские особенности.

Первые месяцы на новом месте всегда даются нелегко. Все деньги Олег и Жанна отдали за дом, но нужно ведь есть и пить, а тут двое маленьких сыновей. Счета текут потоком, в этой части нам про запад, как известно, не врали даже в советское время. И вот в какой-то момент настал настоящий энергетический кризис. Должны явиться представители энергетической компании и выключить электричество. «Что делать?» С этим вопросом Олег к Мику. Тот посоветовал: а ты не открывай! А если обрубят провода? Бросишь конец от меня!

Таких ситуаций было немало. Сосед не раз помогал соседу. Сыновья Олега привязались к остроумному и добродушному дядьке. С тех пор и развивалась их дружба. Трудно судить со стороны, чем, но, видно, правильным человеческим, искренним отношением, Мик и Мэри расположили к себе ребят. Но больше Мик. Мэри была человеком трудным. Видимо какая-то врождённая психиатрическая патология. Покончила с собой.

Это подкосило Мика. Он уже был человеком в годах. Из родственников у него был лишь сводный брат Джон. Бессемейный, но чрезвычайно активный, бодрый сангвинический человек. Время от времени он навещал брата и очень переживал, естественно, наблюдая, как тот сползает в тяжелейшую депрессию. Русская семья постепенно сделалась единственным кругом его общения. С работы он ушёл. Оказалось, что от Мэри ему достались по наследству какие-то деньги.

Парни, сыновья Олега и Жанны, подросли, но их отношения с Миком делались только теснее, по многу времени они проводили на соседской половине. Жанне волей-неволей пришлось взять на себя заботу о соседе, потому что он явно не проявлял большого желания продолжать своё существование. Пил каждый день, но надо отдать ему должное – пил по правилам. После утреннего декохта перерыв до четырёх, а дальше опять наливался и в постель. Сидя в кресле перед телевизором, в обществе своей собаки, большой, симпатичной, суматошной паникёрши.

Жанна, помимо хлопот по хозяйству, постепенно взяла на себя роль духовника. Единственное, что облегчало состояние Мика – общение, монолог, диалог. Это у нас говорят: зачем ты идёшь к психотерапевту, у тебя что нет друзей? Мик получил именно это, искреннее дружеское участие. У Олега куча дел, парни доросли до университетского возраста, и тоже не могли столько времени, как прежде, уделять старому товарищу, хотя, разумеется, и не оставляли совсем. Джон – тоже занятой человек. Навещал хоть и регулярно, но нечасто. А Мик всё время был занят одной мыслью о жене – «Как она могла?!» Даже, когда говорил не об этом, он говорил об этом.

Джон хороший человек, он прекрасно видел, как много значат для брата его русские соседи, какая это естественная, практически родственная ситуация, все друг к другу искренне привязаны, люди душевно открываются, и это держит брата на плаву.

Но, в конце концов, случилось то, что должно было случиться. Тоска под видом ежедневного алкоголя своё дело сделала.

Джон взял на себя все хлопоты по захоронению.

Английские похороны дело особое. По английским фильмам можно составить себе о них некоторое представление. Мероприятие, организованное с достоинством, продуманно, с соблюдением ряда как бы неписаных, но реальных правил. Так, к примеру, если во время траурного «митинга» собравшиеся хотя бы не усмехнулись несколько раз, считается, что похороны не удались. Если вообще так можно сказать про похороны.

Да, тут надо сказать, что после смерти Мика выяснилось – круг его родственников был шире, чем могло показаться. Обнаружились племянники Мэри. Они захотели не только поучаствовать в похоронах, но и поинтересовались долей наследства, им причитающейся.

И тут в трудную ситуацию попал добряк Джон, он уже успел объявить, что знал об особых отношениях Мика с русским семейством, и знал так же, что Мик хотел некоторую часть денег оставить мальчикам, которые, собственно, выросли у его камина за разговорами о всякой всячине, и к которым он был душевно привязан. Которых считал и называл родными людьми.

Сразу надо сказать, что речь шла не о суммах меняющих ход человеческой судьбы. Жизнь Олега и Жанны в Англии к тому времени вполне наладилась, они больше не имели нужды прятаться от чиновников энергетической компании. Намеченная Миком и объявленная Джоном сумма могла скорее стать неким дружеским жестом в денежном эквиваленте.

Родственники Мэри заподозрили неладное. Вот тут начинается интрига, потому что до этого момента развилась история без второго дна. Племянник и племянница заявили: а с какой стати мы должны отваливать такой кусок каким-то соседям? Да ещё… Ведь, согласитесь, что-то подозрительное, если всмотреться даже непредубеждённым, но посторонним взглядом, есть в этом обволакивающем соседстве. Ну, воля ваша, невозможно поверить, в абсолютное бескорыстие этой семейки. Да, они кое-что сделали для дядюшки Мика, но не могли же они не знать, что у него образовалось некое наследство, и что сквозь его дотлевающую фигуру просвечивают нули некой суммы. Да, познакомились ещё до обнаружения денег, это так, но потом, потом…

Джон был в отчаянье, хорошему человеку было очень неловко, но что он мог поделать. Непробиваемый здравый смысл дальних родственников вкупе с законом, не учитывающим очень много тонкостей человеческих отношений, был против его прекраснодушного решения.

С этого момента главным героем становится как раз Джон. Как-то ему надо было выходить из ситуации. Нет, совсем потерять лицо он не мог, и какую-то сумму всё же… но тут точно не в деньгах дело.

Главное – найти психологическое равновесие в этой истории, душе на чём-то успокоиться. Ведь себя же не обманешь: русская семья и Мик жили как родные, он наблюдал это много лет. Невозможно подделать такие отношения, даже из-за денег, тем более что возникли они ближе к концу этой истории, чем к середине. Но с другой стороны – бросить вызов своим? Родственникам, всё же, да ещё притом, что на их стороне безусловное высказывание лучшего в мире британского закона. Все в футбольном мире мечтают, чтобы матч их команды судил англичанин – неподкупен!

Что делать Джону? Уйти от публичного решения проблемы невозможно. Английские похороны предполагают публичные неформальные выступления, откровенные высказывания перед всеми, кто собрался у гроба. Традиция. Вот тут возникает уже прямо Шекспир. Трагедия, это когда душа человека разнимается на части двумя разнонаправленными желаниям или обязанностями.

Речь была произнесена. Сразу к тому, что в ней было существенно для моей истории. Джон сказал, что брат Мик много лет дружил с одной русской семьёй. Чем объяснить эту дружбу? Не знаю, сделал ли Джон в этом месте своего спича паузу, но она как-то чувствуется. Эту дружбу, сказал Джон, можно объяснить, наверно, тем, что предки Мика происходили родом из Литвы, а Литва соседствует с Россией. Отсюда такая тяга друг к другу.

Жанна рыдала потом в стороне от совершенно нестерпимой обиды.

Можно, на самом деле, и посмеяться над этой неловкой логикой. Исторические взаимоотношения Литвы и России как пища для многолетних дружеских, родственных, тонких, проникновенных отношений?! Ха-ха.

Обычный англичанин при всём его сангвиническом характере и бытовом остроумии вполне может и не знать, какое это сложное многосотлетнее, кровью политое наследство – отношения России и Литвы.

Джон, я думаю, не стал полностью на точку зрения подозрительных племянников Мэри – тут всё из-за денег. Джон слишком хороший человек для этого. Но избегая самого неприятного, самого оскорбительного, он вытащил на свет самое ужасное. Он с племянниками Мэри сошёлся в том, что между англичанином и русскими не может быть простого человеческого взаимопонимания, душевной близости. Если не вульгарный расчёт, о котором он не хотел думать, то вот эта геопсихологическая дичь.

Кто-то скажет – он преувеличивает, а я не преувеличиваю. Вот этой небольшой трещины в душе хорошего англичанина Джона достаточно, чтобы туда кануло всё. Русские, ну, извините, не совсем люди, почти как люди, но всё же чуть-чуть не совсем. Этим сомнением можно, в конечном счёте, оправдать любое недоверие и любые меры даже военизированного характера, принятые ввиду этого недоверия. Дружба с русским, это случай, это исключение из правила, ну, приручают же иногда и африканских хищников. И до какой бы величины не уменьшилась эта трещина в конкретной бытовой ситуации, она в любом случае просто очень узкая пропасть, у которой нет дна.

Может показаться, что надумал пресловутую каплю, в которой отражается весь сложный мир взаимоотношений нашего и британского характеров. Я рассказал не исключительную историю, а, к сожалению, обыкновенную. Набор фактов может меняться, глубинная схема – нет. Самое интересное, что это не только простодушный и славный Джон, сводный брат Мика живёт с каплей такого тихого бреда в дальнем закоулке души.

Поскольку я уж литератор, то под конец у меня всё перейдёт в литературную плоскость. Недавно вот натолкнулся: хороший английский писатель Джулиан Барнс мимоходом, вполне вскользь, и совершенно, наотмашь стеганул «Лолиту»: «Русская сказка про американский разврат». То есть дело не в языке, Набоков владеет английским не хуже Барнса, а в чём-то явно другом. Даже врождённого аристократизма и выраженного антисоветизма мало – за своего в доску принять не готовы. И забавно, что Барнс вступается даже не за английское здесь, а за американское, которое, при всех проблемах и оговорках, считает частью своего, исконно родного. Отношения англичан с американцами – отдельная, очень интересная тема. В «Дэниэле Мартине» Фаулза она подана в мелодраматическом ключе, в «Незабвенной» И. Во в чёрно-ироническом, но всё равно это всегда «спор славян между собою». Барнс одёргивает Набокова потому что «имеет право», он говорит о своём, он ставит на место талантливого чужака, попытавшегося притвориться своим. Даже отношения между англичанами и французами давным-давно отношения родственников, хотя и не простивших друг другу очень многое, выпущены сотни, наверно, книг в жанре «Мы любим ненавидеть друг друга».

Набоков, помнится, разбрасывался замечаниями вроде: «Национальность писателя ничего не значит, искусство писателя – вот его паспорт!» Прежде мне казалось, что пафос бывает только проправительственный, но великий наш художник слова убедил меня в том, что в пафос можно впасть и на других путях. И это небезопасно, как выясняется, бить будут как раз именно по паспорту.

И Киплинг неправ: Запад и Восток могут сойти с места, могут сойтись вплотную, могут перемешаться в каких-то частях, но останется что-то между ними непреодолимое.

Это грустно, но и отрезвляет.

Михаил ПОПОВ