Литература как способ протеста

№ 2025 / 50, 19.12.2025, автор: Андрей КАШКАРОВ

«Всякому писателю, захотевшему изучить войну,

есть, и долго ещё будет, куда поехать.

Впереди у нас, по-видимому,

много лет необъявленных войн».

Э. Хемингуэй

 

Любовь к слову не равна патриотизму. Любовь к Родине не то же, что к правителям. Вспомним выдающихся писателей, ещё не запрещённых в стране, поговорим о причинах и следствиях явления, о его перспективах.

Государство может пытаться использовать литературу и писателей в политических целях. В каждой школе «подвешены» портреты Льва Толстого. Но изучают не все его произведения, а «избранные». А избирают их по своим мотивам те, кому это выгодно. Тот же Лев Толстой в статье «Христианство и патриотизм» (1893–1894) утверждал: «Патриотизм есть рабство». Кстати, именно про Толстого говорили: «все писатели пишут из воображения, а этот – прямо с натуры». Ну, кто его за язык тянул или рукою водил? Не иначе как следствие сформировавшегося мировоззрения и обоснованной убеждённости – не блажь и не «контрреволюция», а здравый смысл и жизненная опытность.

Большой писатель – величина многогранная. Ни один из великих писателей, а их уместно позиционировать как культурных обличителей общественных язв, не «стоял на месте», а развивался в творчестве, сохраняя и совершенствуя стиль, но меняя акцент злободневности, проблематики. И поздний Антон Чехов, обратившийся к жанру повести, таков – его ранние рассказы отличаются от пьесы «Вишнёвый сад» образца 1903 года, неоконченных рассказов «Мужики» и «Калека». Но Антон Павлович (1900–1902 гг., почётный академик по разряду изящной словесности) вышел из престижной Императорской академии наук в знак протеста против своеволия императора, не утвердившего результаты голосования («единогласно») при избрании в то же сообщество Максима Горького в 1902 году. Примеру Чехова последовал и В.Г. Короленко. Феномен «интеллектуального протеста» против влияния политических установок в творчестве недурно разъяснил позже Эрнест Хэмингуэй: «Задача писателя неизменна. Она всегда в том, чтобы писать правдиво и, поняв, в чём правда, выразить её так, чтобы она вошла в сознание читателя частью его собственного опыта». Важно по возможности отделять «мух от котлет», политику от творчества. Ведь репутация – вещь условная. Как и мирская слава (лат. Sic transit gloria mundi). Впечатление современников определяется тем, где о вас говорят, а мнение потомков складывается от восприятия текстов, а не количества книг, регалий давно забытых правительств или «ссылок» – в прямом и переносном значении.

Многие известные писатели с мировым именем не избегали размышлений о политике, а интеллектуальный багаж могли бы выражать скромнее, но не сделали этого. Не посчитали нужным. Но почему?

 

 

Перемены начинаются с развития критического мышления

 

Кто-то назовёт это публичным покаянием, но суть не меняется. Развитие критического мышления сродни воспитанию человеческого достоинства. Хорошо его воспитывать с детства, но не у всех и не всегда получается. По Мишелю де Монтеню («Максимы») истинная свобода призрачна, о ней, как и о настоящей любви, много говорят, но мало кто видел. Зависимость – вечный бич, гнёт и страх. Страх потерять жизнь, здоровье, свободу, активы, нажитые «непосильным трудом», особенно в век гедонистических взаимоотношений в социуме. Не потому ли нередко именно писателям с талантом яркого самовыражения удаётся увлечь массы обывателей, осветить ориентир, обосновать движение вперёд. И вождь мирового пролетариата Карл Маркс (сотоварищи) – даром что не природный литератор, а философ, историк и экономист с компетенцией публициста, – не исключение.

Писатели не одинаковы. И не каждый Гевара де ла Серна. Но как трибуны мнений, как обладатели широкой палитры знаний и опыта, не лишённые значительного словарного запаса и эпистолярной стилистики, люди, обладающие (типично) свободным временем – мы именно те, кто формирует социальную повестку и популяризирует культуру, искусство в цивилизованных формах, допуская существование различных мнений оппонентов, «окультуривая» читателей опытом и результатами собственной творческой креативности.

Современный писатель – рупор общества. Именно поэтому некоторых наших коллег власти считают опасными, боятся и пытаются запрещать, присваивая известные «статусы». Поэтому вынуждают их эмигрировать и «петь свои песни» из более безопасных мест. Но ведь они не прекращают писать. А вы бы прекратили – ежели такова потребность души, нередко даже востребованная читателями?

С психологической точки зрения срабатывают известные в истории (не только нашей страны) и предсказуемые паттерны поведения.

С одной стороны, литераторами владеет ревность к коллегам – именно поэтому столько неприятия, «ссор» и оскорблений. Критиковать и остракировать ближнего для кого-то означает – открыть путь себе. С другой стороны, ревность тоже небеспочвенна. Ненавидят не за слова или манеру держаться в обществе, а за выраженные идеи, которые не принято поддерживать. По сути, за революционные идеи, неприятные любой власти. Затем неугодных выгоняют (из профессиональных союзов или из страны), делая их жизнь невыносимой в привычных семейных очагах, «гнёздах» или «норах». Отстранённые от занятий и «корыта» писатели переходят в оппозицию действующей власти, и уже переходят Рубикон.

Ежели представить ситуацию в современном информационном поле, напрашиваются строки из бессмертной повести лауреата Ленинской премии СССР (и др. заслуженных наград) Юрия Бондарева «Батальоны просят огня», где один из героев в роли командарма говорит: «ваши батальоны удачно нащупали бреши в обороне противника и расширили плацдарм». Даже Бондарев не боялся ставить «острые вопросы» – перечитайте, у вас отпадут всякие сомнения.

Всегда есть получающие пользу, и находятся те, кто протестует. В итоге несусветная глупость противостояния приближает мир к апокалипсису. Так взрослые дяди гнобят других видавших виды коллег.

Тем не менее строго продуманные тексты всё же удаётся создавать в любые времена.

Виктор Пелевин:

«Когда я пишу какой-нибудь текст, я двигаюсь на ощупь, именно в этом для меня заключена прелесть этого занятия, это как прогулка в ночном лесу, когда не знаешь, что произойдёт через час. Так что эти схемы появляются при анализе, но они не предшествуют синтезу, которым является творчество».

Сегодня только кажется, что массы читателей не интересуются «альтернативной повесткой». Очень даже интересуются «потихоньку». А явно умалчивают именно о том, что их живо интересует.

Однажды я увидел статистику одного моего поста с миллионными просмотрами. А думал, что это никому не интересно читать, ведь писал я «для себя». Обычно я пишу то, что для меня важно, «скребёт душу». Ну, в самом деле, каждый ведь знает, что в следующую секунду может умереть. По Михаилу Булгакову, может наступить «саркома лёгкого», по более приземлённым свидетельствам – оторвётся тромб, или случится инфаркт, а то и «апоплексический удар», как потом запишут на манер свидетельства о казни Павла I. В этом смысле чего бояться-то жить и писать откровенно?!

Каждый задаёт себе вопрос о том, что происходит, а массы пытаются всеми силами сложное время переждать, пережить.

Как в жизни каждого зрелого человека, в жизни писателя происходит главный разговор – с самим собой. Этот разговор нельзя откладывать. Но у многих обывателей сей «разговор» не происходит по причинам «вечной занятости» делами или желаниями, оценками других. Они не говорят себе – «стоп!»: что самое важное в текущем моменте? И не останавливаются вопросом, быстро собираясь на работу: «что сейчас самое важное?» И момент уходит. Как и тысяча других возможностей. Нередко в том же ритме – как в тумане – воспитываем детей. Важные моменты упускаем, откладываем. Остановиться некогда. Так происходит незаметное тление. Верно свидетельствовал Дейл Карнеги – «жизнь уходит мало-помалу».

 

Литература России как часть мировой культуры

 

Писатели – люди особые. Шведские журналисты-детективы Май Шёвалль и Пер Валё (муж и жена), писавшие «дуэтом», прекрасно предсказали будущее современной российской журналистики в романе «Убийство на 31-м этаже», и они же предложили в другом детективе «Полиция, полиция, картофельное пюре» мнение о писателях, ищущих сюжет (близко к оригиналу):

«– Н-да. Я главный свидетель. Свидетель этой грязи.

…

Тогда не так страшно жить. Убийцу я видел. Но и дьявол с ним. Я изучаю таких типов как Пальмгрен. Я хожу по кабакам, я наблюдаю за разными подонками и слушаю… Противно… Ой… Всю жизнь я роюсь в дерьме. Что поделать? Такова профессия… ПИСАТЕЛЬ».

Ибо «писатель только тогда напишет дельно, когда не будет находиться под влиянием личного увлечения и пристрастия. Он должен обозревать покойным и светлым взглядом жизнь и людей вообще, – иначе выразит только своё я, до которого никому нет дела».

Свободное слово – уже акт достоинства. Особенно если способен его защитить. Кстати, по их же роману тех же авторов «Полиция, полиция, картофельное пюре» хорошо показано, что нетрудно ошибиться в оценках, когда ангажирован и заранее хочешь услышать нужный ответ. Это и есть субъективизм оценок, проникающий повсюду. Мальчик, не имея в виду дурного, произнёс фразу, ставшую заглавием романа, а полицейские услышали «Полиция, полиция, картофельное рыло». Казалось бы, одна неточно понятая деталь, а как меняет судьбы многих не потерянных для общества людей и мира…

У современников-писателей есть уникальная возможность отразить «момент», действительность, и через 100 лет будет не так уж важно, кто её описал, если автор оставил хороший рассказ. Опыт Ремарка или Марселя Пруста – разный, а вовлечённые в повествование потомки с упоением читают тексты обоих. Поэтому я против того, чтобы жечь или запрещать книги. Этот опыт был не только в Германии. Может быть, лучше подходить к проблемным вопросам без избыточного нравоучения и принуждения: не хочешь – не читай. Как говорил Печорин перед дуэлью –«наследники отыщутся сами». И потомки разберутся сами.

 

О проблемах и противоречиях восприятия

 

На писателей и сегодня современники смотрят с благоговением и надеждой… Но по-разному. И это нормально. А иногда есть необходимость «посмотреть в глаза чудовищ», как некогда выразился поэт Николай Гумилёв. Некоторые «непримиримые» писатели изощряются в критике «запрещённых» коллег со страстью, о которой могут мечтать даже мексиканки. А в «записных книжках» Ильи Ильфа (с 1925 года до самой смерти) встречается фразеологизм «Край непуганых идиотов» – предположительно, аллюзия на пришвинское «В краю непуганых птиц». Да, стихи Ильфа (Файнзильберга) по отдельным свидетельствам современников были странными. Но в клубе «Коллектив поэтов» отделения Российского телеграфного агентства (РОСТА) Ильф обрёл друзей и познакомился с Митей Ширмахером, ставшим одним из прототипов «великого комбинатора» – и уже в этом был смысл, кроме подаренной сюжетной идеи будущего и бессмертного сатирического романа. Аллюзия в том, что сегодня неугодных писателей страстно пытаются не замечать и нивелировать их творческое значение. А те лишь переходят в ещё большую независимость, и по выражению Ильфа: «…гордые поэты играют в шахматы, и страсть по-прежнему остаётся неразделённой».

Если кругом враги, а у меня власть не отнимает «паёк», то я люблю и славлю эту власть. Логично. Всегда можно оправдаться: «причём тут я – не я это начинал…». Однако основа здорового и цивилизованного общества, где «крестятся» не номинально и уважают соседа, – в готовности брать на себя ответственность. В том числе за тех, кого мы не понимаем или в чьи чаяния не хотим вникать. Причин явления несколько, их уместно раскрыть с точки зрения психоаналитики.

 

Причинно-следственная связь

 

Что касается известных литераторов, «не вписавшихся» в условные и относительные рамки современного российского политического пути, ума и возможностей реализации творчества у них не убавится. А нам, ещё живущим в России, на мой взгляд, стоит задуматься.

Говоря корректно, в стране не просто заметен, а превалирует «синдром публичной немоты». Мы умеем говорить или в официальном ключе (это безопасно), когда исход коммуникации предрешён заранее, или в приватном, когда целью спора становится сам спор. Убеждать, аргументировать, уступать, искать общую позицию, примирять разные точки зрения – умеем ли мы это, хотим ли научиться? Пока на сии вопросы (не обобщая) следует дать отрицательный ответ.

Почему тяжело даются компромиссы? Почему едва ли не каждый публичный спор превращается в скандал и склоку? Причины «спрятались» в исторической, социологической, социолингвистической сферах.

Условная отстраненность, независимость от коллективно навязываемых «правильных решений», обособленность и даже замкнутость писателя может быть формой невротической реакции, переходящей в сопротивление. Особенно у тех, кто принимает события близко к сердцу, отождествляет их, пропускает через себя. Всё метафорически раскрывает бессознательный конфликт, который ищет выражения в словах, объяснениях, оговорках или конверсионных действиях. Однако настоящий писатель внимателен к деталям, наблюдателен – тонко чувствующая натура, человек с тонкой душевной организацией, поэтому и реагирует на ситуации и события иногда ярко, экспрессивно, а иногда конфликтно, непримиримо. Проблема это не его, поскольку диагноз не поставлен и вокруг полно также «недостаточно обследованных» с точки зрения клинической психологии деятелей. Такие могут заседать даже в парламенте, и им «за это» ничего не будет.

 

Психологический императив

 

Это указывает не на внутренний конфликт между телом и личностью, между мыслями и возможностями яркого представителя нашего профессионального «цеха», а на проблемы с коммуникацией – на яркую личность, понимающую «поляну» шире («не от мира сего», видящую «невидимое»), чем большинство коллег или обывателей, не имеющих глубокого латентного содержания, условно «плоских», недвусмысленных и деметафоризированных личностей.

Проблема общества в том, что люди идут по пути наименьшего сопротивления, по самому простому пути – запрещать, изолировать, уничтожать тех, кого не способны, а потому и не хотят понять ввиду неразвитого собственного критического мышления. «Простые решения» противоречат даже книгам Библии с посылом «ступайте узкими вратами».

Ничто не возвращается к нам символически, за всё приходится платить.

Если говорить, опять же, откровенно, писателю (почти каждому) нужен личный психоаналитик. Или соответствующая компетенция, приобретаемая посредством образования. Для поддержания гармоничного эмоционального фона, необходимого для компромисса с коллегами.

Нет, это не реклама услуг. Это акцентирование проблемы. То, что писатели и люди вообще не могут решить для себя собственными силами в последние десятилетия, что не решается, а только усугубляется при росте доходов и карьерных взлётах. Человек не может посмотреть на себя самого критически, с улыбкой, со смехом; вы слишком серьёзны…

А цензорам – добровольным и назначенным – выгодно заставить читателей не только не читать «крамолу», но и не думать, не сомневаться. Все запреты испокон века идут от слабости. Так же, как и оскорбления, крики и в целом агрессия. Счастливый пытается сохранить своё счастье, осчастливить всех вокруг, обиженный – обидеть.

 

Некоторые перспективы 2026 года

 

Для литературы границ больше нет. Почти все книги можно найти в интернете. Правда, есть попытки ограничить интернет. Но свободное слово всё равно надут те, кто ищет. История, как видно, повторяется. Для тех, кто живёт потребностью дышать свободным словом, книги и тексты из эмиграции становятся ориентиром, точкой опоры, как было в 60–80-х годах ХХ века, когда узнавали Солженицына, Бродского, Синявского, Даниэля, Шаламова, Кузнецова, Аксёнова, Домбровского, Галича (и других, украсивших русскую культуру) и расцветал талант Войновича. И тогда можно было «хранить» и «читать» – нельзя распространять.

Но всё повторяется в этом мире. Онтологические максимы актуальны как никогда. Вожди сменяются вождями, поколения – поколениями, а потребность сказать веское не политизированное слово сохраняется и идёт от души.

У России будет и свой Ремарк («На западном фронте без перемен», «Три товарища», «Чёрный обелиск» и др.), и свой Гашек («Приключения бравого солдата Швейка во время мировой войны»). «Чонкина» нам оставил В.Н. Войнович.

Предвижу, что именно в окопах родится новая глава русской литературы. Появятся авторы, которые точно обозначат «албанские» вопросы в проекции современности и предложат задуматься над ответами. Так формируется и современная русская словесность.

 

Андрей КАШКАРОВ,

психоаналитик, журналист, писатель