Крым литературный

Рубрика в газете: Литературные маршруты, № 2025 / 45, 13.11.2025, автор: Алексей МЕЛЬНИКОВ (г. Калуга)

Иван Шмелёв

 

Для литературного Крыма – место примечательное. Для самого Ивана Шмелёва – трагичное. Для туристов – интригующее. Хотя для большинства алуштинцев и приезжающих сюда – малопопулярное. Горная пешая тропа от кромки моря вверх.

Найти мудрено. Хотя место знаковое. Ещё из тех времён. Профессорский уголок – так называется.

 

 

Шикарные морские виды. Скромный дом (правда, Шмелёв жил не в нём, а поблизости). Тот самый – профессорский. Но не писателя, а близкого друга – химика Бекетова.

Довольно содержательная экспозиция: письма, книги, иконы (в том числе и та самая – «Неупиваемая чаша»). Соседство с ещё одним классиком, к тому же – товарищем – Сергеевым-Ценским (к нему ещё выше – на Орлиную гору).

Здесь, в Алуште Шмелёв спасался от голода в ранние постреволюционные годы. Пережил расстрел сына. Утрату Родины. Накопил горький материал для безрезультатной, к сожалению, номинации на Нобелевскую премию (выдвигал Томас Манн). Отсюда отбыл в Москву. Потом – на чужбину…

 

 

 

Сергей Сергеев-Ценский

 

Вот оно – место рождения замечательной прозы. Ровно полвека служившее кузницей удивительных по выделке литературных вещей. Стройные кипарисы, высаженные рукой писателя, миндаль, цветы. Одноэтажный лаконичный дом с верандой –вершина знаменитого Профессорского уголка. Внизу – уходящее в бесконечность море. А в доме-музее – всё обычное. Всё-всё. Кроме книг – их масса. И – обо всём. Недаром их хозяин – академик, доктор наук, мудрец. С каким хочется присесть тут же на диван и расспросить о главном…

 

 

Уединённость писателя становится частью его сущности. Как выяснилось, вполне закономерной. Причём, как для него закономерной, так и для его поклонников. Даже – великих, как тот же Горький, который так и не смог отыскать, будучи в Алуште, этот домик. Сергеев-Ценский спустился к Горькому сам и оба мэтра наконец-то смогли обняться и окунуться в мир обожаемой ими русской литературы, в оглавлении которой уже значились такие мастерски сделанные вещи Сергеева-Ценского, как поэмы и повести «Сад», «Печаль полей», «Пристав Дерябин», «Медвежонок», «Наклонная Елена», «Блистательная жизнь», роман «Бабаев» и только что начатая эпопея «Преображение России»…

 

 

Для ценителей русской литературы – место благодатное. Так и напрашивается мысль перелистать что-то из рождённого здесь. Например, из пронзительной «Печали полей»:

«Над полями, уползающими за горизонт, опоясанными длинными дорогами, логами, узкими оврагами, неслышно и невидно, но плотно и тяжело повисло нерождённое. Что-то хотела родить земля, – что? – не леса, не горы, не тучи, – что-то хотела и не могла… Силою тёплых дождей напоён и храбро пыжится каждый угловатый ком чернозёма. Взапуски тянутся отовсюду, спеша и смеясь, тоненькие трубочки былинок: выпускают из своей гущи жаворонков в небо; пьют ночные росы и тянутся выше, выше, по брюхо приземистой каурой сельской лошадёнке, и ещё выше. Пока не остановятся вдруг, не оглянутся кругом и, испуганные, не начнут поспешно отцветать, желтеть и вянуть…»

 

 

Илья Сельвинский

 

Если и есть в Крыму место менее популярное для туристов, чем Симферопольский музей Ильи Сельвинского, то его ещё надо поискать. Почти наверняка вы окажитесь в этом шикарном литературном заведении в одиночестве. На этой территории не особо жалуют поэтов. Хотя есть исключения, как, например, здесь, в Бондарном переулке, где умеют искренне любить. И – интересно рассказывать…

Короче, возвращаясь кривыми улочками старого Симферополя из Свято-Троицкой обители, мы неожиданно упёрлись в двухэтажный особнячок с вывеской «Дом-музей И.Л. Сельвинского». Того самого, что обзавёлся неоднозначным к себе отношением литературных гурманов. Часть из которых считает сегодня признаком хорошего тона сделать кислую мину при упоминании автора «Улялаевщины», «Пушторга», «Командарма 2» или любых других потрясающих по силе и политическому накалу строк, вышедших из-под пера этого могучего человека.

 

 

Здесь в малюсеньком Бондарном переулке он и родился. Как раз по соседству с тем местом, где нашёл свой последний приют другой выдающийся сын крымской земли – святитель Лука (Войно-Ясенецкий).

Поэт революции и драматург, а также – её стойкий солдат и нежный поклонник, авангардист, теоретик конструктивизма, он же – цирковой борец, грузчик, натурщик, музыкант, художник, спортсмен, правовед и историк (юрфак МГУ), искушённый спец по заготовке пушнины, член экспедиции на ледоколе «Челюскин», сварщик на Московском электроламповом заводе, кадровый офицер советской армии, руководитель семинара в Литинституте имени Горького. Это лишь часть ипостасей выдающегося крымчака. Как они смогли ужиться в одном лице – загадка…

 

 

Музей толкует многоликого Сельвинского. Каким он, собственно, и был: талантливым, противоречивым, сильным, острым, то есть – вполне живым. Хотя свой собственный автопортрет Илья набросал ещё в юности и постарался ему соответствовать дальше:

 

Я вижу в зеркалах суровое лицо,

Пролёт широких век и сдвинутые брови,

У рта надутых мышц жестокое кольцо

И губы цвета чёрной крови.

Я вижу низкий лоб, упрямый срез волос,

Глаза, знакомые с огнём творящих болей.

И из угрюмых черт мне веет силой гроз,

Суровою жестокостью и волей.

 

            1916

 

К финалу, правда, в твёрдых и революционно-геройских чертах стали угадываться признаки усталого и грустного провидца:

 

Коршуны, вороны, кречеты,

Легионы бдительных стай.

А под ними народ засекреченный

Двести милльонов тайн.

 

А над ними орлы

                             Рыжие

Бубнят про сегодняшний рай,

Но глаза такие бесстыжие,

Хоть штаны на них надевай.

 

            1963

 

 

Алушта – Симферополь – Калуга