Литературная критика: суд, мнение или самовыражение? (ЧАСТЬ III)
Рубрика в газете: В огне критики, № 2021 / 6, 19.02.2021, автор: Александр КУРИЛОВ
5
1820 г. В «Невском журнале» появляется статья «О критике вообще», автор которой скрылся под аббревиатурой Б.Б. Возможно, это был сам издатель журнала, так как статья была помещена в самом первом его номере и носила во многом программный характер, извещая будущих читателей, что на страницах журнала их ждёт встреча с «опытами литературных и критических рассуждений».
Статья заметно отличается от работ, посвящённых тогда критике, самой постановкой вопроса о её сущности и назначении, о чём говорило её заглавие «О критике вообще». Б.Б. считает, что представление об «истинной критике» у нас далеко от «истины», и заявляет, что в статье он «не делает точного определения критики», а «ограничивается единственно изъяснением того, что разумеет под критикой», так как современная критика «не имеет твёрдых начал и приложений», носит «мнимый, нежели настоящий характер». «Доказательством тому, – пишет он, – примеры худой и ложной критики» (не приводя однако ни одного), а на «обширном поле состязания» критиков «мы чаще всего видим нападки зависти и злобы и редко победу истины». Своё «изъяснение» того, что такое «настоящая критика» и за «победу» какой «истины» она должна бороться и предлагает читателям журнала Б.Б.
«Чтоб иметь точное понятие о существе и свойствах истинной критики, надобно, – пишет он, – рассмотреть её в трёх отношениях: по её началу, предмету и средствам». Затем приводит самое распространённое тогда её определение: «Критика, сама по себе, и в обширном её значении есть не что иное, как суждение о произведениях человеческого разума». Откуда следовало, что разговор пойдёт о «начале, предмете и средствах» суждений «истинной», а не «мнимой» критики.
Исходной посылкой для такого разговора-«рассмотрения» стало представление о том, что «всякое творение ума» имеет «божественный источник», должно быть его «достойно» и «иметь целью распространенние и усовершенствование познаний, то есть разумных и нравственных наслаждений человеческого рода». Творения «художеств, наук изящных знаний» не исключение. И понимая, что характер «истинной критики» зависит от характера этих «наук», то прежде, чем говорить о «начале, предмете и средствах» собственно «истинной» литературной критики, обращается к характеру литературы, её сущности и назначению.
Если раскроем её историю, пишет Б.Б., «мы везде найдём ту великую истину, что ум достигал бессмертия такими произведениями… содержанием которых были благородные и возвышенные идеи, героические или божественные подвиги касательно религии и нравственности». Напоминает: «Вся древность с благоговением признавала сию истину и потому особенно почитала искусства, что они назначены были к воспеванию хвалы богов и славы героев». И указывает, что «и в наши времена нельзя усумниться в существовании оного начала (т.е. «божественного источника». – А.К.) – сего верховного судии произведений человеческого разума».
Дав представление о «начале», сущности и назначении произведений литературы, он переходит к «началу» критики, которая также должна быть «остойна божественного источника». «Ежели ту истину, – пишет Б.Б., – что “всё, <что> не в добро человеку и не во славу божества произведённое, прейдёт в ничтожества (т.е. утратит смысл и значение. – А.К.)” – принять за непременный закон наук и художеств, за отличительный характер, который мстит современникам за забвение истинного достоинства… наконец, принят её за вечное правило критики <всех> времён, то на каких началах должно основываться суждение о произведениях ума человеческого?» – задаётся он вопросом и отвечает на него, перечисляя функции этих «суждений» – т.е. критики, основанной на этих «началах».
«Проложить рождающемуся таланту дорогу к истине (божественном назначении искусства. – А.К.) и познанию общественного блага, – ободрить его первые, успехи, – поддержать мнение публики о настоящем достоинстве литературы, и особенно отечественной (выделено мной – А.К.), – отвлечь слабые, заблудшие умы от тех авторов, которые соблазняют красотами их слога и блеском ложных мыслей, – обратить их внимание к тем героям древней к новой литературы, которые с непорочною славою проходили своё поприще, наконец, – исправлять голосом кротости писателей, увлечённых вихрем времени, – сражаться оружием разума и справедливости с умами злонамеренными, – поражать стрелами красноречия рассевателей (сеятелей и распространителей. – A.К.) правил, противных общественному порядку, – вот должность истинной критики, вот занятие, достойное благомыслящего человека, друга порядка и правды». Согласно таким «началам» критика – это проводник на «дороге к истине и познанию общественного блага»; и воспитатель, который «отвлекает слабые, заблудшие умы» от «соблазна красивого слога» и «блеска ложных мыслей» и «обращает их внимание к героям древней и новой литературы»; и редактор, что «исправляет писателей, увлечённых вихрем (ложных идей. – А.К.) времени; и публицист, «сражающийся… с умами злонамеренными» и «поражающий» сеятелей «правил, противных общественному порядку». Всё это – «должность истинной критики», её обязанность и сама она не вид деятельности, но «занятие», которое «достойно благомыслящего человека», а не каждого, пожелавшего стать критиком. Отсюда следовало, что критик не просто литературных деятель, а литературно-общественный, «друг порядка и правды», чья «должность» обязывает пристально следить за творчеством писателей, и прежде всего начинающих, за качеством и содержанием произведений и одновременно бороться с инакомыслием («умами злонамеренными»).
Такой критике, замечает Б.Б., «надлежало быть», однако именно такой, подчёркивает он, она «к сожалению никогда не будет». И поясняет почему: «Тиранство вкуса и господство предрассудков – вот непреодолимые преграды». Первое заключалось в том, что формирование, «распространение» и «усовершенствование» вкуса; как способности видеть и чувствовать красоту изображённого в произведениях искусства, считается тогда, особенно после статьи-диалога Жуковского «О критике», фактически единственным назначением критики, «главной и существенной пользой» от неё. Мерзляков вообще называет критику «матерью и стражем вкуса».
Но вкус изменчив, зависит от представлений о красоте, а оно разное, и потому, основанные на нём, мнения переменчивы, непостоянны, а порою и слишком далеки от понимания «истинного достоинства» произведении, их оценки. Б.Б. разделяет «мнения», что всегда связаны со вкусами, ими диктуются, и «суждения», которые определяются не представлениями о красоте, а «истиной»: то, «что не в добро человеку и не во славу божества произведённое», не имеет никакого смысла. Вкус же на «истину» просто невозможен. При этом он убеждён: «…совершенная свобода (выделено мной. – А.К.) мнений и вкусов… всегда была уделом невежества и просвещения», оторванного от «божественного источника». И пока в высказываниях о «творениях ума» будут преобладать «мнения», а не «истина» настоящей, «истинной» критики у нас не может быть. Как и при «господстве предрассудков» в суждениях, основанных на ложных понятиях о целях и назначении «произведений ума человеческого», особенно литературных.
Если персонаж Жуковского – «умный и весьма образованный человек», – считал, что достоинства произведений критик выявляет, сравнивая их с «идеалом изящного», который должен существовать в голове каждого критика, то Б.Б. полагает, что новые произведения надо сравнивать с другими, образцовыми. Только «где, – вопрошает он, – образец, где пробный камень, которому бы можно было подвергнуть произведения литературы, не опасаясь оскорбить истину (которую он обозначил ранее. – А.К.) и впасть в предрассудки и погрешности?». Ни «судилище вкуса», ни «приговоры» «почитаемых» критиков, ответа на этот вопрос не дают. «Где, – продолжает он, – то уложение, по которому они произносят свои приговоры? Есть ли такое законодательство, которое могло бы служить правилом для всех времён и для всех народов?» Что прилагать к литературным произведениям? С чем их сравнивать? На всё это напрашивался, казалось бы, один ответ: ничего такого у критиков нет.
Но он понимает, что критики не может быть без оснований для суждений и приговоров. И формулирует своё о ней представление: «Критика не есть приговор мнений, нераздельных со вкусом, или лучше сказать – не есть поле сражения для страстей и беспокойного духа, но суждение постоянное и непоколебимое о всём, что изящно, полезно или худо, развратно в сочинении». И он находит основание для «постоянных и непоколебимых» суждений: «Вечное уложение истин, дознанных опытом и утверждённых высшею властью, – вот… единственное законодательство хорошей критики». Что он имел в виду под «истиной» и «опыте», начиная с «древности», Б.Б. сказал прямо ранее, а вот, что имел в виду под «высшею властию» – неясно: то ли это собственно Всевышний, то ли правительство. Тем не менее, именно такое «законодательство» определяет, с его точки зрения, начало «хорошей критики» – «хорошей критики» вообще, как таковой.
Затем Б.Б. переходит к её объекту: «Обширное поле человеческих познаний… всё пространство наук, художеств и изящной словесности – вот область критики», и «предмету: «…разумные и нравственные наслаждения человеческого рода».
Отметив, что «дух разделения»… установил двоякую критику: для произведений учёности и – литературы, в собственном её значении», обозначает и предмет уже собственно литературной критики: «Показать, что есть изящное и полезное в отношении к нравственности и литературе…»
Среди названых им «предметов» – «изящное и полезное», – нет «достоинств и недостатков» в литературных произведениях. И не случайно. В центре внимания Б.Б. главным образом духовно-нравственная составляющая произведения «художеств, наук изящных знаний», и соответствующая тому критика, содержание которой определяется содержанием произведений – «благородными и возвышенными идеями», «героическими или божественными подвигами касательно религии и нравственности». Никаких недостатков и ничего недостойного, кроме отдельных «погрешностей», в литературе, которая «в добро человеку и во славу божества», а существование другой он просто не допускает, заведомо не может быть.
Что же касается «средств», которыми пользуется («употребляет») критика для достижения своих целей, то они, естественно, «проистекают по большей части из самой натуры тех предметов, которые намерены объяснить» критики.
Продолжение следует
Добавить комментарий