В ПОВЕРЖЕННОЙ ГЕРМАНИИ

№ 2015 / 19, 28.05.2015

Оптимистическая трагедия  на германский лад

 

Особенно тёплые отношения в первые послевоенные годы у Александра Дымшица установились с Всеволодом Вишневским. Их ещё в 1929 году познакомил критик Михаил Майзель.

Вишневский тогда часто устраивал публичные читки своей пьесы «Первая Конная», а Майзель считал, что за Вишневским будущее советской литературы, и хотел об этом начинавшем свой литературный путь авторе писать чуть ли не книгу. Майзель хотел, чтобы Дымшиц, ходивший у него в учениках, тоже проникся симпатией к певцу Семёна Будённого и Первой конной армии. Потом Вишневский принял участие в создании Литературного объединения Красной Армии и Флота (ЛОКАФ), и Дымшиц не раз приносил ему свои студенческие статьи о создателях так называемой оборонной литературы. Позже Вишневский перебрался в Москву, но когда на каких-то мероприятиях он случайно встречал Дымшица, то всегда интересовался его делами и планами. Особенно обрадовало писателя известие о том, что юный критик после института собрался писать диссертацию о дореволюционной пролетарской поэзии, ибо эта тема ему тоже была близка.

Всеволод Вишневский

 

Сближение двух литераторов началось в войну. Один возглавлял оперативную группу писателей при политуправлении Балтийского флота, другой летом 1942 года вошёл в состав писательской группы при политуправлении Ленинградского фронта. Когда Вишневский в 1944 году вновь стал редактировать журнал «Знамя», он сразу через своего заместителя Анатолия Тарасенкова позвал в авторы и Дымшица.

После войны Дымшиц стал настойчиво пропагандировать творчество Вишневского в Германии. В благодарность главный редактор журнала «Знамя» взялся за решение проблем критика в Советском Союзе. А у того было только одно желание – побыстрей вернуться на родину.

Надо отметить, что возможности у Вишневского к 1947 году были колоссальные. Он ведь не только редактировал один из самых заметных в стране журналов. Сколько раз ему приходилось в Союзе писателей оставаться за генерального секретаря Фадеева. Его всегда был готов принять второй человек в партии Андрей Жданов. Другое дело, что Вишневский обращался напрямую к Жданову лишь в исключительных случаях. А так он действовал в основном через другие структуры. Но другие структуры не спешили отпускать Дымшица из армии. А Вишневский настаивать не захотел.

Первого апреля 1947 года главный редактор журнала «Знамя» на редакционном бланке напечатал:

«Тов. Дымшицу.

Берлин. СВА.

Привет, дорогой т. Дымшиц.

Пользуюсь случаем и передаю сердечный привет из Москвы. Охотно вновь займусь Вашим делом, но уже один раз в Гл<авном> Полит<ическом> Управлении нам сказали: «И не заикайтесь»… Дело в том, что некот<орое> количество наших литераторов оставлено в кадрах. – Проверенные на войне товарищи эти крайне нужны Советской Армии. Вы в их числе. – Повторяю, что если будет возможно, мы всё-таки о некоторых товарищах вновь поставим вопрос, в том числе о Вас.

Был бы очень Вам благодарен, если бы Вы мне начали высылать «ТЭГЛИХЭ РУНДШАУ». Дело это не сложное: «Москва, Улица Станиславского 24, Редакция «ЗНАМЕНИ», Главному редактору Всеволоду Вишневскому». – Я получаю ин<остранную> прессу, в том числе английскую. Но вот из Берлина газет нет, а читать их нужно и полезно. Может быть, Вы это устроите. Буду весьма признателен.

Желаю Вам здоровья и удач в работе! – Письмо Фр. Вольфу посылаю одновременно. – Буду ждать от Вас писем оказией или зак<азной> Почтой. – Охотно Вам отвечу…

Крепко жму руку

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, лл. 1, 1 об.).

Спустя полгода Вишневский в составе советской делегации побывал в Берлине на первом всегерманском съезде писателей. После возвращения в Москву он 28 октября 1947 года написал Дымшицу:

«Привет дорогой Александр Львович! Мы, вся наша делегация снова в потоке московских дел. В субботу 25-го окт<ября> я сделал в Центр. Клубе литераторов обстоят. доклад о нашей поездке. Вчера Фадеев, я и Горбатов были по вызову <в ЦК партии>. Работа признана «большой и хорошей»… Мы неизменно вспоминаем Вас, Вашу большую помощь и дружескую заботливость. Сегодня получил от Вас и товарищей газеты – и прежние и новые. Очень благодарен! Ускорьте, пожалуйста, высылку книг, которые мы оставили в Доме культуры. Книги эти нужны. Критики и переводчики прямо рвут нас на части… Интерес к 1-му съезду писателей Германии тут серьёзен. Масса расспросов: «Кто что пишет?.. Какие книги, какие проблемы?» Буду рад получать от Вас письма… Вы могли бы превосходно освещать ряд европейских проблем в наших журналах и в «Литературной газете»… Знаю Вашу загрузку, но для нашей печати Вы могли бы использовать частицу времени. Я прошу Вас об этом.

Самые сердечные приветы друзьям: Барскому, Половцеву и др. От всей нашей делегации привет Вашей супруге и дочери. Крепко жму руку и жду письма.

Ваш Всеволод Вишневский».

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, лл. 3, 3 об.).

Потом Вишневский попросил Дымшица взять под свою опеку направленную в Германию артистку Антониду Максимову. Он писал:

9.XI.1947.

Москва

Подполковнику

А.Л. Дымшицу.

СВА.

Привет, дорогой

Александр Львович!

Недавно я послал Вам письмо. Получили ли?..

Лучшие октябрьские приветы Вам и Вашей семье! Ещё раз – душевная благодарность за всё Ваше участие и содействие делегации советских писателей. Работа делегации встретила такую оценку: «Большую и хорошую работу сделали, товарищи».

Газеты получаю.

Спасибо Вам!

Письмо это вручит Вам артистка Малого Театра Антонида Петровна Максимова. Она направлена в труппу, которая работает в Потсдаме.

Буду Вам очень признателен, если Вы введёте Антониду Петровну в курс культ.-полит. работы театра, местной жизни, т.к. быть одной в условиях новой работы, на чужбине трудно и Ваша помощь и советы будут поэтому очень ценны.

Жду Ваших писем.

Крепко жму руку.

Вс. Вишневский.

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, лл. 4, 5).

Уже в Москве Вишневский, убедившись, какое в Кремле придавали значение возрождению в Германии культуры, вернулся к идее, а почему бы немцам не поставить у себя в Германии его «Оптимистическую трагедию». 16 ноября 1947 года он отправил в Германию письмо.

Подполковнику А.Л. Дымшицу

Берлин

Дорогой Александр Львович!

Получил вчера Ваше письмо от 9 ноября. Отвечаю при первой возможности.

Вот уже месяц, как моск<овские>обществ. организации требуют от меня и моих друзей Катаева и Горбатова докладов о Германии, о нашей поездке и пр. Я сделал подобные доклады в Центр. Доме литераторов, в др. местах. Вчера сделал такой доклад в Доме кино. Было до 300 человек. Пришёл Майский, пришёл подполковник, ведающий герм<анскими> делами в Гл. Пол. Управлении Армии и др. Был лев Безыменский (он заведует нем. отделом «Нового времени»). Словом, интерес к Германии, к герм. проблеме большой. Я подчёркиваю это для Вас. Нужны обстоятельные статьи и для нашей «Лит. газеты», и «Нов. времени» и пр. Я выясню, как будут обстоять дела с возможностью помещения материала и в лит.-худож. журналах.

Мы с Горбатовым выступили инициаторами приглашения группы нем. писателей в Москву. Секретариат <Союза писателей> поддержал нас. Нам поручено дать список, характеристики и пр. на шесть человек (возможно, мы включим Б.Келлермана, А.Зегерс, Мархвицу, Хармлина, Вайзенборна и др.).

Присылаемые Вами берлин. газеты читаю внимательно. Широк юбилейный окт. номер «Тэглихе Рундшау». Фр.  Вольфу спасибо за его статью! Именно: советский, боевой оптимизм – вот главная черта нашего народа.

Я к ХХХ-летию [октябрьской революции. – В.О.] пришёл с удовлетворяющими меня показателями:

1) Фильм «ЛЕНИНГРАД» принят в Москве отлично (поработал с Р.Карменом).

2) Знамя № 11 сдал 28-го октября, затем сдал № 12 и № 1 1948 г. План т. обр. выполнен по-ленинградски, за 2 м-ца до окончания года. Редакция премирована.

3) Работа нашей бригады на всегерман. съезде писателей оценена так: «большую и хорошую работу сделали, товарищи» (с приветом сообщите это т. Макарову).

4) Сборник моих пьес сдан в из<дательст>во и выйдет к 30-летию Вооружённых Сил.

5) По линии ССП, драматургии: в Москве сейчас готово до 20 новых спектаклей. Есть несомненно боевики. Вы читаете в «Правде» первые оценки. Драматурги, безусловно, сделали хорошее дело… Стараемся.

6) Новая моя работа «АДМИРАЛ ФЛОТА И.С. ИСАКОВ» (худ. биография) целиком одобрена и печатается в юб. сборнике.

Ну, хватит (Но поделиться захотелось… Традиция…)

Телеграмму Вашу получил в двух экземплярах. Благодарю от имени товарищей и своего!

Посылку (книги) ждём… Из Югославии полученных мной, Катаевым и Прокофьевым книг в пр. году нам так и не прислали. Жаль.

Тов. Тюльпанову – мой дружеский привет!

Не кажется ли Вам, что в Берлине можно поставить «ОПТИМИСТИЧЕСКУЮ ТРАГЕДИЮ». Есть нем<ецкий>перевод, крепкий, сделанный Фр. Вольфом. Можно показать вариант с англосаксами (как у меня и было в варианте 1932 г., изданном в Москве). Если быстро, оперативно развернуться, можно успеть к 23 февраля. Подумайте, посоветуйтесь… Может вещь прозвучать, как звучала в Москве, Праге, Мадриде и  пр.

Вообще я был бы рад, если б мы договорились с СВА о более широком продвижении советских пьес посл<едних> лет. Есть вещи полезные, интересные. Ваше мнение?

Буду очень рад видеть Вас в Москве. Сообщите приезд. Соберём дружественную товарищескую компанию. Устроим Ваш доклад для военных писателей и пр. и пр.

Сердечный привет Ваше супруге и дочери.

Ваш Вс. Вишневский.

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, лл. 8–9).

Днём 17.XII.47

А.Л. Дымшицу

Советская Воен. администрация

Дорогой Александр Львович.

Получил 15-го дек<абря>Ваше письмо. Очень благодарен.

По порядку:

1) Если будут ставить мою пьесу «Оптимистическая трагедия», прошу указать, рекомендовать театру метод советского подхода, научн<ого> изучения материалов и пр. Во многом может помочь Фр. Вольф: скажем, сделает сообщение о типе советского бойца, об опыте Отеч<ественной> войны, о творч<еских>путях автора и пр. Режиссёр и гл<авные> актёры должны получить необх<одимую> иконографию. Ещё раз посмотреть «Мы из Кронштадта» – с учётом того, что фильм даёт 1919 г., а пьеса 1918-й, т.е. первичную фазу. Я бы считал необходимым приглашение опытного нашего военно-морск. консультанта. Можно попросить из Свинемюнде и пр. – м.б., есть моряки в СВА?.. Режиссёру расскажите о пьесе… Она прошла до 1000 раз у Таирова; была поставлена в 1936 г. в Праге (режиссёр впоследствии был убит в Гестапо); к 7 ноября 1937 г. была поставлена в осаждённом Мадриде силами Нар. Театра (Рафаил Альберти и Мария Тереса Леон)… Шла затем в разл. театрах СССР во время войны 1941–45 гг. и ныне готовится вновь… Напечатана в юбил. Сборнике, выпускаемом сейчас в Москве…

Если Вы считаете нужным, я напишу реж<иссёру> Эрнсту Буш творческое письмо: ряд пожеланий, советов и пр.

Не сомневаюсь, что при внимании Вашем и др. товарищей, спектакль к 30-летию Советской Армии получится боевой.

Решили ли Вы вопрос: кто будет изображён в качестве интервентов 1918 г.? (При написании пьесы в 1932 г. я прежде всего думал об англичанах и пр.). Советую дать именно их…

2) Прочли мы в Союзе Сов<етских> писателей доклад т. Тюльпанова о воздействии спектакля «Губернатор провинции»… Вполне понятно, что тема в Берлине попала в цель… В Москве спектакль обычного плана, не более.

3) Даю срочное поручение Всесоюзн<ой> Драматург<ической> комиссии подготовить на Ваше имя пакет новых пьес. Вышлем заказн<ой> Бандеролью. Список сам проверю. (Учтите, что со дня постановлений ЦК /осень 1941 г./ драматурги дали 85 пьес… К юб<илейным> дням в Москве было до 25 премьер…)

4) Мои доклады о Германии и пр. систематически идут через Лекц<ионное> бюро Мин<истерства>просвещения – по ВУЗам и пр. В прессу материала я не давал. Как раз мы с <Борисом> Горбатовым [секретарём Союза советских писателей. – В.О.] ставим вопрос об освещении всей темы в прессе – в целом. Будут указания – немедленно Вам сообщу.

5) О поездке писателей вопрос нами поднят. Сообщу о дальнейшем. Ваши пожелания полностью учтены.

6) Получил на днях от Дома Советской культуры журналы и книги. Приношу глубокую благодарность Вам и Дому. Горбатов тоже получил…

7) Слежу по присылаемым газетам и за Культурбундом, и пр. делами. Прочитав газеты, передаю их редакции «Лит. газеты». Благодарят. Может быть, сподобятся и начать обзоры… Вчера на Президиуме пять часов подряд мы вдалбливали Ермилову и его аппарату – новые задачи газеты. Шире и смелее брать междунар. тему. Новее и новее темы. Искать авторов, источники!.. Бить всех этих англо-америк. прохвостов и под ложечку и куда попало… Лондонские провокации показывают – куда эти деляги клонят.

Думается, что газету мы сделаем ещё шире и боевее.

8) Вкушаем первые плоды денежн. реформы и отмены карточек. Хозяки ходят расплывшись… «Всё есть, и стоять не надо». В магазины утром 16-го входили, как в церкви… Чисто, всё разложено, блестит и благоухает… Ассортименты полные. Реальная зарплата, конечно, повысилась…

До 16.XII у меня на 4-х человек (иногда с гостями) выходило в день 150 рб. Сейчас менее 100 рб. при явно повысившемся ассортименте.

Твёрдый рубль подтянет всё хозяйство безусловно. Повысится производительность, прилежание… «Твёрдый рубль приятно зарабатывать», – говорят в народе. Упорядочится и бюджет в семьях… Строже станет счёт. Меньше будут пить, это безусловно. (Литр 120 рб., а это равно 10 метрам мануфактуры; женск. платью плюс набор галантереи и пр.)

Простите, что влезаю в эти подробности… Но хочется передать Вам точные первые ощущения… Ин. радио уже многое искажают и намеренно перевирают.

9) Приедете ли Вы в отпуск? Когда?.. Или новая обстановка Вас не пустит (новая после Лонд. встречи мин. ин. дел)? Горячие приветы всем друзьям; привет Вашей семье… Вспоминается вечер, пельмени, тишина вечера… Спасибо!

Ваш Вс. Вишневский

P.S. Артистка А.Максимова пишет благод<арственные> письма о Вас и полк<овнике> Прокофьеве.

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, лл. 11, 11 об., 12).

Вопрос о целесообразности постановки в Берлине «Оптимистической трагедии» окончательно решился в конце 1947 года. Фридрих Вольф вызвался сделать новый вариант перевода пьесы. Эрнст Буш предложил свои услуги в качестве консультанта. А режиссёром спектакля согласился стать Вольфганг Лангхоф. Но Вишневский посчитал нужным передать немцам ряд советов. В очередном письме в Берлин он написал:

Днём 4/I 48.

А.Л. Дымшицу

Сов. Военная администрация

Дорогой Александр Львович.

С Новым годом – Вас, супругу и дочку! Желаю здоровья всем и успехов.

Виделся с И.Траубергом. Сегодня порылся в своём архиве и кое-что для берлинского спектакля «Оптимистическая трагедия» нашёл.

Прежде всего три вертикальных фото-открытки:

1) Комиссар. Образ, созданный в Киеве. Он вполне – по трактовке – схож с образом Коонен.

2) Вожак.

3) Один из кадровых матросов.

Я прошу передать режиссёру, а также Э.Бушу, который, как передал И.Трауберг, также будет принимать участие в постановке, следующее.

Образ спектакля должен быть монументальным. Решения смелые и широкие, идущие от грандиозности русской революции, от пространства СССР, от размаха наших операций, страстей и пр.

Лучше всего взять в решения тему Севера: где-то за Полярным кругом, где мы в 1918–20 гг. упорно дрались с англичанами и американцами и их наймитами. (Если есть у Вас роман Эптона Синклера «Джимми Хиггинс», пусть режиссура прочтёт его. Уловит характер событий, колорит Севера и пр.) Вообще ведущих актёров и режиссуру надо снабдить лучшими русскими произведениями о гр. войне и Отечественной. Дать библиотечку для труппы. Надеюсь, Вы это сделаете… Почитаете им доклад о гр. войне, её гл. чертах, о наших людях, их эволюции и пр.

Весьма полезно остро рассказать, как наша Родина дралась с 1918 года по 1920 год (а на Д<альнем>В<остоке> по 1922 г.) с интервенцией 14 держав. Напомнить о роли Черчилля и пр. Провести полезные аналогии и пр.

Три горизонтальных фото-открытки передают нек<оторые> существенные мизансцены:

1) Финал 1 акта: полк выступает на фронт.

2) Смерть комиссара.

3) Клятву полка над телом комиссара.

Присоединяю и большое фото: спектакль в Праге. Финал пьесы. Полк над телом погибшего комиссара… Тревожное небо, бегущие тучи… Размах композиции. Многорядность построения. Динамизм… (Режиссёр работал под впечатлением спектакля Камерного Театра… Режиссёр за свои работы и дружбу с СССР был расстрелян Гестапо.)

Очень жалею, что не могу дать фото спектакля в Мадриде. Там в 1937 г. был создан великолепный, полный движения и темперамента спектакль, сливавшийся с борьбой и судьбами самого Мадрида, самой Испании. Процессы в респ. армии были неким повторением процессов, шедших у нас в 1918 г. (выкорчёвывание анархизма, создание регулярной армии).

Мне пока неизвестны реж. замыслы по берлинской постановке. Поэтому я, чтобы не сбить работу, не развиваю своих советов ВНУТРЕННЕГО плана… Вы на месте поможете режиссуре найти НУЖНЫЕ ДЛЯ ГЕРМАНИИ МОТИВЫ, АКЦЕНТЫ, ЛИНИИ… Необходимо выделить именно то, что отвечает совр. обстановке в Германии. Тут, конечно, много поможет и Фр. Вольф.

Я буду ждать самого спешного Вашего письма на этот счёт. По тексту особых поправок и пр. у меня нет. (Текст издан в юб. сборнике к XXX-летию Октября.)

Если для нем<ецкого>зрителя нужны отдельные поправки, кое-где нек<оторые> деталировки и пр. – я сделаю, когда вникну в план Вашей постановки.

…

Как всегда, весьма занят делами: сдаю в набор № 3-й «Знамени». Идут дискуссии… Вы узнаете о них по «Лит. газете» и «Культура и жизнь»… Повеяло боевым, бодрым духом лит. исканий, споров. Дошёл ли до Вас фильм «Ленинград»… Напишите, если он у Вас будет демонстрироваться… Как его примут…

Фильм не сходит с экранов в Москве третий месяц. Попадание точное.

Да, к Вашему спектаклю («нашему спектаклю»…). Пусть внешний вид военных моряков будет строго выверен. Без «вариаций», которые я замечаю по берлинск<ому> «Разлому» и пр. По посылаемым фото Вы видите образы РУССКИХ матросов… М.б. дадут вам консультантов. М.б. поможет флотилия, или т<овари>щи с ближайших к Вам баз Балтики. Там есть культурные офицеры, понимающие театр… Снеситесь с ними.

Итак, лучшие приветы. Жду вестей, в самом срочном порядке. Приветы друзьям.

Крепко жму руку.

Вс. Вишневский

P.S. Добавляю две вырезки. Пригодятся м.б…

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, лл. 13, 13 об., 14).

Справедливости ради стоит отметить, что Вишневский продвигал не только себя. Он оперативно информировал Дымшица и о новых работах других авторов (хотя себя любимого по-прежнему не забывал). 23 декабря 1947 года писатель сообщил критику:

«Дорогой Александр Львович.

Шлю Вам три пьесы, выдвинутых нами на Сталинские премии 1947–48 гг. Это пьеса Г.Берёзко «Командарм» – у нас в Москве прошла, как «Мужество», пьеса А.Первенцева «Южный узел» (взятие Крыма) и пьеса Сурова «Большая судьба» («Мера за меру»)… Надеюсь, Вы их используете в своей театр. сети.

Далее. ВОКС в список пьес, которые рекомендуются для использования на Западе, включил, как мне вчера сообщили, муз. комедию «Раскинулось море широко». Текст её я Вам вышлю. Вполне возможно – дав новую местную музыку и хороший перевод, поставить её в одном из муз. театров. Пьеса, как помните, живая, остросюжетная, героическая (русские моряки в борьбе с гестапо). Использовать можно очень хорошо.

Шлю приветы! Жду писем от Вас. Газеты читаю внимательно. Думаю, что у Вас работы всё больше… Всякого успеха Вам в делах.

Крепко жму руку.

Ваш Вс. Вишневский.

P.S. В бл<ижайшие> дни пошлю ещё ряд новых пьес»

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, лл. 15, 15 об.).

12.II.48

Москва.

Полк. А.Л. Дымшицу

СВА

Дорогой Александр Львович.

Прежде всего – шлю братские поздравления ко дню 30-летия Советской Армии. Нам всем день 23 февраля необычайно дорог. День испытаний 1928 года, день битв, день славы!.. Мне выпало счастье все эти 30 лет идти в рядах кадра Советской армии… – Привет всем друзьям офицерам и солдатам СВА!..

Я получил Вашу телеграмму, а вчера письмо от артистки М.А. Файбушевич, которая передаёт о Вашей заботе относительно спектакля «ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ»… Я рад, что дело поставлено серьёзно, масштабно и что работают крупные артисты и режиссёры.

Я думаю, что спектакль должен звучать, как боевой призыв к демократам: биться с реакцией БЕССТРАШНО, УПОРНО, «ПО-РУССКИ». Спектакль должен доказать, как мы били интервентов, реакционеров, людей Черчилля и подобных. Спектакль должен показать, что мы побеждали, победим всех этих англо-амер<иканских> черчиллей и подобных. Спектакль должен внушить непреоборимую уверенность в идеях социализма и коммунизма… Главное: точный, прямой адрес. – Обстановка требует этого. (Если надо: введите неск. уточняющих реплик,               в прямой адрес.)

Моя книга «ОПТИМИСТИЧЕСКАЯ ТРАГЕДИЯ» выйдет в серии «Избранные произведения за 30 лет» в начале марта… Я вышлю её Вам. Мне хотелось бы знать о ходе работ Театра подробнее. Напишите… Если есть вопросы, по ходу работ, сообщите.

Дошёл ли до Вас наш фильм « ЛЕНИНГРАД»?.. Ваши отзывы? Фильм этот надо показать Вашему Театру: вот кусок нашей боевой и мирной жизни, вот типические черты истории нашего народа.

Сегодня мне сообщили, что Министр кино ставит вопрос о создании второй серии «МЫ ИЗ КРОНШТАДТА»… 16-го будет моя встреча с министром. Реж. Дзиган в Москве, будет тоже. Дело крупное, серьёзное. Я готов приступить к работе – и показать ещё раз, КАК дрались, во имя чего наши воины, – наши КОММУНИСТЫ в первую очередь. Тема Балтики – тема актуальная. Это тема, устремлённая на Запад… Это путь от Кронштадта до Берлина, до Эльбы (и в перспективе, если будет надо, и далее).

…Работы, как всегда, по горло. – Годовой итог моего «ЗНАМЕНИ» приличен. Журнал дал 975.000 рб. прибыли. – Дали ряд новых имён. Получили за год 2250 рукописей (в 1946 г. лишь 1600). Способствуем развитию литературы… Четыре-пять произведений за минувший год выдвинуты по журналу на Сталинские премии (Казакевич, Козлов, Павленко и др.).

Уверенно начали 1948 год. Прочли ли Вы наши № 1 и № 2-й?

Да, просьба! С 15 января я почему-то перестал получать наши берлин<ские> газеты. Видно, т<овари>щи подписались на малый срок. Я прошу сделать годовую подписку на «Теглихе Рундшау», «Нахт-Курир» и илллюстр. журнал. Все эти издания мне нужны в моей писат<ельской> и редакторской работе. Я введён в немецк<ую> комиссию Союза Сов<етских> Писателей, – издания нужны тем более… Прошу Вас проследить за оформлением подписки. (При встрече рассчитаемся.)

Ну, ещё раз самые лучшие пожелания Вам, Вашей семье, всем друзьям, с которыми проделан путь от Ленинграда, Волги до Берлина! Да, П.Павленко дал интер<есные> очерки о Германии. Я их напечатаю.

Буду ждать Ваших писем и сообщений. И газет.

Крепко-крепко жму руки

Ваш Вс. Вишневский

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, лл. 17, 17 об.).

Следующее письмо Дымшицу Вишневский отправил через месяц с небольшим, 16 марта 1948 года. Его интересовало, что с репетициями. Он спрашивал:

«Как с подготовкой спектакля? Удаются ли образы комиссара, Алексея, финна и вообще всей советской массы? Как выглядят отриц. персонажи? Выверена ли фактура, костюмы, оружие и пр.? Мне хотелось бы, чтобы всё это было точно, впечатляюще. Вы мне не пишите, как решается противник. Даёте ли вы ясно англичан? Или только «намекаете»? Или?.. Было бы также целесообразно вести разговор о фактах, которые имели место… Да. И англичане, и американцы участвовали в интервенции 1918–20 гг. и были биты. А м.б. у вас обстановка требует известных «вариантов», смягчений?.. Не знаю. Мне кажется, что церемониться нечего. Напишите, пожалуйста, как решается этот вопрос»

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, л. 19).

Поинтересовавшись ходом репетиций, Вишневский перешёл к личным делам и подробно рассказал о своих новых замыслах. Но Дымшица вовсе не это волновало. Его беспокоило: поможет ли Вишневский его скорейшему возвращению в Советский Союз. А писатель в основном только утешал критика. Вишневский писал:

«Понимаю, дорогой Александр Львович, Вашу тоску по родине. Мы тосковали уже после неск<ольких>недель пребывания в Германии. А три года – это долгий срок и внутр. тоска Ваша до боли мне понятна. Да, поговорить, обдумать Ваши литературные планы нужно, нужно… У нашего офицерства столько наблюдений, такой опыт. Всё это надо – пока всё в памяти живо, – переливать в литературные формы»

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 927, л. 19 об.).

Летом 1948 года наконец состоялась премьера «Оптимистической трагедии» в Берлине. Публика в целом восприняла спектакль сочувственно.

Правда, возникли проблемы у самого Вишневского в Москве. В ЦК всё чаще стали проявлять недовольство журналом «Знамя». До поры до времени писатель оправдывался болезнью. Кончилось тем, что ему предложили журнал оставить и сосредоточиться на работе в Союзе писателей.

Что ещё тут сказать? Когда Дымшиц всё-таки перевёлся из Германии в Ленинград, Вишневский лично ходатайствовал перед большими генералами о том, чтобы критику дали работу по специальности.

Позже у Дымшица не раз возникала мысль написать о Вишневском целую книгу. Вдова писателя всячески поддерживала эту идею.

«А я мечтаю о том, – сообщила 10 января 1957 года Софья Вишневецкая критику, – чтоб именно Вы написали о Всеволоде – Ваша любовь к нему, Ваша тонкость и понимание его творчества – мне дороги. Уверена, что лучше никто не напишет. А у Вас будет книга о писателе, который бесспорно долго, долго будет жить как плоть и кровь нашей эпохи»

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 926, л. 13).

 

Отложенная демобилизация, или почему советское

командование не отпустило Дымшица в 1948 году в «Литгазету»

 

В Германии у Дымшица было немало возможностей всерьёз заняться изучением немецкой культуры. Пользовался ли он этими шансами? С одной стороны, да. Дымшиц, к примеру, очень любил читать в подлиннике классическую немецкую поэзию. Но, с другой стороны, он в перспективе не видел себя в германистике. Германистика в 1945–1949 годы была для него лишь частью службы, но не душевной потребностью. Свои же научные планы Дымшиц связывал прежде всего с исследованиями в области русской литературы. Ему по-прежнему были интересны Некрасов, дооктябрьская пролетарская поэзия и Маяковский. А этим, по его мнению, всерьёз заниматься можно было прежде всего в Пушкинском Доме. Вот почему он так рвался в Советский Союз, в Ленинград.

Кто только не обещал Дымшицу помощь в быстрейшей демобилизации и возвращении на родину! Сколько раз его обнадёживали Александр Фадеев, Борис Горбатов, Всеволод Вишневский, другие литературные генералы.

Борис Горбатов

 

Когда в марте 1947 года в Берлин для участия в первом всегерманском съезде писателей прибыла большая советская делегация, Дымшиц ни на шаг не отходил от гостей. Он выступал и в роли одного из организаторов съезда, и как синхронный переводчик, и как экскурсовод. Ему хотелось, чтобы москвичи поняли, насколько полезней его опыт и знания будут не в Берлине, а на родине.

Перед съездом в Москву Вишневский твёрдо пообещал Дымшицу переговорить по его поводу с кем надо в Главном политуправлении армии. Но московские генералы и слушать не хотели о демобилизации Дымшица. В советских оккупационных войсках в Германии и без того был голод на офицеров со знанием немецкого языка и обычаев немецкого народа. Вишневский позже сообщил Дымшицу, что попробует напрямую обратиться к руководителям министерства Вооружённых Сил СССР. Но в это как-то слабо верилось.

Пока в Москве решали, отпускать Дымшица из армии или нет, Вишневский предложил критику наладить сотрудничество с «Литературной газетой» и регулярно посылать в это издание статьи о культурной жизни в послевоенной Германии. То же самое посоветовал ему и другой литературный генерал – Борис Горбатов. Летом 1947 года Горбатов направил Дымшицу письмо. Он писал:

«Дорогой Александр Львович!

Сердечно Вас приветствую.

Работа признана хорошей. Всё в порядке. Ждём от Вас статей в «Литгазету». Ермилов Вам ответит по поводу всех дел.

Очень прошу Вас передать прилагаемую посылку Сузанне.

Сердечно приветствую Вашу супругу, Барского с женой, Половцева и Масичика.

Жму крепко Вашу руку

Ваш Бор. Горбатов»

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 1005, л. 1).

Правда, потом Горбатов собрался в длительный творческий отпуск, и ему стало не до проблем Дымшица. Его волновало другое – деньги на будущий отпуск. Он, перепутав отчество критика, сообщил:

«Дорогой Александр Михайлович [хотя отчество у Дымшица было Львович. – В.О.]!

Обращаюсь к Вам с небольшой, но для меня КРАЙНЕ [подчёркнуто Горбатовым. – В.О.] существенной просьбой.

В Ленинграде, в изд-ве СВА (у Грушко) напечатана моя книга «Избранные повести» (издание Гослитиздата).

Обычно экземпляры, отпечатанные в Лейпциге, идут в Москву крайне долго.

А мне надо как можно скорее получить хотя бы один сигнальный экземпляр.

Это нужно, т.к. иначе я не могу получить денег в Гослитиздате, а я ухожу в большой творческий отпуск для работы над новым романом. Поэтому прошу сделать следующее: поручить кому-нибудь взять в Лейпциге экземпляр моей книги и срочно, самолётом направить мне.

Буду несказанно благодарен за это.

Пишу это письмо не вполне убеждённым в том, что оно Вас застанет, т.к., помню, что Вы собирались в отпуск.

Я только что вернулся из Донбасса – был там больше месяца – и немного оторвался от дел и не знаю – в СССР ли Вы или в Берлине.

Пишу всё же на Ваше имя. Прошу если Вы можете – сделать всё для меня.

Как у вас дела? Что с возвращением на родину?

Напишите мне.

Я до 10 июля – в Москве.

Сердечно приветствую Вас и Вашу супругу.

Бор. Горбатов».

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 1005, лл. 3, 3 об.).

Александр Фадеев

 

И только в постскриптуме Горбатов добавил: «Сейчас узнал, что ходатайство о Вас нами [президиумом Союза советских писателей. – В.О.] послано т. Булганину [министру Вооружённых Сил СССР. – В.О.]».

Как отреагировал Булганин на обращение писательского начальства, выяснить пока не удалось. Достоверно известно только одно: Дымшиц в ожидании своей участи не сидел сложа руки и по совету Вишневского и Горбатова стал регулярно писать статьи для «Литгазеты».

Тем временем секретарь ЦК ВКП(б) Михаил Суслов, ставший курировать в ЦК наряду с международными вопросами и всю советскую пропаганду, одобрил некоторые другие предложения литературного генералитета, в частности, организацию ответного визита немецких литераторов в Советский Союз. Он согласился с тем, чтобы Союз советских писателей принял шесть видных деятелей немецкой литературы. По линии Советской военной администрации в Германии за подготовку немецкого визита были назначены Тюльпанов и Дымшиц.

Дымшиц и в этой ситуации показал свою незаменимость. Все вояжем немецких писателей остались очень довольны. Фадеев даже получил благодарность от Суслова.

Воспользовавшись случаем, Фадеев поднял в ЦК вопрос о возможном переводе одного из организаторов немецкого визита – Дымшица – в Москву. Он даже подобрал критику подходящую должность. Его очень не устраивало, как повёл в резко обновлённой «Литгазете» раздел литературы новый заместитель главного редактора этого издания Александр Макаров. Дымшиц, которого Фадеев знал ещё с 1938 года, по мнению литературного генералитета, мог поставить этот раздел получше и поинтересней. Кстати, главный редактор «Литгазеты» Ермилов не возражал против утверждения Дымшица своим новым заместителем. Однако Фадеева почему-то вновь не поддержали в Главном политуправлении Вооружённых Сил СССР.

Позже обсуждалось несколько причин, по которым генералитет не хотел демобилизовать Дымшица. Основная версия сводилась к тому, что критик, сосредоточившись на подготовке визита немецких писателей в Москву, успел совершить серьёзную ошибку в газете «Тэглихэ Рундшау». Его обвинили в том, что якобы он санкционировал выход идейно ошибочного альбома гравюр молодого художника Анатолия Шнитке, выходца из семьи русских политэмигрантов. За это в апреле 1948 года ему даже объявили партийный выговор. Позже Дымшиц в анкетах указывал, что получил выговор «за участие в издании газетой «Тэглихэ Рундшау» политически вредного альбома гравюр» (РГАЛИ, ф. 631, оп. 39, д. 2041, л. 101 об.).

По другой версии, весной 1948 года демобилизации Дымшица воспротивились не столько генералы из Главного политуправления армии. Осторожность проявил якобы Суслов. И вот почему. Суслов в то время нёс перед Сталиным личную ответственность не только за реформирование «Литгазеты», но и за всю политическую деятельность Советской военной администрации в Германии, а также за целый ряд других вопросов, связанных с международной деятельностью партии и с идеологией. А Москву тогда буквально забросали жалобами на начальника Управления информации СВАГ Тюльпанова, в чьём прямом подчинении находился Дымшиц. И Суслов долго не мог определиться: отдавать Тюльпанова на съедение или защищать. Существовало ещё одно обстоятельство, которое работало против Дымшица. В стране вовсю разворачивалась кампания по искоренению низкопоклонничества перед Западом. И правильно ли было бы в той ситуации человека, долго общавшегося с деятелями культуры Запада, переводить в «Литгазету»?! Против Дымшица сработал и пресловутый «пятый» пункт. При главном редакторе-еврее иметь еврея ещё и на должности заместителя главного редактора Суслов не рискнул. Хотя при всём при этом у Суслова лично к Дымшицу существенных претензий не было.

 

 Очередные обвинения

 

Несмотря на прокол с изданием якобы идейно вредного альбома Шнитке, Дымшиц продолжал оставаться у командования на хорошем счету. Не зря начальство, закрыв глаза на выговор, вскоре представило его к правительственной награде. Указ о вручении ему ордена Красного Знамени был подписан в Москве 24 июня 1948 года.

Узнав о награждении, Дымшиц расслабился. Он решил, что больше никто не посмеет упрекнуть его в низкопоклонстве перед Западом. И действительно: до поры до времени начальника отдела культуры СВАГ не трогали. Но это вовсе не означало, что за его деятельностью перестали наблюдать.

Как потом выяснилось, спецслужбы не дремали. У них уже давно накопилось к Дымшицу множество вопросов. Они считали, что история с художником Шнитке начальника отдела культуры СВАГ мало чему научила. По их мнению, Дымшиц зря одобрил постановку на берлинской сцене сомнительной оперы Римского-Корсакова «Царская невеста», в которой будто бы восхвалялось всё заграничное. Не следовало ему поощрять и издание сборника советской поэзии, якобы засорённое чуждыми стихами.

Оставалось неясным, почему спецслужбы так долго не давали хода компромату, ведь ту же оперу Римского-Корсакова начали репетировать ещё осенью 1947 года, а сигнальный экземпляр сборника поэзии вышел в начале июня 1948 года – за две недели до появления указа о награждении Дымшица орденом Красной Звезды. Неужели непосредственный начальник Дымшица – Тюльпанов был настолько всесилен, что мог сам одёрнуть ретивых сотрудников органов госбезопасности?

Всё оказалось сложнее. Дымшица одно время причисляли к ленинградским кадрам. Ходили слухи, будто он человек то ли Жданова, то ли Кузнецова. Сейчас трудно сказать, был ли Дымшиц когда-либо вхож к Жданову. А вот главный кадровик партии Кузнецов действительно хорошо знал Дымшица ещё с 1939 года и несколько лет плотно его опекал. Но как только Жданов умер, под многих руководителей, вышедших из Ленинградской парторганизации, начались подкопы. Вот когда на свет были извлечены все оперативные материалы на того же Дымшица. Начальнику отдела культуры СВАГ сразу припомнили и постановку оперы Римского-Корсакова, и издание поэтического сборника со стихами, восхвалявшими изменника делу коммунизма Иосипа Тито.

Организовать травлю Дымшица должен был начальник управления пропаганды СВАГ Тюльпанов. Но тот участвовать в постыдной кампании отказался. Тогда грязную роль исполнителя добровольно взвалил на себя заместитель Тюльпанова – полковник Абрамов.

Дымшиц вынужден был везде и всюду оправдываться. 19 января 1949 года он написал письмо секретарю партбюро управления информации СВАГ капитану Георгию Гончарову. Критик сообщил:

«27-го декабря прошлого года я был вызван Вами на заседание партбюро по вопросу «Об ошибках, допущенных при издании сборника «Советская поэзия». 7-го января с.г. Вы сообщили мне резолюцию партбюро по вопросу, обсуждавшемуся 27-го декабря 1948 года. Эта резолюция не удовлетворяет меня, как коммуниста, она основана на передержках и ложных обвинениях в мой адрес, она представляет собой документ травли меня, как члена партии и работника Управления, и поэтому я считаю себя обязанным заявить по поводу неё свой протест партийному бюро.

Во-первых, удивляет и представляется мне совершенно неправильным то обстоятельство, что резолюция посвящена не сборнику «Советская поэзия» и ошибкам тех, кто виновен в его издании, а исключительно мне, хотя партбюро моего персонального вопроса на обсуждение не ставило.

Во-вторых, по содержанию своему резолюция является неверной. Я категорически отвергаю первую же фразу резолюции: «Партийное бюро отмечает, что тов. ДЫМШИЦ не сделал для себя необходимых выводов из постановлений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам». Я не могу принять этого заявления не только лично, как коммунист-литератор, но и как руководитель Отдела Культуры Управления Информации. Я утверждаю и могу это доказать фактами, что постановления ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам легли в основу работы Отдела Культуры. Я могу доказать фактами, что и я лично (как и мои товарищи по работе в Отделе) целым рядом мероприятий (десятками докладов и лекций, инструктивных совещаний с советскими и немецкими работниками пропаганды, множеством статей, вызвавших живой и положительный отклик в среде прогрессивной немецкой общественности) проводил активную и действенную пропаганду этих исторических постановлений. Моя работа по руководстству Отделом Культуры была отмечена высокой Правительственной наградой и неоднократно проверялась авторитетными комиссиями (ЦК ВКП(б), ГлавПУ ВС СССР, специальной комиссией Зам. Главноначальствующего СВАГ по политической части) и мне ни разу не было сделано такого обвинения. Я не могу согласиться на то, чтобы партийное бюро, без всяких для того оснований, без предварительного ознакомления с моей работой по пропаганде исторических постановлений ЦК ВКП(б) в Германии, одним росчерком пера зачёркивало большую работу, делаемую мною, как руководителем Отдела (вместе с коллективом Отдела), и мою личную работу в этом направлении.

На заседании бюро от 27-го декабря 1948 года были выяснены обстоятельства, при которых был издан сборник «Советская поэзия». Выяснилось, что я дальше написания рецензии на первую группу материалов к этому сборнику не пошёл и что составители сборника лишь частично исполнили мои предложения. Выяснилось также, что тов. АБРАМОВ, как Заместитель Начальника Управления и непосредственно отвечающий в Управлении за деятельность Дома Культуры работник, рассмотрел этот сборник в готовом виде и, не привлекая меня при этом к участию, утвердил его к печати. Тем не менее в резолюции бюро ответственным за выпуск сборника делают меня, а имя тов. АБРАМОВА вообще не фигурирует. Я не могу воспринять это иначе, как грубую и недопустимую в партийной практике передержку.

Далее в резолюции фигурируют новые подтасовки, а именно: «Дымшиц поставил себя в положение рядового члена жюри», «ДЫМШИЦ не озаботился о получении разрешения на издание сборника от ЦК ВКП(б) или ГлавПУ ВС СССР». На заседании бюро 27-го декабря 1948 года я разъяснил, что первое из этих обвинений совершено несостоятельно, так как, во-первых, я действительно письменным распоряжением Начальника Управления определён, как рядовой член жюри (а не как его председатель или секретарь), во-вторых, я ещё внутри жюри никак себя поставить не мог, так как жюри по сей день ещё ни разу не собиралось, и, в-третьих, что в порядке подготовки к заседанию жюри я познакомился со всеми поступившими на конкурс материалами и направил по нужному нам пути предварительную разработку этого материала.

Второе обвинение (в несогласовании сборника с руководящими инстанциями в Москве) должно быть адресовано не мне, который его в готовом виде никогда не видел (и не мог его видеть, так как он был закончен в то время, когда я был в Москве в почти полуторамесячной командировке от Управления), а тому, кто его утверждал к печти, т.е. полковнику АБРАМОВУ.

Столь же неправдивой является фраза о том, что «тов. ДЫМШИЦ не сообщил командованию и секретарю парторганизации о том, что распространяется книга со стихами о Тито и не принял мер к прекращению распространения сборника». Я письменно и устно заявил партбюро, что мне было доложено обратное, а именно, что сборник был распространён до постановления Информбюро Компартий об изменнической деятельности Тито. Сообщать об этом задним числом было также бессмысленно как если бы отдел пропаганды сообщил post-factum, что им до постановления Информбюро был распространён сборник со статьёй Корделя, восхваляющей Тито.

Затем в резолюции высказываются соображения на темы, которые не являлись предметом обсуждения на заседании бюро от 27-го декабря 1948 года и которые являются по большей части бездоказательными. Я не понимаю, на каком основании партбюро сделало вывод о том, что в моей работе «имеют место тенденции к самоустранению от руководства и ответственности». Я не признал на партбюро (и не признаю и сейчас), что на меня возложено руководство и ответственность за Дом Культуры и считаю, что никакого самоустранения с моей стороны здесь нет, ибо руководство и ответственность за Дом Культуры Начальником Управления были возложены не на меня, а на его заместителя полковника тов. АБРАМОВА. Полковник тов. АБРАМОВ, которому это отлично было известно (из письменных резолюций и устных распоряжений Начальника Управления), на заседании бюро и в этом случае пытался переложить ответственность с себя на меня и бюро его в этом поддержало, несмотря на мои заявления (со ссылками на приказ Главноначальствующего о Доме Культуры и на приказания Начальника Управления) и несмотря на то, что и.о. Директора Дома Культуры подтвердил секретарю партбюро правильность моих слов, так как он получил от Начальника Управления аналогичные приказания. Я считаю, что своим утверждением о том, что я «ослабил руководство Домом Культуры» партбюро в угоду своему члену полковнику тов. АБРАМОВУ решило не считаться с распоряжением Начальника Управления о подчинении Дома лично полковнику АБРАМОВУ. Это утверждение ошибочно и по существу, ибо я помогал в меру своих возможностей (личных и моих четырёх сотрудников) Дому Культуры и в последнее время не ослабил, а усилил помощь ему (что видно хотя бы из того, что ряд успешных мероприятий, как дискуссия «О русских и о немцах», вечер в честь товарища СТАЛИНА, был организован по моей инициативе или с моим участием, и т.д.).

У партбюро нет никаких оснований утверждать, как это сделано в резолюции, что я ослабил контроль за деятельностью подчинённых мне работников Отдела Культуры. Это – выдумка, вписанная в резолюцию без предварительного обсуждения.

Неправильно, что ария Лыкова в 1-м акте «Царской невесты» вышла в непеределанном виде, так как я ослабил контроль за работой отделения культуры Комендатуры. Она появилась в таком виде потому, что работник отделения майор КОТЕЛЬНИКОВ, который вёл контроль за подготовкой спектакля, сообщил об этой арии перед генеральной репетицией, не сделав этого ранее. В момент, когда готовилась эта постановка, в Берлине выходил ряд премьер русских и советских пьес, в Отделе Культуры было на месте два работника, а в городском отделении – один и поставить контролёра над контролёром КОТЕЛЬНИКОВЫМ я не был в состоянии.

Совершенно неправильно относить провалы в хозяйственной деятельности Дома Культуры и немецкого клуба «Чайка» на счёт начальника Отдела Культуры Управления Информации, которому этот род деятельности не подконтролен. Дом Культуры хозяйственно подчинён не мне и Командование СВАГ не случайно на меня этой ответственности не возложило. Немецкий клуб «Чайка» контролировался Комендатурой г. Берлин (его отделами торговли и информации) и считать, как это сделано в резолюции, имевшие там место хищения результатами моего слабого контроля значит совершенно стирать границы ответственности между Отделом и отделением культуры.

Я считаю и нахожу себя обязанным заявить партийному бюро, что резолюция, с которой меня познакомили 7-го января с.г., носит необъективный, личностный характер и носит на себе влияния:

1. Клеветнической линии по отношению ко мне со стороны члена партбюро тов. КРИВОПАЛОВА и

2. желания другого члена партбюро тов. АБРАМОВА переложить с себя на меня ответственность за работу Дома Культуры и за сборник «Советская поэзия».

Мне приходится с огорчением заявить, что за последний год я ни разу не получил в работе никакой помощи от партийного бюро, хотя я за этой помощью не раз к Вам обращался. Бюро не знакомилось с работой Отдела и с трудностями в этой работе, которые весьма велики, оно не захотело оказать мне помощь и в реализации указаний комиссии Зам. Главноначальствующего СВАГ, которые до сих пор реализованы не полностью (например, в вопросе о кадрах и об уточнении профиля Отдела). Вместо помощи, как явствует из резолюции, я получил побои, хотя побои, а в особенности незаслуженные, являются плохим средством воспитания коммуниста. Я не хочу и не буду уклоняться от товарищеской критики (я знаю, что за три года трудной и самостоятельной работы я делал ряд отдельных ошибок), но против травли и клеветы я буду протестовать всеми средствами, которые предоставляет мне устав партии.

Опыт моих обращения в бюро, заседания от 27-го декабря 1948 года и резолюции от 7-го января с.г. вызывает у меня убеждение, что бюро не желает прислушаться к моим заявлениям о поведении члена бюро тов. КРИВОПАЛОВА.

Член бюро подполковник КРИВОПАЛОВ неоднократно позволял себе заявления клеветнического порядка. При обсуждении моей серьёзной ошибки, связанной с выпуском альбома Шнитке, он ложно представил т. Шнитке как немца. Шнитке прислал Вам в этой связи письмо, в котором заявлял, что он не немец и что он и его родители являются и являлись советскими гражданами. Вы на это КРИВОПАЛОВУ не указали. КРИВОПАЛОВ безосновательно представил меня партсобранию, как «составителя» и «редактора» сборника «Советская поэзия». Я с документами в руках доказал, что КРИВОПАЛОВ извратил факты и просил бюро указать ему на безответственность его заявления. Однако, и в этом случае КРИВОПАЛОВУ указано не было и на заседании бюро от 27-го декабря 1948 года он сделал новые ложные заявления: будто я лично разрешил арию Лыкова в «Царской невесте» (хотя КРИВОПАЛОВ знает, что ни на репетициях первого акта оперы, ни на генеральной репетиции, ни на премьере её я не был, так как был послан в провинцию), будто все убывшие в СССР работники органов культуры являются морально-разложившимися. Выходит, что КРИВОПАЛОВУ всякая явная дезинформация сходит так же, как сходит ему без обсуждения на партбюро его производственный брак неудовлетворительно отредактированная им история Управления, за которую Управление попало в приказ по штабу СВАГ. Неоднократные безответственные заявления тов. КРИВОПАЛОВА огульно охаивающие работу Отдела Культуры, создают нездоровую обстановку вокруг Отдела, нервируют работников Отдела и дискредитируют работу, проводимую Управлением Информации в области культуры и искусства. Такая обстановка не располагает к тому, чтобы жаловаться в бюро на его резолюцию. Тем не менее, не желая быть недисциплинированным, я подаю жалобу Вам и прошу о пересмотре несправедливого и необоснованного решения партбюро от 7-го января 1949 года»

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 2500, лл. 3–7).

Дымшиц понимал, что Абрамов всё равно в покое его не оставит и добьёт, поэтому он 19 января 1949 года подал рапорт на имя начальника управления информации СВАГ Тюльпанова с просьбой отпустить его в Советский Союз. В рапорте говорилось:

«Представляя Вам копию моего заявления секретарю партбюро, прошу Вас, как Начальника Воинской части, затребовать и задержать до пересмотра резолюцию бюро от 7-го января с.г. на следующих основаниях:

1. Эта революция основана на оспаривании Вашего неоднократно подтверждённого приказания о том, что «Дом Культуры СССР» подчиняется Вашему Заместителю полковнику тов. АБРАМОВУ А.А.

2. Эта резолюция, утверждая, что я, как руководитель Отдела Культуры Управления, не сделал необходимых выводов из постановлений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам, и безответственно необоснованно компрометирует не только меня лично, но вою работу Отдела Культуры и одну из важнейших политических линий в работе Управления.

Одновременно прошу Вас принять моё заявление о невозможности продолжать далее работу по руководству Отделом Культуры Управления в обстановке травли и клеветы, отразившейся в резолюции партбюро от 7-го января с.г. и мешающей не только моей работе, но и нервирующей работников вверенного мне отдела. Я прошу освободить меня от должности также и вследствие невозможности продолжать дальнейшую работу под руководством полковника АБРАМОВА А.А., который, не делая мне в ходе работы никаких критических замечаний принципиального, идеологического характера, с лёгкостью присоединяется к ложной оценке моей работы, как якобы идущей вразрез с линией партии в вопросах культуры и искусства.

Учитывая, что генерал тов. РУССКИХ согласился отпустить меня в СССР при обеспечении мне соответствующей замены, я прошу ускорить мой уход и дать мне возможность убыть не позднее, чем в начале февраля (ибо до этого срока я, согласно диагнозу врачей-специалистов, ещё могу везти мою жену поездом в СССР, тогда как позднее это станет невозможным в течение ближайших 4-х месяцев). В качестве кандидата на мою должность могу назвать майора РОЗАНОВА Всеволода Михайловича».

(РГАЛИ, ф. 2843, оп. 1, д. 2500, лл. 1–2).

Но Тюльпанов не торопился дать ход рапорту Дымшица. Он не знал, что завтра будет с ним самим. Под него ведь тоже уже вовсю копали недоброжелатели.

Ещё в августе 1948 года начальнику Главполитуправления Вооружённых Сил СССР генерал-полковнику И.В. Шикину было доложено, что Тюльпанов приносил общему делу якобы лишь вред и что давно следовало заменить руководство Управления информации СВАГ. 11 сентября 1948 года заместитель Шикина – С.С. Шатилов предложил секретарю ЦК ВКП(б) М.Суслову заслушать отчёт о работе Тюльпанова и его управления в Москве. На руководителя Управления информации СВАГ стали усиленно искать компромат. Ему припомнили судимости родителей якобы за шпионаж, связи с иностранцами жены брата и якобы изменнические настроения личного шофёра.

В этой ситуации Тюльпанову помогать Дымшицу было довольно-таки сложно. Он не знал, как ему самому уцелеть. А тут ещё до Берлина докатилась весть об аресте Кузнецова (главного кадровика партии задержали в кабинете Маленкова).

Окончание следует

Вячеслав ОГРЫЗКО