Европейский вариант
О фильме Ларса фон Триера «Европа»
Рубрика в газете: Иди и смотри, № 2021 / 12, 31.03.2021, автор: Александр РЯЗАНЦЕВ
1991 год стал переломным не только для всего населения СССР, но и для набиравшего мощь датчанина, без пяти минут прижизненного классика – Ларса фон Триера. Он выпускает свой третий полнометражный фильм, завершающий условную трилогию о Европе, начатую дебютной полнометражной лентой «Элемент преступления» и до боли актуальной «Эпидемией». Завершив кинотрилогию, европейский вариант, Триер прощается со своим ученичеством и готовится к американскому варианту – трилогии «США – страна возможностей», на данный момент оставшейся незаконченной. Параллели Триера со «Сталкером» Тарковского в первом фильме и перекличка с бергмановской «Седьмой печатью» (действие которой происходит в Средние века во время эпидемии чумы в Европе), успешно защищённые курсовые, заканчиваются могучей магистерской диссертацией – прекрасной, острой и печальной «Европой».
«Европа» прекрасная потому, что Триер мастерски сумел отказаться от своего собственного стиля в пользу копирования и воссоздания техник киносъёмки, которые использовались во время производства американских фильмов середины XX столетия. Чёрнобелая плёнка, закрытые помещения, статичные кадры, незапоминающаяся оркестровая музыка, а главное – простенький позитивный сюжет, снятый по отлаженной американской схеме. В «Европе» рассказывается история молодого идеалиста Леопольда Кесслера, американского гражданина немецкого происхождения, решившего в 1945 году эмигрировать из США в послегитлеровскую Германию, находящуюся в условиях оккупации. Родственники устраивают его на работу проводником в крупнейшую железнодорожную компанию (что особенно ценно, так как Германия издавна известна своей транспортной инфраструктурой), женится на дочери владельца компании и оказывается в лапах террористов. Ему ставят условие – либо он взрывает поезд, либо теряет любимую жену. Леопольд, терзаемый совестью, проносит бомбу в купе, устанавливает её, заводит, выпрыгивает из вагона… Но потом, поддавшись благородному чувству, добегает до набирающего скорость поезда и останавливает бомбу за секунду до взрыва.
«Европа» острая потому, что Триер тонко высмеивает Америку. Он мастерски воссоздаёт американские образцы, издеваясь над ними в своём копировании. Об этом наглядно говорят последние двадцать минут фильма, где Триер резко меняет манеру подачи истории, добавляя в повествование знатную долю чёрного юмора и разрушая всё, к чему прикасается главный герой. «Европу» можно смело сравнить с «Однажды в… Голливуде» Квентина Тарантино; в этих фильмах и Триер, и Тарантино максимально спрятались в своём материале, создавая мастерское, красивое кино, максимально непохожее на все их предыдущие фильмы. И лишь в конце они резко «включаются», словно лампочки, и заканчивают историю в своей привычно кроваво-ироничной манере, полной мыслей и нескрываемых чувств. Но если Тарантино утомляет своей зацикленностью на воссоздании контекста, то у Триера это выходит лихо и увлекательно – в фильме всё время что-то происходит, герои меняются и раскрываются по-новому: мудрый и жёсткий дядя Леопольда оказывается алкоголиком, попивающим виски на кухоньке во время следования поезда, а степенный и спокойный магнат, владелец железных дорог и поездов становится доносчиком и совершает самоубийство. Пока отец лежит в ванне и истязает себя опасной бритвой, его дочь занимается любовью с Леопольдом на игрушечной железной дороге, символизируя скорую гибель поезда и метафорически обыгрывая внешнеполитические отношения Соединённых Штатов со странами Европы после Второй Мировой войны.
«Европа» печальная, потому что в финале Леопольд, мучимый предательством любимой женщины, взрывает бомбу. Его вагон падает в реку, и герой, запертый в купе, тонет. Со временем подводное течение выносит его труп, и тело Леопольда отправляется в дальнее плавание по немецким водам, которое окончится в рыбьих желудках. В этом проявляется отношение Триера к европейской ментальности, на его взгляд, вымученной и безжизненной. Основная доля его фильма снята в стилистике американских послевоенных шпионских мелодрам. Но абсолютно триеровский бескомпромиссный финал, вкупе с просмотренным до этого материалом, наводит на мысль, что Америка здесь не героиня, а злодейка; американизация началась сразу после Второй Мировой, что не могло не отразиться на европейском кино. И потому современное европейское искусство утрачивает свою идентичность, привлекательность и уникальность; оно утонуло, словно Леопольд Кесслер, в глубоких водах мировой культуры, вытесненное американскими образцами. Американский шаблон рано или поздно взорвётся, но утянет за собой огромный, много чего повидавший поезд. Так датский классик предупредил Европу о той угрозе, что таится в американизации. И три премии Каннского кинофестиваля дают основания полагать, что голос Триера услышали.
Но не факт, что приняли к сведению.
Надо заметить, что еще до Ларса фон Триера о судьбе Европы размышлял Освальд Шпенглер /1880- 1936 гг/ в своем труде” Закат Европы”, 1918- 1922 гг, русский перевод, т1, 1923 г.
Культура- по его мнению- перерождается в цивилизацию, переходит от творчества к бесплодию, от героических “деяний” к механической “работе”…