Больше, чем поэзия
Рубрика в газете: Любовь и трепет, № 2020 / 37, 08.10.2020, автор: Иосиф БРУМИН (пгт. УСТЬ-КИНЕЛЬСКИЙ, Самарская обл.)
Как-то в одной из газет я прочитал беседу с Клотильдой фон Ринтелен под названием «Моей первой любовью стала «Барышня-крестьянка».
Клотильда фон Ринтелен – праправнучка Александра Сергеевича Пушкина. Дочь поэта Наталья Александровна – её прабабушка. Вторая её прабабушка, княгиня Екатерина Долгорукова, морганатическая супруга императора Александра Второго. Сама она урождённая графиня фон Меренберг. Её предки отвергли в себе русское и онемечили своих потомков. В каждый свой приезд в Россию она доставляет бесценные исторические документы о жизни своих предков и о том времени. Впервые она приехала в Россию в 2001 году. И с той поры, поражённая красотой русской речи, стала осваивать язык. Тогда же родилась идея создания Немецкого Пушкинского общества. Сейчас, как утверждает её собеседница Виктория Пешкова, она хорошо говорит по-русски, но, тем не менее, пока исключает публичные выступления.
На русском языке она помнит только два стихотворения: своего прапрадеда «Я помню чудное мгновение» и, как она говорит – «любимое русское стихотворение» – «Жди меня», но без имени автора. Человек высокой современной европейской культуры поставила эти два не похожие друг на друга, но равно бессмертные стихотворения в один ряд. Так она соединила двух великих поэтов разных веков, которые мне равно дороги и даже неформально близки.
Как возникли интерес и близость у заурядного читателя к великим авторам?
АЛЕКСАНДР СЕРГЕЕВИЧ ПУШКИН. 1941 год. Нас эвакуировали в маленький городок тогда Чкаловской области. Мы сняли жильё: крохотная комнатёнка без окна, где только размещалась узкая железная хозяйская кровать для мамы и сундучок, купленный у них же, наше с братом (11 и 6 лет) пристанище. Один из углов зальчика рядом снимала семья беженцев из украинского Перемышля. Их старшая дочь, убегая из дома от приближающегося фронта, на ходу прихватила томик А.Пушкина. Это оказались поэмы великого поэта, тогда единственно доступная мне книга для чтения. Изо всех поэм «Полтава» (1828–29 г.) («Богат и славен Кочубей…») оказалась особо ко времени. Полтавская битва 1709 года и победа русского воинства горестной осенью 1941 пусть призрачно обещала победу нашей армии в новой войне, жертвами которой, в числе других, оказалась моя семья, и я с ней. «Боевые строки» из неё я знал наизусть и повторял про себя как молитву. «Но близок, близок миг победы. / Ура! мы ломим; гнутся шведы, / О славный час! о славный вид! / Ещё напор – и враг бежит…» и другие. Драматизм иных героев поэмы меня мало трогал. Мне нужна была только победа над ворогом.
КОНСТАНТИН МИХАЙЛОВИЧ СИМОНОВ. Не помню откуда, из книги или газеты появилось стихотворение «Сын артиллериста» (1941 г.) («Был у майора Деева товарищ – майор Петров…»). По своему «боевому» накалу для меня она была не только созвучна с «Полтавой», но и превосходила своей современностью. «Молчал: оглушило взрывом.\Бейте как я сказал.\ Я верю, свои снаряды\ Не могут тронуть меня.\ Немцы бегут, нажмите,\ Дайте море огня!» И переживание командира, майора, названного отца лейтенанта Леньки, ставшего ему родным сыном невольно вызывали трепет и чего там, слёзы. Море огня на распроклятое немецкое воинство – главная отрада обобранного войной мальчишки.
Так Александр Сергеевич и Константин Михайлович в мои 11 лет, в трагических личных обстоятельствах, когда отец на фронте, мама в больнице, а мы двое, ещё не приспособленных к жизни на своих жалких пожитках в чужом доме, в нищете и голоде, в поверженной страшным несчастием страны непрерывным отступлением своей армии, дали повод наскрести крохотные силы терпения. Каждый живёт в ладу со своим сознанием и душевными переживаниями. Со мной то страшное время осталось навсегда вместе с именами Пушкина и Симонова. В зрелые годы, уже педагогом вуза я написал письмо Константину Михайловичу с признанием, что значат для меня его поэзия, да не решился отправить. Расквитался со своей нерешительностью статьёй «Неизвестный К.Симонов», опубликованной в местной, центральной (в том числе и ЛГ), зарубежной и Интернет печати, но, увы, после его кончины.
Если бы мне, далёкому провинциалу, довелось встретиться с графиней фон Ринтелен, что равно вероятию посещения другой планеты, я бы попытался выведать видит ли она разницу в этих стихах. «Я помню чудное мгновение» и «Жди меня» – великие стихи, они не только очень разные и написаны ещё более разными людьми-поэтами, но ещё сильнее разница их судеб, их влияние на тех, кому и были созданы.
А.ПУШКИН стихотворение «Я помню чудное мгновение…» посвятил своей любовнице Анне Петровне Керн. По его учётным записям, о чём он, не смущаясь, говорил друзьям, любовниц набралось… даже неудобно ныне назвать число. Яростные почитатели поэта той поры кинулись составлять параллельно свои списки, но больше тридцати имён наскрести не удалось. Анна Петровна в те времена была женой генерала и матерью двоих детей, но её это не удержало от измены мужу. Она любила…. Александр Сергеевич не поднялся (или опустился) до таких высот (или низин). Буквально на завтра он пишет своему другу С.Соболевскому письмо, где сознаётся в своей очередной «победе» и при этом языком слесарей нынешних смотровых канав некоторых колхозных гаражей. (См. А.С.Пушкин «Стихи для взрослых. Откровенные выражения А.С.Пушкина», «Альт-принт», М., 2006). Там же приводится и более скабрёзное выражение, якобы сделанное на обороте черновика стихотворения.
В те времена в их «обществах» личные письма были предметом всеобщего и доступного бахвальства. И автор хорошо понимал, КОМУ он пишет. И адресат не подвёл его, разнёс содержание всему их миру. А в том мире совратить замужнюю и надсмехаться хлёсткими эпиграммами над её мужем-рогоносцем было почти нормой. Не зря Пушкин перенёс более тридцати дуэлей, но стрелялся впервые только со своим свояком Дантесом. Остальные заканчивались миром. Кто-то из современных критиков писал, что Пушкина убил не Дантес, а его друзья… «Я помню чудное мгновение…» – великолепное творение, но, очевидно, никаких подобных чувств автор не испытывал к адресату. Просто (Да не «просто!») проявление гениального поэтического мастерства. Будем благодарны и за это…. Сколько мужчин направили их своим бесценным возлюбленным, не задумываясь о чувствах и поводе автора.
К.СИМОНОВ посвятил своё «Жди меня» любимой, жене, музе – Валентине Серовой. С мыслью о ней, чувствами к ней, непрерывными стихами к ней, сложившихся в цикл «С тобой и без тебя» («…И пусть в меня тот бросит камень,/ Кто, так как я не тосковал») он прошёл сквозь все трудности страшной войны. Стихотворение написано в 1941 году, и, может быть, Валино «ЖДИ…» и спасло солдата, военного журналиста, поэта, великого гражданина великой страны. Кто знает? Не редко встречается, что единственными провидцами на земле остались только поэты. «Жди меня» написано глубочайшим провидцем. И во всей великой русской, да и мировой литературе, поэзии нет стихотворения, которое вызвало подобный всенародный отклик. Его посылали как мольбу с фронта и оберег на фронт. Его находили в карманах гимнастёрок погибших в боях. И не дай Бог, чтобы повторился повод для таких стихов….
С точки зрения среднестатистического современного мужика А.Пушкин погиб из-за пустячной склоки. Он, бесспорно, был патриотом своего Отечества и, конечно же, понимал, может точнее – знал о своей роли как её великого поэта. Не было ему равных ни до него и ни при нём. И, тем не менее, разменял свою всенародную необходимость в нём на дурацкий выстрел с пустым «великосветской шкодой».
К.Симонов – военный журналист «Красной звезды» рисковал собой всю войну. И даже после предупреждение секретаря ЦК компартии не рисковать, он оставался прежним. По всем фронтам прошёл от Чёрного до Белого морей и не только по штабам. Как он сам признавался «…Подводник, с которым я плавал на лодке, (Румыния)\ Разведчик, с которым я к финнам ходил…», «На «Пикапе» драном / И с одним наганом/ Первыми входили в города».
Александра Сергеевича хоронили почти тайком и сверхскромно. Однако потомки воздали ему должное, как у нас нередко бывает, после смерти. Его могила – объект всемирного поклонения, музеев его памяти в стране и, очевидно, в мире бесчисленно, его непрерывно переиздают и изучают в школе, научно-творческие встречи ведутся по всем поводам. Да и в повседневной жизни хотя бы чуть читающего человека он присутствует почти ежедневно. И как говорят нынешние продвинутые интеллектуалы – «Пушкин – наше всё!»
Константину Михайловичу могилу не рыли. Он завещал развеять свой прах над Буйническим полем под Могилёвом, где 12 июля 1941 года полк С.Кутепова уничтожил 39 немецких танков. Это была первая заметная победа наших воинов в той войне. К.Симонов был в расположении полка 13 и 14 июля, а его командир Семён Фёдорович Кутепов стал прообразом одного из самых интересных героев романа «Живые и мёртвые» – комбрига Серпилина. В Белоруссии, где память о войне чтят, как и в России, создан мемориал «Буйническое поле», где любовно установлен огромный камень памяти К.Симонова. На нём кроме имени поэта надпись: «Все жизнь он помнил это поле боя 1941 года и завещал здесь развеять свой прах».
Уважаемая Графиня! Наши два великих и любимых поэта разнятся даже своей после смертной волей….
ПОСТСКРИПТУМ
А.С. Пушкин:
Я помню чудное мгновение:
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное видение,
Как гений чистой красоты.
К.М. Симонов:
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой, –
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
Уважаемый Иосиф Брумин, прочитал вашу статью как поэму. О нашем ВСЁ – строго и справедливо. Я со школьных лет помню стихи Симонова. Мы наизусть учили его стихи. Особенно запало в душу его стихотворение о Родине, что .. – “эти три берёзы при жизни никому нельзя отдать”. Если бы новая элита России умела чувствовать, оны умерла бы со стыда за дела свои.
Константину Михайловичу – прямому потомку князей Оболенских не очень везло при жизни. Сталин взял в свту, но на коротком поводке, НКВД пасла, жена, которвя Половикова, маршалолюбивой оказалась… после смерти та же история. Кто только не полоскал и полощет до сих пор. А челрвек великим был – одна только публикация “Мастера и Маргариты’ в “Москве” с первой женой равносильна подвигу…
Главный подвиг совершила вдова Булгакова. После смерти мужа она двадцать лет работала над неоконченным романом и сохранила его, никто и не подозревал, что она его хранила дома. К публикации “Мастера и Маргариты” имели отношение многие, в том числе и в первую очередь тогдашний главный редактор “Москвы” Е.Поповкин. Это он ходил по кабинетам высоких лиц – и не один – и продвигал роман к печати. Потребовалось влияние и согласие высоких партийных авторитетов. Об этом подробно писалось в “ЛР” пару лет назад. Роман кромсали, выбрасывая из него целые сцены и описания. Заслуга Симонова в том, что он уговорил Елену Сергеевну Булгакову согласиться на напечатание купированного варианта. Она не сразу на это согласилась. Симонов и роман-то прочитал одним из последних. Его “величие” было в том, что он любил Сталина (не без взаимности; писал стихи в его честь), получал награды от советской власти, в частности, шесть Сталинских премий, одну Ленинскую и многочисленные ордена и медали от власти. Его первая жена была Наталья Гинзбург. Вторая – Е.Ласкина, работавшая на каком-то этапе в журнале “Москва”, от нее Симонов ушел к Серовой, когда их сыну не было и года. Не думаю, что стоит приписывать Симонову того, чего на самом деле не было. Он вырос в крупного партийного и литературного чиновника и с карьерным ростом его произведения становились все слабее и слабее. Имел большие тиражи, был приближен к к власти, по тому и во менам сказочно богат. Имел квартиры, дачи, поездки за границу и тп. У него даже была чековая книжка. Сейчас эти материалы есть в Сети. Известна его зловещая роль в кампании против писателей-космополитов, он предал даже близких друзей. Все это было: известны и его поступки, и фамилии людей, которых он погубил. Интерес к нему упал.
Стихотворение К.Симонова “Жди меня” было опубликовано в “Правде”, кажется, в 1946 г. Посвящено Валентине Серовой, в последующих публикациях – только инициалами “В.С”. Меня изначально смущали две строчки в этом стихотворении, на мой взгляд и мягко говоря, несправедливые и жестокие, учитая к тому же, что мать поэта была тем времнем жива. Позднее узнала из публикаций, что не одна я так думаю. Эти строчки: “Пусть поверят сын и мать, в то, что нет меня,…” и “… просто ты умела ждать, как никто другой.” О сыне – не знаю, но мать никогда не поверит, что ее сына нет. Он всегда для нее живой. Мать К.Симонова, Александра Леонидовна Иванищева (это ее фамилия по второму браку; поэт не баловал ее при жизни ни вниманием, ни большой заботой), отреагировала письмом; там было и такое ее стихотворение:
“Конечно, можно клеветать
На сына и на мать.
Учить других, как надо ждать
И как тебя спасать.
Чтоб я ждала, ты не просил
И не учил, как ждать.
Но я ждала всей силой сил,
Как может только мать!
И в глубине своей души
Ты должен сознавать:
Они, мой друг, не хороши,
Твои слова про мать.”
Вторую процитированную мной строку иза того же стихотворения, комментировать не хочется, потому что знаю, как ждали “другие”. Моя бабушка долгие годы после смерти мужа на войне много лет ждала его и даже покупала одежду ему, верила, что вернется.
О том, какое было отношение поэта к своей матери, можно прочитать в воспоминаниях: Алексей Симонов. “Парень с Сивцева Вражка”. Они доступны для чтения в интернете.
Антизапеканцу: то есть вы имеете в виду, что в свите Сталина Симонов должен был быть еще больше того, чем и кем он был? Что касается “подвига” Симонова в деле напечатания в журнале “Москва” “Мастера и Маргариты”, то во многих воспоминания лиц, так или иначе причастных к этому, многие из них описывают свою роль в этом как выдающуюся. Так что и не знаешь, кому верить. Только здравый смысл подсказывает, что не может об этом знать никто, кроме тогдашних высокопоставленных государственных деятелей вплоть до Суслова, потому что решали даже не крупные литературные чиновники, а еще более крупные люди на самом верху. Так мне кажется.
“Больше, чем поэзия” это что-то типа “Не расстанусь с комсомолом”. Как сейчас говорят, одни понты.
Начнем с того, что жена не первая. А третья. И что она роман недоконченный доделала тоже звучит сомнительно. А К. Симонов без санкции свыше даже за обеденный стол не садился, не то что за письменный. Главным действующим лицом оказался Е. Поповкин, на тот момент главный редактор журнала “Москва”. Его решением и стали печатать. А без такого риска все старания К. Симонова остались бы стараниями. В общем, не будем. Особенно, если учесть, что сама книга – слабая и скучная. Это она для тех, кто мало читал, представляет некое откровение. Но выйти она была должна. Тут уж – простая добропорядочность. Если не откровенная графомания, то пусть будет опубликовано. Время само рассудит. Оно и рассудило. Читают “Мастера и Маргариту” только школьники средних классов и головой ударенные фанаты. Прочим это не интересно. А уж перечитывать можно лишь по очень большой нужде. Нет там и второго плана, ни третьего, ни четвертого. Исключительно что сказано. И все.
Начнем с того, что жена не первая. А третья. И что она роман недоконченный доделала тоже звучит сомнительно. А К. Симонов без санкции свыше даже за обеденный стол не садился, не то что за письменный. Основным действующим лицом оказался Е. Поповкин, на тот момент главный редактор журнала “Москва”. Его решением и стали печатать. К. Симонов ему приказать не мог, мог подсказать и остаться в стороне при возникновении скандала. В общем, не будем. Особенно, если учесть, что сама книга – слабая и скучная. Это она для тех, кто мало читал, представляет некое откровение. Но выйти она была должна. Тут уж – простая добропорядочность. Если не откровенная графомания, то пусть будет опубликовано. Время само рассудит. Оно и рассудило. Читают “Мастера и Маргариту” только школьники средних классов и головой ударенные фанаты. Прочим это не интересно. А уж перечитывать можно лишь по очень большой нужде. Нет там ни второго плана, ни третьего, ни четвертого. Исключительно что сказано. И все.
Работать над неоконченным романом, как написано в комментарии no.3, не значит “доделать” его, как предполагает комментатор no.7. Под первой женой имелась в виду жена Симонова Евгения Ласкина (она, впрочем, была второй женой после Наталии Гинзбург; в момент напечатан “М&М” она была уже бывшей, но работала в “Москве”, и через нее, как пишут,обратились к Симонову). За многие столы Симонов садился сам, но самому ему полагалось знать, кто с кем сидит за столом. Е.Поповкин действительно был одним из главных звеньев. По этому вопросу существует столько воспоминаний и восторгов мемуаристов о своей значительности в этом мероприятии, что сейчас можно только предполагать, кто из них врет. Одним из инициаторов напечатания романа, вернее, он привлек внимание к нему, первым описав в своей диссертации несколько глав из романа, доверительно предоставленного ему Е.С.Булгаковой; был литературовед из Ташкента Я.З.Вулис. Кажется, он первый прочитал роман, боюсь быть неточным. Согласен отчасти с мнением комментатора no.7 о самом романе. В свое время он вошел в “джентльменский набор” и где его только ни цитировали, даже в передачах “КВН” и “Что?Где?Когда” по нему были вопросы; в самиздате распространялись ненапечатанные отрывки, считалось, что это интеллигентно … Для того времени роман был в диковинку. Недавно я сам прочитал его после долгого перерыва; честно говоря, был разочарован; возможно, неправ.
Подобное, но более объёмное исследование о Пушкине я читал в книжке под уничтожающим названием “Сатанинские зигзаги Пушкина” Анатолия Мадорского: издательство “Поматур”, Москва, 1998 год. Поэтому ничего удивительного в повествовании И.М. Бромина не нашёл, кроме совпадения определённой позиции по отношению к “нашему всё”. Параллель с К. Симоновым мне показалась странной и неуместной, поскольку среди современников Пушкина было немало
замечательных поэтов и во всех смыслах замечательных людей, в том числе и воинов, там и надо было параллелить.
Интересно, с кем бы запараллелил автор В. Высоцкого – средней руки лицедея, алкоголика и наркомана, для которого измена женщине (нам) – было вполне привычным делом. Но как раскручен сирою толпой, его уж ставят рядом с Пушкиным, а Иосика Бродского и того выше. Вот ведь бестии…
Совершенно согласен с Владимиром об отзыве автора (даже имени его не пишу, чтобы не запоминать). Рассматриваю это его “испражнение” как дополнительную дуэльныую пулю из вражеского пистолета. Вспоминается высказывание Пушкина о том, что (цитирую неточно), толпа хочет стащить человека с пьедестала вниз к себе, мол, он такой, как мы.” Врете, подлецы, – пишет Пушкин в письме Вяземскому, – он и мал и мерзок – не так, как вы, – иначе”. Смешно даже обсуждать претензии к Пушкину относительно А.Керн: об этом много написано. К сведению автора: никаких “учетных записей” поэт не вел; видимо, то, что имеется в виду, это так называемый “Донжуанский список Пушкина”, комментарии и исследования о котором могут составить разочарующее впечатление для автора исходной публикации. Напоследок скажу только словами Владимира Николаевича Соколова (немного по другому поводу, правда):
“Для того ли русский гений
В поле голову сложил,
Чтобы сонм стихотворений
Той же надобе служил”.
Читатель моего комментария может со мной не соглашаться: это его право. Я не ругаю автора, а сообщаю совершенно известные сведения и цитаты. Автора жалею: по-моему, это большое наказание для человека, похоже, немолодого, – считать, что “Жди меня” Симонова по величию сопоставимо с “Я помню чудное мгновенье”. Одновременно и завидую: ему, возможно, предстоит восполнить недостатки своего образования; это будет интереснейшее чтение работ пушкинистов.
Не надо смешить, не смешно. И с Вулисом, и с Ласкиной, и с Симоновым. Кто мог приказать главному редактору журнала, утвержденному в должности СП СССР и отделом культуры ЦК КПСС напечатать роман из литературного наследия? Симонов? Что за бред. Что там Вулис открыл в своей диссертации, если Е. Булгакова, сделав несколько машинописных копий романа, приглашала к себе по очереди литераторов и давала им читать роман, не разрешая забирать с собой, а только в пределах дома? Не повторяйте лживые истории. И не возносите Симонова. Вот уж, правда, не за что похвалить, так хотя бы за причастность к чужой публикации. Вулис был еще тот выдумщик и болтун. Это он пустил, в частности, подлую выдумку, что Ляпис-Трубецкой – это Колычев. Вернее, подхватил выдумку Ардова. Первоначально-то он предположил, что это Маяковский, но Ардов стал всячески возражать, как так, нельзя. И выбрали самого беззащитного. Талантливого, между тем. И оболгали общими усилиями. Так вот жили советские литераторы. Одним из первых прочитал роман Фадеев. Еще до войны. Вулис тогда в пеленках путался, не мог вылезти. Скучно это все. И мерзопакостно.
Непонятно, почему я должен верить кугелю, а не другим людям. Тем более мемуаристам. В первую очередь, не верю кугелю, что Е.С. Булгакова приглашала к себе кого-то. Она сама об этом не пишет, но кугель знает каждый ее шаг. Об этом пишут специалисты, которые “посвыше” знатока-кугеля. Или кугель сам сопровождал этих мифических писателей в дом Елены Сергеевна и смотрел, как они читают машинопись? Его заявления имеют тот же уровень достоверности, что и воспоминания разных современников, которые писали то или иное о публикации “Мастера и Маргариты”. Про пеленки Вулиса (1928-1991) кугель соврал А вот диссертацию с описпнием романа можно прочитать при желании (кандидатскую) и самому сделать вывод – болтун он или нет. А.Фадеев умер в 1956 г. , никто тогда не собирался печатать “Мастера и Маргариту”. О прототипе Ляписа нечего огород городить, если сам автор “Д.С.” – Евгений Петров – его назвал. Кугелю: единожды соврал, кто теперь ему поверит.
Кугель, вы ошибаетесь: когда Вулис “путался в пеленках” (он родился в 1928 г. ), М.Булгаков только начинал писать обсуждаемый здесь роман. Отсюда и недоверие к остальному, написанному вами. Вы не знаете фактов и обстоятельств.
ВЛАДИМИР I. ВЫ едва ли не единственный, кто понял о чем эссе. СПАСИБО! О графине Клотильде фон Ринтелен и ее интересе только к двум поэтам России – ни слова. Другие комментарии скорее само комментарии. Однако мне они интересны. Даже если с элементами оскорбления…. И.Б.
Если у графини Клотильды фон Ринтелен сохранился интерес только к двум поэтам России, то что можно о ней сказать? Только то, что она не знаток поэзии и что ее мнение совсем не авторитетно. Не сомневаюсь, что она замечательная женщина, но вряд ли истинный любитель поэзии да и знаток русской литературы тоже. Она не единственный потомок Пушкина, и я знал других потомков, живших в России, которые любили многих замечательных поэтов России и досконально знали их произведения. И сейчас в России есть потомки Пушкина. Есть литература о потомках Пушкина.
“Сатанинские зигзаги Пушкина” – грязный пасквиль, ещё одна пуля в поэта. Цель ее – низменная и разрушительная. Советую прочитать отзывы известных пушкинистов об этой помойке. Приличный человек даже в руки побрезгует это взять.
Интересно, в чем вранье? Вулис родился в 1928 году, то есть, до войны ему было тринадцать лет. Все верно – пеленки. А читать рукопись романа Фадееву дали еще до войны. О том, как было организовано чтение машинописи романа в шестидесятых годах вспоминали самые разные люди, которым довелось рукопись читать. Это есть в мемуарах. И все обставлялось именно так.
Вы можете пялиться на новые ворота, можете стучать в них рогами и лбом, кричать что угодно. Ни слова лжи в моих утверждениях нет. Надо читать мемуары, а не следовать глубоко унутреннему голосу патриота, как многие тут смотрящие на ворота.
Да, Е. Петрова не припрягайте. Он нигде о прототипе не говорил, потому что был порядочным человеком, в отличие от Вулиса и Витьки Ардова.
И уж заодно поясните, в чем противоречие, что Булгаков только принялся за сочинение романа, когда Вулис родился? Никак не пойму. Моя-то логика проста. Роман читали некоторые доверенные люди еще до войны и во время эвакуации, когда машинопись была подготовлена, ее давали читать, опять-таки, избранным, чтобы сформировать общественное мнение. А что до Вулиса, достаточно полистать его книги, чтобы понять уровень интеллекта этого литературоведа. Боек, но глуп.
Алексей да Аноним, вы уж чего-нибудь читайте, чтобы мозги не ссохлись. А то как с вами, полуумками, полемизировать. Ни мысль не держите, ни познаний не скопили. Я утверждаю только то, что можно подтвердить документально, сославшись на первоисточники. Жизнь же и деяния третьей булгаковской жены мне абсолютно не интересны. Баба, причем из не лучших. С дурным вкусом. Да он сам себе выбирал, по плечу. Меня интересует только то, как было на самом деле. История культуры в подробностях. История, а не выдумки, надутые в ухо духом святым, посконным.
Булгаков принялся за “М&М” в 20-х гг. прошлого века, когда Вулис был младенцем. Может быть, вам самому в 13 лет ещё были необходимы пелёнки, но, как правило, подростки сами уже управляются и без пелёнок. Надеюсь, Вулис в этом плане отличался от вас. Ваши оскорбления я приписываю вашей неуверенности и от души смеюсь над вами, поскольку никому ещё не удавалось меня обидеть или рассердить. Ваш комментарий я даже не дочитал до конца, ибо всякие длинноты – лучший аргумент в несостоятельности. Конечно, если они интересны и содержательны, говорят об уме и серьезности исследователя, то читаются сами собой, но это не о вас. Удачи вам, крепкого здоровья и по возможности краткости изложения своей позиции. Берегите печень.
Любой автор, если его критикуют, похоже, может оправдываться тем, что ругали и Пушкина, и Ахматову, и Зощенко. А уж как Стасов раздробил “Демона” Врубеля – не приведи Господь! О таких авторах, бывало, говаривали в советские времена: “Маркс умер, Ленин умер, и мне что-то нездоровится.”
Кугелю. Роман давал Булгаков читать другим. Некий вариант он уничтожил. Но здесь речь шла не о самом Булгакове, а о его жене. О том, кому она сама давала этот роман читать. Кому давала читать роман, это- она рассказывала сама некоторым доверенным знакомым. Читайте мемуары тоже, и будет вам счастье.