Над обрывом

Рубрика в газете: Проза, № 2023 / 50, 22.12.2023, автор: Иван САБИЛО (г. Санкт-Петербург)

За руль самосвала КАМАЗ Гриша Миронов пересел с УАЗика два месяца назад. Работал на стройке, возил землю, песок, щебень. И сразу почувствовал разницу в отношении к себе других машин, в особенности, легковушек. И хорошо, думал он, пускай муравьи и мыши уступают дорогу слонам. Мы, слоны, уследить за всеми на тропе жизни не можем, так пускай они следят за нами. Для их же пользы.

Чаще всего не церемонился он с дамочками. Особенно, когда они, вооружившись очаровательными, как им кажется, улыбочками, норовили обойти, обскакать его в узких местах, принуждая подвинуться и уступить дорогу. Мало того что не уступал, так ещё старался чуточку приворотить своё оранжевое чудище в их сторону, чтобы совершенно перекрыть возможность для обгона. И видел, как быстро таяли улыбки, а брови дамочек сползались к переносице.

Сегодня с утра он был премного равнодушен к тому, что делалось на трассе. Низкое клочковатое небо, казалось, висит прямо над кабиной, ни в ноябре, ни весь декабрь не было солнца. Но ехал он себе в удовольствие, полировал шершавыми ладонями пухлую баранку, а на простых участках дороги   немного ускорялся и мурлыкал песенку, слов которой не знал. И думал о том, что это хорошо, когда новогодние выходные длятся больше недели. Жена отдохнёт от своей нудной работы в СОБЕСе. У сына Витьки тоже заслуженный отпуск – зимние каникулы. Он с мамочкой уже третий день в деревне у бабушки Настасьи и дедушки Петра. Все вместе ждут Григория. В кузове у него два кубика берёзового швырка для деревенской печки, а в кабине, в бумажном мешке угощение по случаю Нового года, дня рождения сына и скорого Рождества. Да ещё кое-какие подарки для матери, отца и жены Катюши. По дороге он заедет в Ленту, подберёт и сыну подарок.

Только вот какой? Лыжи у него есть, коньки тоже. И даже коза имеется, на которой легко гонять по льду и утоптанному снегу. Как делают козу? Берут длинную трубу, сгибают пополам, чтобы вышла дуга, похожая на женскую шпильку для волос, затем загибают назад часть трубы с дугой, как рога у козы. Эта часть становится держалом для рук, а два конца трубы – полозьями для ног. Встаёшь на козу во весь рост, разгоняешься, установив одну ногу на полозе, а другой отталкиваешься, будто на самокате, и летишь себе, как угорелый. С горки на козе не особенно погоняешь – сложно торчать стоймя на большой скорости. Для горки санки годятся, каких у сына-то и нету. А гора там отличная. Точнее, не сама гора, а крутой берег речки Быстрицы. С него – ух, как хорошо скатиться на лёд, только держись!

У Ленты он остановился и вошёл в магазин. Санки есть, но огромные, с длинным кожаным сиденьем «на троих», с широченными чёрными полозьями из пластика и толстым рулём.

Куда ему такие розвальни, с горы-то съедет, а на гору их не поднимет, – огорчился Григорий и покинул Ленту. Был на его пути ещё магазин, только там не продают санок. Значит, придётся купить что-то другое.

Движение на дороге слабое, а ехал он не слишком быстро – асфальт во многих местах обледенел и не давал разогнаться. Справа – плоская, серенькая деревушка, а чуть впереди – невысокая, но крутая горка, с которой обычно местные шкодники гоняли на санках. Здесь имелся длинный участок, где нет придорожной канавы, что вовремя остановит. Поэтому нередко гонщиков на хорошей скорости выносило на трассу, а это всегда опасно.

Вот и теперь на вершине горы маячит небольшая тёмная фигурка – садится на санки, собираясь ухнуть вниз.

«Дал бы проехать, а потом гнал», – подумал Григорий и ещё издали посигналил саночнику. Но тот или не расслышал, или не обратил внимания, толкнулся ногами и поехал. И сразу набрал такую скорость, что вылетел на край шоссе всего в сотне метров от машины. Григорий затормозил, выскочил из кабины и подбежал к нему. Это был курносый, розовощёкий пацан лет десяти, со свежей царапиной на лбу, в тёплом коричневом комбинезоне, в шерстяной лыжной шапочке и зимних толстых ботинках на шипованной подмётке.

– Делать нечего, да? – заорал Григорий. – Не соображаешь, что делаешь? А если бы под колёса?!

– Я… я не думал, что вынесет. Другие разы вдали останавливался, а тут понесло, – говорил тот и прижимал к животу поводок от санок.

А санки у него классные, – разглядел Григорий. – Низкие, широкие, такие на любом ухабе не опрокинутся. И новенькие, с белыми дюралевыми полозьями и золотистой платформой из берёзовой многослойной фанеры, – не мог он отвести взгляд.

– Не думал! Потому что нечем думать! Нашёл место. А всё из-за паршивых санок… Не было бы их, то и на трассу бы не вылетал.

– Я больше не буду…

– Он не будет! Конечно, не будет… Дай сюда, – Григорий вырвал поводок из рук пацана, схватил санки и забросил в кузов.

– Дядя, отдайте, мне папа делал… Я больше не буду…

– Теперь точно не будешь, – объяснил Григорий и впрыгнул в кабину. Взревел мотор, и машина покатила дальше, оставляя после себя дымный, смрадный след. В заднем зеркале Григорий долго видел мальчишку с опущенными руками, будто крылышками у пингвина.

– Он не будет, – недовольно бормотал Григорий. – А раньше ты не думал, да? А если бы под машину? Отвечай потом за тебя…

Лишь на мгновение шевельнулось желание вернуться и отдать санки. Но он тут же отогнал его как зловредное.

 

 

Вскоре показалась родная деревня, и через несколько минут он въезжал во дворик дома, где ждали его с утра.

– Папа приехал! Встречаем папу! – вылетел на крыльцо рослый не по годам Витя и обнял отца.

– И в кого ты у нас такой долговязый? – усмехнулся Григорий. – Может, в баскетбол рванёшь? Я где-то объявление видел, что набирают.

– Нет, в самбо. В школе у нас после каникул секцию откроют.

– Тоже неплохо. А пока держи! – Григорий достал из кузова санки и вручил их сыну. – Тебе на день рождения. Гоняй, сколько влезет, но на шоссейку не вылетай.

– Какая тут шоссейка? – обрадовался Витя, забирая поводок и любуясь подарком. – Не из магазина, что ли?

– Нет, сынок, спецзаказ. Такие в магазинах не продают.

Из дому, в тёплой куртке и шапке-ушанке вышел Витькин дедушка, Пётр Данилович. Втроём они быстро перекидали швырок под навес и порадовались, что облака разошлись, и на небе появилось большое, словно бы рыхлое солнце.

– Солнышко под Новый год – добрый знак, – сказал Пётр Данилович. – Наверное, к морозцу, потому как оттепель отступает.

– Хорошо бы, – согласился Григорий. – А то, разве это Новый год без морозца?

– И Снегурочка тепла не любит, – кивнул Витя. – Она может растаять при тепле.

– Интересно мне, ты в свои одиннадцать лет всё ещё веришь, что Снегурочка на самом деле есть? – спросил отец.

– А чего тут верить? Она всегда была и всегда будет. Её Дед Мороз бережёт. А кого он бережёт, вечно живут.

– Во, какой у меня внук! – обрадовался дед. – Всё понимает, настоящий академик!

Вошли в дом – у самого порога их встретил серый, пушистый кот Харитон. Поднялся на задние лапы, а передние бросил Григорию на колено.

– Привет, Харя! – протянул он руку, чтобы погладить кота, но тот отпрыгнул и дико посмотрел на гостя.

– Не называй так, – сказал отец. – Не любит он, когда его Харей зовут. Мы его Тоником, Тошкой зовём

– Да знаю я. Но я ж ласково. Экий ты дурашка, Харитоша.

Мама Григория, Анастасия Ивановна была в обычном своём платье, а жена Катя нарядилась в голубенькую, полупрозрачную кофточку и тёмно-синюю юбку с острым разрезом. Тёмно-русые волосы убрала в крупную кичку, что больше всего нравилась Григорию. Обе собирали на стол. Увидев мужа, Катя обрадовалась:

– Наконец и папа наш приехал, солнышко нам привёз!

– А то! Всё для вас, мои дорогие, всё для вас! – отвечал Григорий, целуя маму в одну щёку, а жену в обе.

Во всякий свой приезд в родимый дом Григорий с каким-то особенным интересом рассматривал всё, что в нём находилось. Хотя всё тут как прежде, как было при нём, когда он ещё рос и ходил в школу. Белёная печка, по-хозяйски занявшая четверть комнаты, стол с жёлтой скатертью, низкая тумба с телевизором и маленькой нарядной ёлочкой на нём; две широкие лавы под окнами, старый, вытертый диван и большая деревянная кровать под разноцветным покрывалом. И Бог в углу над головой: бородатый, строгий, но как будто готовый улыбнуться – по крайней мере, так Григорию казалось в его теперь уже далёком детстве.

– Всю-то жизнь, от младых ногтей жду, когда боженька улыбнётся, а он всё никак, – пошутил Григорий. – Строгий такой, как наш деревенский учитель математики Бурков.

– От сказал, – обернулась Анастасия Ивановна. – Не до улыбок ему, когда он видит, как мы живём.

– А как нам жить, мама? – спросил Григорий. – Живём, хлеб жуём, работаем почти без роздыха. Я дважды принимался библию читать и не смог. Мне надо, чтобы книга была весёлой, чтобы всё в ней крутилось и вертелось, машины всякие, моторы. А там всё рыбаки да пастухи, да бои, как местного, так и небесного порядка. А чтобы кто-нибудь улыбнулся или, там, рассмеялся, нет такого.

– Читай книгу анекдотов, там всё смешно, – сказал отец. – Весь смех построен на глупости, такое моё открытие.

– Сурово, батя, сурово, – покачал головой Григорий и заглянул в «светлицу», как здесь называли маленькую комнату с одним окошком. – Однако что-то кушать хочется, не пора ли за стол?

Сели обедать. Витя наскоро перекусил и сказал, что ему нужно срочно опробовать санки, а то стемнеет и будет поздно.

– Да уж и так поздно, солнышко на закат уходит, – попыталась остановить внука бабушка, но тот и ухом не повёл. Нахлобучил шапку и куртку, и был таков.

– Ну, как там городская жизнь протекает? – поинтересовался Пётр Данилович. – Небось, ёлок по улицам наставили? Эк, нарядно стоят, даже не верится.

– Красиво, отец, ты прав. Если хочешь, можем завтра туда махнуть. Хоть вдвоём с тобой, хоть полной семьёй. Лада моя здесь, так что без проблем.

– И не мечтайте, – сказала мать. – Завтра после встречи Нового года все вы будете дрыхнуть до вечера.

– Необязательно, – возразила Катя. – Пораньше ляжем, тогда и встанем, как надо.

– Я только раз был у вас на Новый год, когда Витёк наш родился, – вспомнил дед. – Одиннадцать лет назад. Быстро годы летят, не каждый сосчитаешь.

– Так что, едем?

– Ладно, как-нибудь в другой раз, – отказался Пётр Данилович.

– Другой раз только через год будет, – уточнила Катя.

– Можно и через год, забота неспешная, – сказала Анастасия Ивановна, не желавшая, чтобы в первый новогодний день сын садился в машину.

– И всё ж лесные ёлочки мне больше по душе, – вздохнул Пётр Данилович. – Тихие они в своём степенстве, не сияют электрическими огнями. И не раскрашены, как телевизорные куклы. А не наглядишься.

– А чего их сравнивать? – спросила мать. – Жалко, что их тысячами нарубят, а потом выбрасывают. Или сжигают.

– Нет, мама, сейчас мало где живые ставят, в основном искусственные, – сказал Григорий. – И мы дома такую же поставили. А для настоящего лесного запаха я привёз лапок из…

Он не договорил. За окнами раздались крики и во двор вбежали двое мальчишек. Харитон первый бросился к дверям и жалобно мяукнул. Григорий и остальные домочадцы выскочили на крыльцо.

– Что случилось?

– Там, на реке, – начал один. – На реке…

– Что на реке? – не вытерпел Григорий.

–  Витя ваш под лёд на санках ушёл, – закончил второй, и оба сняли шапки.

– Что?! Что вы сказали? – закричал Григорий. – Где?

Он кинулся на улицу и побежал к обрыву, с которого дети скатывались на санках. Ребята, что принесли страшную весть, еле поспевали за ним. Задыхаясь от быстрого бега, пытались объяснить, что ещё вчера на реке не было промоины, а сегодня вода подмыла лёд и появилась…

– Потому что оттепель… При оттепели…

– Хватит! – крикнул Григорий, прибавляя ходу.

Когда прибежали, увидели двух девочек-сестёр, они громко заплакали и показали рукой на середину реки, где розовел от заходящего солнца лёд, и чернела промоина на самой середине.

– Он туда ушёл, в полынью, – сказал мальчик. – Санки так летели, что не остановиться.

Григорий скатился с горы, побежал к промоине, но вскоре лёд стал прогибаться и трещать под ногами, и он рухнул на колени. Достал из кармана пиджака телефон и застыл, не зная, куда звонить и что делать. Но вот поднялся и, шатаясь, направился к берегу.

Наверху, над обрывом, стояли отец, мать и жена…