НАРОД НА ПРОВОДЕ, или ГОЛОВА ГНИЮЩЕЙ РЫБЫ
Роман-пробуждение Юрия Козлова
Рубрика в газете: Вопреки разрушению, № 2019 / 47, 19.12.2019, автор: Алексей ФИЛИМОНОВ (г. САНКТ-ПЕТЕРБУРГ)
Что происходит с душой человека, который больше многих других понимает, что страна обречена на заклание? «И страсть и ненависть к отчизне…», по Блоку, питают его душу, не находящую опоры. Название романа Юрия Козлова «Новый вор» («Роман-газета, 2019, № 22) отсылает нас к известному роману «Вор» Леонида Леонова, написанному во времена нэповской смуты. Отсыл неслучаен, потому что современный писатель исследует генезис отношений власти и народа, заглядывает в будущее страны, которое может показаться апокалиптическим.
Это беспощадная проза для читателей и критиков, для уже привыкших к толерантной литературе, не замечающих чумной пир в башне из слоновой кости и окрест неё. «Понятие «вор» было растворено в «гуще жизни», присутствовало неуловимым элементом во всех кукольных образах, как в девятнадцатом, допустим, веке понятие «православный». Новый российский мир был новым (в смысле всеобщим и всеобъемлющим) вором. Все флаги, то есть куклы, точнее, все воры в гости к нам. Потом – не с пустыми руками – от нас. А мы – к ним с тем, что осталось. Навсегда. Когда здесь всё закончится».
Любая идея об обустройстве России разбивается, как о волнолом, о несменяемые твердыни коррупции. Автор исследует судьбы героев, молодого министра Перелесова, выглядящего белой вороной и не утратившего до конца идеалистических взглядов. Родившийся в Москве в конце 80-х, Перелесов видит поле постакапокалиптической битвы, где всплывают прежние персонажи, неожиданно берущие реванш. Своего мужа, тяжело больного немца, отправляет в небытие мать героя: «Господин Герхард так и не смог ему объяснить, зачем он, немец, всю жизнь лез в Россию? Воевал в Сталинграде, хотел уничтожить, порвать её на части. В ельцинские годы рвал, как марлю, её промышленность. Вырвал для себя такой клок, что хватило на всю оставшуюся жизнь. Радуйся! Но нет, Россия для него воплотилась в матери. Обладая ею, он доминировал над тихой, покорной его воле и безответной, как ему казалось, Россией. Но она вдруг придушила его, воскрешённого к новой жизни парагвайским шаманом, исправила ошибку пощадившей в своё время юного солдата вермахта орудийно-танковой грозной сталинградской России».
При помощи объёмного, художественного отображения действительности, заглянув за ширму показанной нам голограммы, автор преподносит все проблемы как исходящие от одного источника тёмной воли.
Хватит ли у народа и власти, которая также оказывается заложником зомбирования, способности к сопротивлению и созиданию? «Починка» мира, которой были заняты многие в стране советов и за её пределами («Как нам реорганизовать Рабкрин?» «Как нам обустроить Россию?») оканчивалась провалом в неизбежную бездну, откуда голоса предупреждавших не были слышны, в некий экоцид и эхоцид, отсутствие отклика сверху. Виной тому своеволие либо рабская покорность народа?
Прабабка Перелосова из поколения синеблузочников, воспитавшая его, «в тридцатых годах ходила с комсомольцами по избам, плевала в иконы, наглядно показывая несознательным согражданам, что Бога нет. А когда вышла в начальство, гоняла колхозников высаживать в снег свёклу, как учил народный академик Лысенко. А потом вместо того, чтобы спасать отца, погибавшего в театральной студии ЗИЛа, прогуливалась по набережной под ручку с человеком со щёлкающей фамилией, который потом застрелился. Неужели она тоже хотела починить мир?»
На самом деле в эпоху громогласного «ускорения» мало кто питал иллюзии на оздоровление, страна стала походить на перевёрнутого кверху тормашками жука на просёлочной тропинке, не имеющего возможности самостоятельно подняться, ждущего помощи скрупулёзного зоолога, который наколет его на булавку. «Почему русские герои так быстро и позорно сдали коммунизм, где их твёрдость? – размышлял Перелесов. – Концы не сходились. Или сходились, но не в метафизическом, а в материальном измерении – в точке, где героическую внеэкономичность коммунистического бытия Хрущёв и Косыгин с его реформой вздумали, как гармонию алгеброй, проверить экономическими законами враждебного капиталистического мира».
Перелесов, окончивший колледж за границей, как и большинство детей новой элиты, анализирует себя и окружающих, безошибочно определяя законы мира власти, понимая невозможность существования в чиновничьей среде такого понятия, как покаяние. «Возможно, некоторых из них даже иногда посещала мысль, что если на руке часы ценой в годовой бюджет среднего российского городишки, то и смерть должна ходить где-то рядом, потому что смерть – верная (и вечная!) тень справедливости, её высшая и последняя стадия. Но таких были единицы».
Когда культура массово подменена попсовой эстрадой и смехачами, сама подобная постановка вопроса кажется смехотворной. Есть клонирование, в конце концов, и далеко не за горами. Но здесь опять-таки надо решать вопрос души, не существующей в заводимом чужой рукой цифровом механизме тела. «У большинства его коллег в правительстве и других органах власти были похожие, запертые как сейф, глаза. К каждому имелся секретный код. Но это было дело интимное, сокрытое от посторонних, даже близких (по духу?) глаз. Список секретных кодов несомненно был у Самого, но он не злоупотреблял этим знанием, не лез в чужое личное пространство. Разве только, если обладатель (или временный хранитель) сейфа собирался с ним исчезнуть. Но и то не всегда. Люди несовершенны, говорил Сам, а Россия бесконечно щедра, от неё не убудет. А если и убудет материально, прибудет духовно. В этом (он любил цитировать Достоевского) её спасение. Нам – всё (было непонятно, шутит Сам или говорит серьёзно), русскому народу – вера и духовность. Чем меньше собственности у народа, тем выше должна быть его духовность и крепче вера в тех, кто от этой собственности его избавил!»
Цифровой мир начинается с головы гниющей рыбы, зловеще преломляясь в рабах смартфонов и планшетов, превращающихся в андроидов на наших на глазах. Виртуальная реальность заслоняет картинкой оголённые окраины России, вымершие Псковскую и Новгородскую область и дальние регионы. «Когда закончатся нефть, газ и лес, они начнут торговать территориями, – едва слышно (это было незадолго до оздоравливающего визита в Парагвай к индейским шаманам) произнёс господин Герхард, подкатив в инновационном инвалидном кресле к карте России, украшающей стену в его доме в Синтре. – У них не будет другого выхода, потому что они не смогут удерживать и защищать границы. Военная мощь и несменяемая власть воров – вещи несовместные. Верхний вор может захотеть иметь сильную армию, но боковые, нижние и прочие воры не дадут это сделать – продадут, растащат, заболтают, не выполнят. На переходном к продаже территорий этапе их следует поддерживать, давать после каждой уступки послабление, следить за ценами на нефть и алюминий, пускать с деньгами в Европу. Это единственный шанс, – мазнул по карте, как плетью, пляшущей паркинсоновой рукой немец, – решить вопрос с Россией миром. Территории в обмен на продление царской жизни верхушки. Пусть успокаивают себя мыслью, что сдают не кому-то, а себе в новом мире, куда они так стремятся и куда, как им кажется, их пустят. Идеально – растянуть процесс на пару поколений, – начал путать русские и немецкие слова господин Герхард. Ему было трудно долго говорить и ровно, без кашля, дышать. – Но, боюсь, случится блицкриг. Слишком мало времени. Меня списали, моё слово ничего не значит…»
При такой перспективе, излагаемой не врагами России, а своеобразными доброжелателями, знающими, как продлить агонию, Перелесов невольно возвращается к мысли о «новопатриотизме» и абстракции патриотической идеи в стане воров. Тем более, этот клан в разных странах ведёт гибридную войну разными методами, чтобы лишить население земли исторической памяти: «В отчёте о поездке по Скандинавии Перелесов отметил, что процесс ликвидации семьи, как первичной межполовой общности людей, идёт в общем-то успешно, но обратил внимание на недостаточно активное участие местного населения в разрушении и сносе христианских символов – памятников апостолам и святым, фонтанов со святой Бригиттой, соборов, молельных домов».
Русский народ всегда объединялся ради ненависти к чему-либо, размышляет Перелесов, в этом мы сильны. А в любви разобщены и аморфны. «Ненавидеть Россию – старая исконно русская традиция. Высшая, но не последняя стадия этой ненависти – любовь. Правда, до неё поднимаются немногие. Моя биологическая волна уродлива, но это моя волна».
Преодолевая горечь от сознания поражения, нужно быть созидателем, восстанавливать, возможно, не существовавший никогда диалог между властью и народом. Автор не показывает нам праведника – скорее, прагматичного агностика в образе Перелесова, однако такой герой способен на поступок наперекор разрушительным силам, восставшим из ада.
Добавить комментарий