Какая сила может проявить себя в трясине?

Рубрика в газете: Люби живых, и мёртвых не забудь, № 2021 / 13, 08.04.2021, автор: Иван САБИЛО (г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)

В Петербурге, в Доме писателей прошёл вечер памяти известного ленинградского прозаика (1936–1990) Алексея Михайловича Ельянова (Емельянова). В течение многих лет он руководил литературным объединением молодых писателей «Голос юности», которое собиралось на свои занятия в Доме культуры профтехобразования, что на улице Софьи Перовской – ныне Малой Конюшенной. С воспоминаниями о нём выступили бывшие ельяновцы Александр Давыдов, Татьяна Дудина, Алексей Любегин, Виолетта Сафарова, Борис Чечельницкий… Но первым руководителем объединения с 1948 по 1964 год был Давид Яковлевич Дар, которого писательско-читательский мир знал меньше, чем его жену – Веру Фёдоровну Панову.
Дар и Панова поженились, когда у Пановой было двое сыновей, у Дара – сын и дочка.
Первая книга Дара, что я прочитал в объединении, называлась «Господин Гориллиус» – фантастико-философский памфлет на приход к власти в Германии Адольфа Гитлера. Вышла она в августе 41 года и, как мне кажется, высокохудожественно и вместе с тем доходчиво объясняла всё злоумие, всю античеловеческую сущность вождя фашизма и сам фашизм. Потом я прочитал его другие книги, две из них о К.Циолковском, но лучшая, на мой взгляд, «Господин Гориллиус».
Дар маленького роста, своеобразной внешности, с почти не затухающей трубкой в зубах и тихим покашливанием. Много знал, много пережил – воевал, командовал взводом разведчиков, был тяжело ранен, удостоен боевых наград. Из его объединения вышли поэты и прозаики – члены Союза писателей СССР: В.Алексеев, Г.Галахова, Г.Галкина, Г.Горбовский, В.Губин, А.Ельянов, А.Ковалёв, А.Любегин, О.Охапкин, И.Сабило, Е.Синицын, В.Соснора, А.Степанов, В.Ширали… Были талантливые литераторы, которые не вступали в Союз писателей: В.Беспалько, С.Завьялова, С.Гозиас (уехал в Америку), А.Давыдов, А.Колотов, Л.Максименко, А.Протопопов, Т.Семёнова, З.Сикевич, Е.Феоктистов… Часто в работе объединения принимали участие Л.Агеев, М.Борисова, М.Данини, А.Кушнер, Л.Мочалов.
Глеб Горбовский читал:

«Ты всё пытаешься объехать,
опередить, обколесить,
обескуражить – вот потеха, –
ведь не догонишь, волчья сыть!
Твои очки, твоя гримаска –
лишь тучка пыли на глаза…
За что не любишь, мой прекрасный,
ведь я такой же клоун сам?
Мы все уйдём домой с манежа…
Тускнеет свет, угрюмей львы.
Аплодисменты реже, реже
и троекратное – увы».

Приходили побеседовать с молодыми признанные писатели и поэты: Фёдор Абрамов, Александр Гитович, Михаил Дудин.
На одном из занятий Дар предложил написать стихотворную эпитафию. И дал полчаса. Я уже давно не писал стихов – меня за них крупно критиковали с иронией, переходящей в сочувствие, а тут рискнул:

«Я трудно жил, как ты живёшь теперь,
с любовью в сердце, с горечью потерь.
Уйдёшь и ты, а значит, в добрый путь.
Люби живых. И мёртвых не забудь».

Это сочинение признали лучшим, и Дар в качестве награды вручил мне томик стихов Александра Гитовича «Под звёздами Азии».

* * *

Полагаю, пришла пора сказать несколько слов о высоком предназначении литературных объединений Ленинградского периода: при Горном институте, при библиотеке имени Маяковского, при издательстве «Советский писатель», при Дворце пионеров, при журнале «Звезда», при Доме детской книги, при Матросском клубе… Это была творческая среда, где молодые поэты и прозаики могли показать свои работы, обсудить их, выслушать замечания товарищей и руководителя – опытного литературного авторитета, а также приглашённого гостя – профессионального писателя. Это была настоящая литературная школа, и я, посещавший в разное время ряд литературных объединений, иногда словно бы в шутку говорю, что окончил не только Институт физической культуры и спорта имени Лесгафта, но и Ленинградский литературный институт, которого будто бы нет, а на самом деле он есть и у него сотни выпускников.
К середине 60-х Дар стал редко появляться на заседаниях нашего объединения. Потом вообще надолго пропал, и мы привыкли к тому, что занятия проходят под руководством Алексея Ельянова – друга и соавтора Дара. Как-то пришёл и Давид Яковлевич, но не для присутствия на занятиях, а чтобы сообщить, как он сказал, «глубоко продуманное решение». Достал из кармана небольшой листок и стал читать наши фамилии. Мы поглядывали друг на друга. Улыбались. И не понимали, зачем ему понадобилось называть фамилии с бумажки, когда мы и так почти все на виду.
Дочитав до конца, положил список на стол и сказал без прежнего своего добродушия и чисто даровского юморка:
– Все, кого я сейчас назвал, уже выросли. Наше творческое объединение называется «Голос юности» и располагается в юношеском учреждении. А вы давно не юноши. Среди вас есть женатые люди, – посмотрел на Гозиаса и Галкину и перевёл взгляд на меня. – Но главное, руководить объединением буду теперь не я, а Ельянов Алексей Михайлович. Ему, почти вашему ровеснику, а некоторые из вас даже старше, трудно оставаться руководителем. Как, вероятно, и вам трудно, даже почти невозможно, называть его Алексеем Михайловичем, а не Лёшей. И чтобы не возникало недоразумений и конфликтов, вам, кого я назвал, необходимо перейти в другое объединение.
И ушёл.
С Даром всё ясно, Дар сделал своё дело. Вот тот самый случай, когда не правительство уходит в отставку, а изгоняется народ. Но Лёша-то чего молчит? И лицо будто восковое, кукольное. Похоже, бывший руководитель не разговаривал с ним, прежде чем принять подобное решение. Это при том, что и Дара, и Ельянова отличали высокая интеллигентность и чуткость к нашему и к своему собственному слову. Но было ясно, что Дар менялся. Искренний советский писатель-соцреалист, автор книги о войне «Рассказы о боевых друзьях», книги о ленинградских строителях «Камень на камень», ряда книг в соавторстве с А.Ельяновым о путешествиях по родной стране, он резко воспротивился государственному гонению на Б.Пастернака и А.Солженицына. Компетентные органы не могли не выказать недовольства его поведением, включив в число диссидентов. И он, очевидно, убоявшись, что недовольство органов распространится и на нас, завершил своё руководство.

* * *

Лёша Емельянов рано остался без матери, а потом и без отца, воспитывался в детском доме. После ремесленного училища работал слесарем. Окончил Ленинградский индустриальный техникум «Трудовых резервов». Рано стал писать стихи и прозу. Одним из первых пришёл в ЛИТО «Голос юности» к Д.Дару. Свои произведения начал публиковать с 1960 года. В 1981, будучи автором многих книг, а четырёх из них в соавторстве с Даром, окончил Высшие литературные курсы в Москве при Литературном институте им. М.Горького.
Герман Сабуров после того, как ушёл Дар, впервые обратился к Ельянову по имени-отчеству:
– Алексей Михалыч, разве мы расстаёмся?
– С чего ты взял? Мы будем вместе до дней последних донца. Но собираться нам предстоит не здесь, а в других местах. В том числе у меня дома. При желании, конечно.
К чести молодых писателей, никто ничего не возразил. И хотя было крайне болезненно расставаться с нашими «собратьями по перу», как мы иногда кудряво называли себя, вскоре оказались в разных объединениях.
Алексеев, Степанов, Шигашов и я перешли к Виктору Семёновичу Бакинскому, который вёл объединение молодых прозаиков при Центральной библиотеке имени Маяковского. И сразу почувствовали разницу. Если у Дара мы играли в литературу, то здесь шёл целенаправленный процесс формирования писателя, выхода на книгу. Лидерами тут были Игорь Ефимов и Владимир Марамзин (один потом уедет в США навсегда, другой – во Францию). Приходили Валерий Воскобойников, Рид Грачёв, Фёдор Чирсков, Генрих Шеф (двое последних в 90-е гг. покончат с собой).
Прежде чем стать членом объединения, нужно предъявить что-либо из своих сочинений. Я прочитал рассказы «Банный день» и «Многоэтажный». Виктор Семёнович не согласился с утверждением одного из моих героев, что все двенадцать миллионов коммунистов в нашей стране – рабы, от которых в трудную для страны минуту можно ожидать самого непредсказуемого как действия, так и бездействия.
– Разве Александр Твардовский, по-вашему, раб? – спросил он.
– Я этого не утверждаю, – сказал я. – Это утверждает мой герой.
– Но и я коммунист, – сказал Виктор Семёнович. – И я не чувствую себя рабом. Какой же я раб? Раб Хрущёв, который вдруг после смерти господина сам захотел стать господином. Но не возвысил себя деяниями своими до господина, а постарался бывшего господина представить разбойником.
Такие у нас были тогда разговоры. Несмотря на то, что мы, несколько человек, перешедших из «Голоса юности», были хорошо приняты в новом объединении, всё же чувствовали малую свою совместимость с теми, кто здесь был до нас. Тут уже чётко разделялись понятия «там» и «у нас». При этом предпочтение отдавалось тому, что «там».
Дар не нацеливал нас на то, чтобы мы обязательно стремились стать писателями. Но, может быть, именно поэтому многие из его питомцев стали ими. У меня нет сомнения и в том, что, будучи евреем, он не делил нас по национальностям, а только по способностям. Пример его объективного к нам отношения (пускай и ошибочного) – случай с И.Бродским, которого Дар не принял в объединение, усомнившись в его литературном даровании.
У Бакинского мы пробыли недолго, вскоре нас разогнали. Точной причины – за что, нам не сообщили, но ходили слухи, что в этом объединении процент евреев и диссидентов превысил допустимую норму.
С Алексеем Ельяновым мы виделись не часто. Помню наши встречи в конце 80-х в Доме творчества писателей, в Комарове. Однажды пошли с ним на залив, он тепло отзывался о своей жене Музе и сыне Давиде. Вспомнили Дара. После смерти Веры Фёдоровны в 1973 году её сыновья Борис и Юрий Вахтины резко изменили своё отношение к отчиму. Так что ему пришлось покинуть квартиру в доме на Марсовом поле. Однако Ленинградская писательская организация не покинула его в беде и тут же предоставила другую – на улице Ленсовета. Казалось бы, можно жить, работать. Но что-то надломилось в душе старика, и вскоре он перебрался в Израиль, где проживала с мужем – писателем и переводчиком Вячеславом Паперно – его дочь Лора.
– Сложилось у него там? – спросил я.
– И да, и нет. От жары и сухого климата поубавилось астмы. А вот с творческими делами сложнее. В Иерусалиме он смог выпустить на русском языке тоненькую книжечку «Исповедь безответственного человека». В ней он рассказал о своих трудах, о любви и разнообразных любовных увлечениях. Нередко в письмах ко мне говорил о падении культуры израильтян, об отсутствии у них интереса к искусству и литературе. Я собрал его письма, предложил издательству «Советский писатель». Сначала заинтересовались, а вскоре остыли.
Шли молча. Но вот он снова заговорил:
– Мне часто кажется, что пишет он не про Израиль, а про нас. У нас ведь тоже сплошные потери и утраты. Меня не печатают, лишили зарплаты за работу с объединением. Саша Давыдов продаёт книги, чтобы как-то поддержать меня, но разве это выход?
Он тихо, словно бы уставшим голосом, говорил, что резко меняющаяся обстановка в стране заставит многого лишиться и многое переосмыслить. Пострадает интеллигенция, прежде всего творческая. На первый план вылезет денежное и бюрократское мурло и станет диктовать свою тупую волю.
– Отделит нас государство от себя, как в своё время церковь? – спросил я.
– Не только нас, но также издательства, книжные магазины, сферу распространения книг. И само слетит на политическую обочину.
– А как же насчёт песни «У советской власти сила велика»?
– Нашёл что вспомнить. Никакой власти у нас нет. Идёт интенсивное заболачивание всех сфер деятельности. А в трясине какая сила может проявить себя?
Стояла снежная зима. Светило солнце. Не хотелось о грустном. Дошли до залива, я повернул обратно, а Лёша остался. Сказал, что вернётся к обеду. А пока в одиночестве побродит по льдистому берегу, подумает о всякой всячине.
Так прошла наша последняя встреча.