Преодолевший формализм

№ 2016 / 24, 06.07.2016

В этом году исполняется 130 лет со дня рождения Бориса Эйхенбаума. В качестве заголовка нашей статьи взято в перефразированном виде известное выражение академика В.М. Жирмунского – «Преодолевшие символизм» – так называется его статья, посвящённая А.Ахматовой, М.Кузмину, О.Мандельштаму и другим поэтам, чьё творчество традиционно причисляется к акмеизму.

Борис Эйхенбаум, о котором пойдёт речь, – один из столпов отечественного академического литературоведения петербургско-ленинградской школы и один из основоположников советской текстологии как области литературоведения, в самом деле – «преодолевший формализм», крупнейшим представителем которого он был в первые послереволюционные и 1920-е годы, известным деятелем так называемого ОПОЯЗа («Общество изучения поэтического языка»), куда входили также Ю.Н. Тынянов, В.Е. Шкловский, В.М. Жирмунский, Б.В. Томашевский, В.В. Виноградов. 

Эйхенбаум родился 22 сентября (4 октября) 1886 года в местечке Красное Смоленской губернии (теперь город Красный Смоленской области) в семье медиков. Его мать, урождённая Глотова, была ученицей П.Ф. Лесгафта.

Детские и юношеские годы будущего учёного прошли в Воронеже, где он получил среднее образование в классической гимназии. И надо заметить, что филологическое призвание определилось у него не сразу. «Литература в детстве не была задумана», – так писал он в 1929 году в мемуарной книге «Мой временник». Переехав в 1905 году из Воронежа в Петербург, Эйхенбаум, намереваясь пойти по родительским стопам и стать врачом, поступил в Военно-медицинскую академию, но проучился там недолго и врачом всё-таки не стал. Помимо прочего, он усиленно занимался тогда музыкой (фортепиано, скрипка, вокал), учась некоторое время в Музыкальной школе Е.П. Рапгофа и собираясь поступать в консерваторию. Эйхенбаум был чрезвычайно от природы музыкальным человеком, имел абсолютный музыкальный слух, страстно любил и хорошо знал музыку, в течение всей жизни регулярно посещал концерты до революции в петербургском дворянском собрании, а после – в Большом зале Ленинградской филармонии. А у себя дома в своей квартире на канале Грибоедова рядом с храмом Спаса на Крови, где он прожил долгие годы, как вспоминал один из его современников и знакомых, любил дирижировать над пластинками. Однако в 1907 году ему пришлось разрешить «конфликт» между литературой и музыкой и он поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета, где занимался, в частности, в знаменитом Пушкинском семинаре С.А. Венгерова, а одно время проходил курс и по романо-германскому отделению. В 1912 году университет был окончен и с этого времени начинается научная деятельность Эйхенбаума. В дореволюционные годы Эйхенбаум ярко проявил себя как критик и журналист – его статьи, заметки, рецензии публиковалась в таких печатных органах, как журналы «Заветы», «Северные записки», «Русская мысль», в газетах «Русская молва», «Речь», «Биржевые ведомости». Однако в эти годы круг основных интересов и занятий будущего профессора ещё не вполне сформировался – выполняя постоянную, даже подённую журналистскую работу, он писал на самые разнообразные темы – о немецком романтизме, о поэтах и прозаиках – символистах – Брюсове, Бальмонте, Сологубе, А.Белом, о Мандельштаме, критике Ю.И. Айхенвальде, а также о Лескове, Чехове, Горьком, Маяковском и, разумеется, о «литературном быте», как принято было тогда говорить, о формальном методе.

В 1910-х годах сблизился с поэтами О.Мандельштамом, Н.Гумилёвым, Г.Ивановым и в письме к родителям в Воронеж от 8 января 1914 года признавался, что начал «крепко любить своё поколение. Право, в нём много хорошего, бодрого <…> Никогда ещё поэт не стрёмился так к общительности» (Цит. по ст. М.О. Чудаковой «Наследие и путь Б.Эйхенбума» в кн.: Эйхенбаум Б. «О литературе». Работы разных лет. М., 1987, с. 6). Первой же своей настоящей литературоведческой работой учёный считал статью 1916 года «Карамзин».

Примкнув в 1919 году к группе ОПОЯЗ, Б.М. Эйхенбаум, так же, как и его коллеги, рассматривал литературное произведение как самодостаточное, замкнутое в себе целое, как систему художественных приёмов вне какого бы то ни было исторического и биографического контекста. Именно таковыми были исследования Б.М. Эйхенбаума «Иллюзия сказа» (1918), «Мелодика русского стиха» (1919), «Как сделана «Шинель» (повесть Н.В. Гоголя «Шинель». – А.Р.) (1922), «Сквозь литературу» (1924). К такого же рода работам относятся статьи о Некрасове (1922), «Анна Ахматова» (1923), «Трубный глас» (1918) (о Маяковском, которого он сразу же признал выдающимся поэтом-новатором, прежде всего в области стиховой формы). Хотя работы Эйхенбаума 1920-х годов имели во многом экспериментальный характер, но уже тогда в основных чертах определились две фигуры, которые станут главными в его литературоведческой работе – это Лермонтов и Лев Толстой. Тогда же в 1920-х годах он стал профессором Ленинградского университета, одновременно преподавая и в Институте истории искусств (позднее – Институт театра, музыки и кинематографии), где его учениками были такие впоследствии видные деятели филологической науки и литературы, как Н.Л. Степанов, В.А. Каверин, И.Л. Андроников, Л.Я. Гинзбург, Б.Я. Бухштаб, А.В. Фёдоров и другие.

В 1924 году вышла книга Б.М. Эйхенбаума «Лермонтов. Опыт историко-литературной оценки», где исследователь в творчестве Лермонтова и в его литературной позиции, как он позднее это называл, усмотрел подготовку поэзии Некрасова, а в поэзии Некрасова – Маяковского, таким образом, установив литературную преемственность. Дальнейшие же работы о Лермонтове – «Литературная позиция Лермонтова», «Герой нашего времени» и другие (все лермонтоведческие работы Эйхенбаума, собранные вместе, вышли посмертно в 1961 году в книге под заглавием «Статьи о Лермонтове») характеризуются тонким и изощрённым литературоведческим анализом с привлечением огромного количества фактов, опиравшихся уже на более культурно-историческую основу. Одной из основополагающих идей было то, что Лермонтов – не только и не столько продолжатель Пушкина, сколько совершенно самодеятельное явление, в высшей степени самобытное, несмотря на явную «слабину» и эпигонство его многих (особенно ранних) стихов и поэм, явление совершенно стройное и законченное, хотя жизнь поэта и оборвалась в неполных 27 лет.

«Все его (Лермонтова. – А.Р.) усилия, – писал Б.М. Эйхенбаум, – направлены на то, чтобы, овладев традицией (байронической прежде всего. – А.Р.), найти самостоятельный и новый путь» (Цит. по изд. Эйхенбаум Б. «О прозе. О поэзии». Сб. статей. Л. «Художественная лит-ра», 1986, с. 101). «Характерно, что Лермонтов с самого начала пробует свои силы в самых разных направлениях, переходя от лирики к поэмам, от драмы к роману, при этом в каждом его произведении чувствуется личный опыт пережитого и передуманного» (Там же).

Художественную уникальность вершинного создания Лермонтова – «Героя нашего времени», по концепции учёного, обусловили особенности русской жизни и истории, что придало этому произведению в свою очередь «сугубо напряжённый моральный и психологический характер. Со всей силой это сказалось на творчестве Льва Толстого – на изображении «диалектики души» (Цит. изд., с. 316–317).

К творчеству Л.Н. Толстого Эйхенбаум обратился также уже в 1920-х годах, выпустив в 1922 году в Берлине книгу «Молодой Толстой», в центре которой «были вопросы и о художественных традициях Толстого и системе его композиционных приёмов в раннем творчестве писателя» (Цит. по ст. Г.А. Бялого «Б.М. Эйхенбаум – историк литературы» в кн.: Эйхенбаум Б. «О прозе». «О поэзии»).

В работах и книгах о Толстом, написанных в последующие годы и десятилетия – «Лев Толстой. Пятидесятые годы» (1928), «Лев Толстой. Шестидесятые годы» (не была закончена, рукопись погибла во время бомбардировки Ленинграда в 1944 году), в статье «Очередные задачи изучения Л.Толстого» (1944), и наконец, в изданной посмертно и также незаконченной монографии «Лев Толстой. Семидесятые годы» творчество Толстого рассматривалось уже не изолированно, не как совокупность формальных приёмов, а на широком историко-общественном фоне, в контексте журнальной борьбы, литературных споров эпохи и не в последнюю очередь биографии писателя. Изучая творческую историю романа «Анна Каренина», Эйхенбаум здесь впервые привёл эпиграмму Н.А. Некрасова (1877) на только что вышедшее тогда знаменитое толстовское произведение. «Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом,/ что женщине не следует гулять, – / Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,/ Когда она жена и мать».

Во время подготовки издания 90-томного («Юбилейного») собрания сочинений Толстого Эйхенбаум принимал в нём активное участие как текстолог, автор статей-послесловий, которые в 90-томнике назывались «История писания и печатания…» того или иного произведения Толстого, был членом редакционного комитета.

Как исследователь русской литературы, по словам одного из его учеников, близко знавшего его И.Л. Андроникова, Эйхенбаум «был принципиален, и честен, и прям. Он не написал ни одной строки, в которую не верил» (Андроников И. Избр. произведения в 2-х т.т. М., 1975, т. 2, с. 337). К этому можно добавить, что Эйхенбаум никогда также не абсолютизировал свои историко-литературные и теоретические построения, никогда не считал их бесспорной истиной в последней инстанции, в отличие от иных литературоведов nominaodiozasunt*, а это, как известно, первейший признак высокой научной культуры, примета настоящего учёного.

Подобно одному из центральных персонажей своих литературоведческих исследований Л.Н. Толстому, Б.М. Эйхенбаум с юных лет и почти до конца жизни вёл дневник (частично, в выдержках он публиковался в различных изданиях), в котором читатель, как писал об этом В.А. Каверин, может найти «поучительную историю жизни человека, который никогда не лгал, ни перед самим собой, ни перед теми, с кем сталкивала его судьба. <…> Никогда не притворялся, как бы это ни было трудно. Всегда сохранял достоинство, соединяя его с врождённой скромностью и умея поставить себя на место другого, с кем никак не мог согласиться. Всегда искал возможности «правильно жить», учась этому нелёгкому искусству у тех, о которых писал свои книги» (Каверин В.А. «Литератор». М., «Советский писатель», 1988, с. 128).

В жизни Б.М. Эйхенбаум представлял собой даже внешне (он, например, всегда носил пенсне) законченный классический тип петербургско-ленинградского учёного интеллигента дореволюционной закваски, был человеком большого благородства и мужества. А литературоведение, как он признавался в дневнике, для него было «жизненным делом, а не просто движением пера». Судьба ему, как и многим людям того времени, посылала немало невзгод и испытаний, которые он всегда переносил стойко и терпеливо. Так, в 1919 году во время петроградской голодовки от дизентерии умер его полуторагодовалый сын. Когда в годы войны Эйхенбаум находился в эвакуации в Саратове, под Сталинградом пропал без вести его другой сын, талантливейший музыкант, без экзаменов принятый в консерваторию. Можно привести примеры и большого гражданского мужества Эйхенбаума. В его дневнике, помимо прочего, есть записи, содержащие довольно нелицеприятные наблюдения над литературной жизнью как довоенного, так и послевоенного Ленинграда, в частности, оценки знаменитого погрома, учинённого А.А. Ждановым в 1946 году над А.А. Ахматовой и М.М. Зощенко, которых он близко знал в течение многих лет, а с Зощенко он жил в одном доме и при встречах всячески выказывал ему сочувствие и поддержку, и не только на словах, но и на деле.

Б.М. Эйхенбаум скоропостижно скончался 24 ноября 1959 года от инфаркта, только закончив выступление на литературном вечере, едва успев сойти со сцены. Похоронен был на Ленинградском Богословском кладбище. В некрологе учёному, помещённом в Учебных записках ЛГУ, профессор П.Н. Берков отметил, что Б.М. Эйхенбаум во всей своей деятельности был движим «своеобразно понятым чувством истории», которое пронизывает почти все его зрелые работы. Это, пожалуй, наиболее точное определение лица Эйхенбаума-исследователя.

 

Александр РУДНЕВ

г. КОЛОМНА,

Московская обл.