КРИТИКА НАСТУПАЕТ? Взятие снежного города Львом Данилкиным

№ 2006 / 26, 23.02.2015

Литературный критик никогда не довольствуется писанием рецензий, статей и опубликованием их в различных журналах, газетных колонках, не свыкнется с мыслью о себе как обслуге литпроцесса, хочется ему всегда на что-то большее посягнуть. Критик хочет быть прочитанным и узнаваемым в большом кругу, где-то смутно в подсознании чает он всенародной любви и почёта. Он пишет книги. Иногда художественные, но это уже другой вопрос. Чаще компонует их как дайджест из тех же статей, или нечто подобное научным монографиям выдаёт. Целью такого собрания может стать формулирование своего уникального взгляда на природу критического творчества, на его задачи, постулирование собственного понимания философии искусства, его перспектив, тенденций и многое другое, то есть его, критика, теория и методология, своя позиция, которая, конечно, вычленяется из разрозненных статей, но объёмное понимание редко даёт. Вот и афишный пестроголосый феникс Лев Данилкин грозно рыкнул своей «Парфянской стрелой» – занимательной разбухшей до размеров книги рецензии по стопам суровых немзеровских взглядов на литературу (вспомним хотя бы его «Замечательное десятилетие» – классический сборник статей). Однако Данилкин извлёк определённые уроки из предшествующей практики книгосочинительства критиков, не стал грешить филологической вымученной прозой. Этот критик, и это только ленивый не отмечает, отличается от традиционного образа учёного профессионального читателя, хотя опять же именуют его чуть ли не «неистовым Виссарионом». Его критика, если вкратце сформулировать, не покушается на какие-то высшие задачи, он живёт в эмпирии и его функции – кодификация этой самой эмпирии, главный его ориентир – это успех. И этой предельной доступности читателю, некой даже открытости, хотим мы или нет, у Данилкина стоит поучиться. Хотя, это тоже вопрос, ведь должен же быть компромисс между путаной высоколобой заумью и легковерным чириканьем по поводу.
Беллетризированная критика после прочтения мало чего оставляет, отсюда и возникает вопрос, который мне недавно задали: никак не могу понять, для чего нужна литературная критика. Очарован автором – да, он и сам старается во всю прыть обольстить читателя, и на голову станет и какой-нибудь кульбит изобретёт – но в итоге пустота. Закрыл книгу, пытаюсь вспомнить смысл прочитанного, увольте, не могу. Возможно, стоило какие-то фразочки на цитатки разучить, как в детстве после просмотра культового фильма, но стоит ли труд. Пустота, потому как девальвировано отношение к творчеству, художеству. Книги не более как товар, печёные пирожки, которые втюхать требуется, по крайней мере, такое ощущение создаётся. «Стрела» до боли напомнила мне какие-то многочисленные телепередачи, рассказывающие о новинках кинематографа, ещё немного и разговор будет похож на передачу о кино с Ренатой Литвиновой на МузТВ, только Данилкин многим интеллектуальней, ведь предмет обязывает, вся и разница. Но и в этом интеллектуализме тоже мало смысла, он сейчас легкодоступен – порылся в интернете и легко за умного сойдёшь. Книга обнажает общую тенденцию нивелирования традиционных ценностных характеристик искусства, взамен чего навязывается им другой ценник с печатью продавца на обороте. Может, я дремуче старомоден, но принципиально не нравится, когда о литературе как о печёных пирожках повествуют. Так и хочется сказать: «Ловкач!» Он и гимнаст, и фокусник – всё время что-то вытаскивает то из цилиндра, то из рукава и клоунаду отменную при случае сбацает. Короче, и на дуде дудец…
Критика ритмизированная, не в том плане, что как-то ритмически организована, а в том, что построена преимущественно под чтение на ходу, под шум и мигающий свет метро, под лёгкий перекус в кафешке, когда чтиво потребляется через строчку, да и в прочитанной строке выхватываются два-три ключевых слова. Такое вот чтение – скольжение в полглаза, в пол-уха, почти без включения мозговой деятельности. После него остаются эмоции, ощущения, смутно различимое послевкусие, которое даёт некое представление о тексте.
Шустрый малый не контратакует, как это заявлено в подзаголовке, а парит кругами над полем после битвы близ местечка «2005-й» – именно этот квадрат он выбрал мишенью для своих стрел и копий. Да уж и виды неплохие и живописные с этой высоты обозреваются, а что ещё очень удобно, такая позиция позволяет трактовать какие-то очертания и мутные контуры инспектируемой внизу панорамы как угодно, и чаще всего мы получаем некую метафору, авторское художественное произведение, которое может не иметь ничего общего с действительностью, а только намекать на неё.
Нашёл для себя одну важную и конечно, уж не новую мысль, с которой, однако, целиком солидарен: «Словесность высшей пробы» вдруг перестала быть барским, внутрилитературным, профессиональным делом; пишут не только люди Слова – писатели, критики, журналисты и драматурги, но и – почти анекдотическое разнообразие – бодигарды, виноторговцы, омоновцы, святые отцы, директора ЛОГОВАЗа…» и ещё «в последнее время появилось огромное количество молодых авторов, но, главное, «все пишут хорошо»; способность выстроить фразу больше не является доблестью писателя, это подразумевается само собой». Однако вывод, к которому Данилкин приходит, мягко говоря, сомнительный: литературоцентризм, мол, жив. Аксиома «все пишут хорошо», которую он выводит, при её очевидной правоте настораживает в том плане, что подобное утверждение ведёт к отрицанию самой возможности говорить о качестве того или иного текста. Если отправная точка «всё хорошо», то как сказать, что этот роман полная лажа, а другой, как раз достойный, получается лишь первым среди равных. Ведь если средний уровень литературы высок, то оценочные критерии должны только повышаться, но отнюдь не распыляться. Вот и получаем дистиллированный политкорректный образ нашей современной письменности: все написанные и изданные книги имеют равные права на читателя, и в этих правах они не могут быть ущемлены, все они составляют одну общую книжную полку, и за каждой их них в нужный момент потянется чья то рука, её только следует направить.
Вот и сам Данилкин говорит о своей привычке читать всё подряд, видите ли, его увлекает вскрытие и исследование писательских черепов – такая особая форма собирательства или мании, как хотите. Что он там изыскивает? Думаю тоже, что и доктор Ганнибал Лектор. Книжные предпочтения у ведущего московского критика настолько разношёрстны, что действительно волнуешься за его вкус, ведь, читая всё подряд, вкус этот может притупиться запросто, забиться слизью. Ощущение, что автор, балуясь кофейком, при чтении очередного литературного шедевра обжёг язык и теперь для него плохо различима вкусовая гамма различных яств. По этой причине он перевоплощается в ресторанного критика, который описывает особенности поданных блюд, плохо или хорошо – не важно, есть факт готовки и по этой причине блюдо занесено в меню. Ему и на ум не приходит, что многое можно отсортировать ещё до контакта с читателем и сдать кое-что загодя в утиль. А так действительно изобилие представляется, можно бить в бубны, трубить в горны – литература расцветает. Литература или издательские корпорации?
Я далеко не ханжа, но о каком литературном вкусе можно говорить, когда сплошь и рядом возникают, мягко говоря, сомнительные словечки наподобие «западло» во время облёта творчества Алексея Иванова. Ответ кроется близко: все ценностные характеристики отметены напрочь, понятие «вкуса» не более как архаизм. Данилкин отнюдь не наблюдатель, которому интересно всё, что происходит на литературном поле, главная цель – завлечь по максимуму большее число человеков в сплетённую им паутину. Поэтому нет у него и собственно критической, ярко выраженной мировоззренческой позиции, его дело – лишь констатировать «бурный литературный ренессанс» и утверждать, что литературоцентризм ещё рано хоронить. Поэтому говорит о «качественной беллетристике», которая в преизбытке появилась в 2005 году. И он тактически безупречен, прежде чем сподвигнуть человека на чтение той или иной книжицы, нужно внушить ему мысль о солидности и авторитетности этой самой литературы, махнуть перед глазами лозунгом: читать – это модно, и после этого любой сам начнёт книги из рук выхватывать.
Данилкин, вероятно, страстно мечтает стать тем, кого у нас до сих пор нет, но так надо, чтобы появилось: представителем «класса грамотных менеджеров-арбитров, способных осуществлять маркетинг литературы в новых условиях, позиционировать тексты не только в зависимости от соответствия той или иной идеологии или формуле идеального текста». Но пока критик бесится от собственного бессилия, от невозможности как-то повлиять на литературный процесс, даже на идентификацию «плохих», не качественных книг.
Вот и резвится, вот и глумится и ехидничает при случае по пустякам, вывод всё равно один, ведь цель проста и понятна – двигать продукт. Но ведь иначе Данилкину в его издании писать и нельзя, вот и лепит он хот-доги, которые должны создать ощущение питательности. Ведь действительно «Парфянскую стрелу» будто пирожок хочется слопать разом, перебивая аппетит, пока повидло не растеклось по рукам и пережаренное масло не впиталось в плоть. Необычайно гламурно, даже «вау!» сказать, например, об Акунине «топор этого Негоро, подложенный под компас, не сработал» или о телеведущем Соловьёве: «а ещё и бессмертную душу зацепил, будто на Луне отлил». Действительно, хочется заучить и при случае козырнуть остротой. Однако, как в ситуации с анекдотами, хорошо, когда он к месту и сочно рассказан, но совсем другое, когда перед тобой сборник этих самых анекдотов и острот. Очень легко, практически воздушно прочиталась первая половина книги, дальше уже движение, вернее, толчея на месте стала утомлять, а от перечислений и задействовании новых авторов, возвращения к уже оговоренным, рябит в глазах. Но, скорее всего, «Парфянская стрела» текст не для чтения целиком, этот бисер, рассыпанный почти на трёх сотнях страниц, нужно потреблять выборочно, проглатывая нужные места с интересующими фамилиями. Это лоскутное одеяло, сплетённое из бойких афишных рецензий специально для сублимирующих менеджеров, которых тянет на метафизику, для офисной интеллигенции, втайне мечтающей о чём-то грандиозном и великом, ведь таков и сам автор книги.
Андрей РУДАЛЁВ
г. СЕВЕРОДВИНСК