НЕ НАДО СТЕСНЯТЬСЯ АЗИАТЧИНЫ

Рубрика в газете: МЫ – ОДИН МИР, № 2018 / 43, 23.11.2018, автор: Евгений БОГАЧКОВ (Москва)

На днях в Москве в Литературном институте имени А.М. Горького показан сделанный в Якутии фильм «Юрий Кузнецов – взгляд с Востока». Почему взялись за фильм именно якутские мастера?

Как рассказала автор фильма Евдокия Избекова, необходимость такого кинопроекта, с одной стороны, именно в Якутии долгое время витала в воздухе, потому что потери северян в Великую Отечественную войну в процентном отношении от общей численности населения оказались едва ли не самыми большими в Советском Союзе. Практически в каждой якутской семье были погибшие или пропавшие без вести. А вот неочевидная, на первый взгляд, идея показать эту трагедию через призму творчества русского поэта Юрия Кузнецова принадлежала якутскому прозаику Николаю Лугинову. Как узнали киношники, в Крыму на Сапун-горе погиб не только отец Кузнецова, но и родной дядя Лугинова. Настоящая находка для киносценария и прекрасная отправная точка. Но этого оказалось недостаточно, чтобы по сути всю кинокартину посвятить одному поэту… На закате СССР был снят замечательный документальный фильм «Поэт и война» (1990), героями которого стали несколько стихотворцев, хотя стержневыми для сюжета стали именно стихи Кузнецова и история поисков им могилы отца. Кстати, в якутском фильме использовано очень много кадров из той, ещё советской документалки, содержавшей уникальные съёмки живого поэта, однако добавлен якутский колорит, пресловутый «взгляд с Востока», а также современные съёмки его родных мест, интервью людей, знавших и ценивших его творчество. Так что в данном случае имя, судьба, поэзия Юрия Кузнецова впервые стали не просто стержневыми – главными.

После показа фильма мы немного поговорили с Николаем Лугиновым. Начали с вопроса о том, как был выбран герой.

– Во-первых, я был большим поклонником поэзии Юрия Кузнецова, – признается Лугинов. – Вспоминаю его как очень недоступного, трудного для общения человека. Это ощущалось. Но в каких-то случаях он сам шёл навстречу. Вот я был одним из немногих людей, которых он сам привечал, дарил свои книги… Однажды он подарил мне книгу с надписью: «Николаю Лугинову – с приязнью» – как-то так необычно сформулировал. Так что он ощущал со мною, наверное, какую-то общность взглядов, мыслей. Мы с ним говорили порой очень горячо, чем-то возмущались, кого-то хвалили… Честно признаюсь, как бывает в таких случаях, даже и не знаю, о чём именно говорили, но было очень интересно, и почти во всём мы с ним были согласны, всё у нас как-то совпадало…

– А в чём самом главном вы сходились?

– Мне казалось, что он говорит нечто такое, что нельзя выразить словами. А потом уже я понял, что он затрагивал потайные, невыразимые стороны жизни. Нечто такое, что словом нельзя передать, а он умел это делать через какие-то отражённые звуки, образы. Это великое таинство. Он не просто что-то описывал – а показывал иную реальность, инобытие.

– Считается, что Юрий Кузнецов очень русский поэт. Интересно, насколько мир его поэзии, его образов близок к якутской культуре, психологии, природе?

– Раньше я этого не понимал. Но в том-то и дело, что во многом очень близок, и не просто к якутской – берите шире! Ведь якутская культура в основе своей тюркская, более того – древнетюркская. Самая древняя тюркская культура сохранилась и сосредоточилась именно у якутов, потому что у них сформировалась своего рода консервированная реальность из-за того, что не было соседей и не с кем было общаться. Оказывается, общение не только обогащает, но и выхолащивает. Да, оно даёт развитие этносу, но во время развития он теряет какие-то изначальные корни. Поэтому якутская культура из тюркского мира, из древнего хуннского мира сохранила самые первозданные понятия. Огромное количество вещей, которые могут быть загадкой для многих народов, в том числе и для русского человека, становятся понятными через якутскую мифологию. Например, кузнецовская строка про осиновый листок, который дрожит на дубу (баллада Юрия Кузнецова «Четыреста» (1974), лёгшая в основу фильма «Поэт и война», а во многом также и нынешнего фильма «Юрий Кузнецов – взгляд с Востока», начинается строками: «Четыре года моросил, /Слезил окно свинец. /И сын у матери спросил: /– Скажи, где мой отец? / – Пойди на запад и восток, /Увидишь, дуб стоит. / Спроси осиновый листок, Что на дубу дрожит….» – Евг.Б.). Почему осиновый? Осина считается деревом, которое связано с потусторонним миром. Это всё не случайно. Понимал ли это сам Кузнецов, я не знаю. Величие поэта в том, что он пишет наитием, и у него случаются откровения, связанные с глубокой древностью, какими-то архетипами, в том числе с пресловутой азиатчиной. Вот, например, образ вихря в стихах Кузнецова про отца (имеется в виду «столб клубящейся пыли» в стихотворении 1972 года «Возвращение». – Евг.Б.). Вихрь – это проявление опять-таки потустороннего мира. Расскажу такую притчу. Как-то наблюдали мы со стариками-якутами, как вихрь несётся по трассе. А трасса раздваивается – тут проложена новая трасса в объезд, а там – старая, заваленная деревьями. И этот несущийся вихрь вдруг приостанавливается на развилке, как будто думает, куда ему дальше пойти. И, не доверяя новой дороге, идёт по старой, заваленной. А старик, с которым я стоял, говорит: «О, это старый, древний человек ходит…». То есть он догадался, что это дух прошёл в образе вихря! А как вы это иначе объясните? Почему вихрь так весело и неудержимо нёсся и вдруг приостановился? И вот таких мифических, потусторонних вкраплений очень много в поэзии Кузнецова. Я же не обо всём сказал в фильме…

– В вашем фильме есть такой момент: вы поднялись на Сапун-гору и раскладываете там какие-то вещи, еду, словно, жертвенник готовите, сыплете зерно вокруг, кладёте рыбу… Что это значит?

– Это обряд подношения духам природы. Потому что в том месте погиб не только отец Юрия Поликарповича, но и мой родной дядя. Так что я сделал такое подношение. Там жареные караси с моих родных мест, чай, табак и, конечно, водочка. А самое главное – мешочки с якутской землёй. Помните, в фильме есть ещё якутская бабушка, которая похоронила шестерых сыновей, положила на месте их гибели мешочки с их родной землёй. Мы верим, что они там ждут свою родную землю…

– Есть ли у вас ещё планы, связанные с кино?

– Нет, кино – это достаточно редкий опыт. Пока никаких планов и готовых сценариев для кино у меня нет. Но вот эта работа по Юрию Кузнецову так быстро и всецело меня захватила, что я буквально ни о чём другом не мог думать. У меня так и стучало в голове: «Надо сделать! Надо сделать!». При этом я не был в себе уверен. Потому что я ведь прозаик и ничего не соображаю в поэзии (говорю это не от ложной скромности). Однако я, может быть, ощущаю нутром больше некоторых людей, потому что я много знаю древнего, забытого, прослеживаю глубокие связи между народами. В русском характере, в русской мифологии очень много азиатчины. Она, как правило, не выпячивается или даже вычищается, потому что её принято считать каким-то постыдным элементом. И исследований на эту тему почти нет. Вместе живём, но как бы стесняемся этого. Так что эта тема присутствия азиатского в русской культуре ещё ждёт своих исследователей…

– А над чем вы сейчас работаете?

– Мне семьдесят лет. Пора бы уже угомониться… Но я продолжаю. Неохота особенно об этом говорить, пока это всё не закончено… Но, конечно, я продолжаю писать на исторические темы, которые при этом очень сильно соприкасаются с нашим временем. Это снова военная тема (я уже как-то отвык писать про обыденную современную мирскую жизнь). Пишу опять исторические повести про хуннскую войну, об этих разбойниках…

– Сейчас Литинститут вроде собирается открыть Дом национальных литератур. С вами говорили по этому поводу?

– Да-да. Планируется создать группы переводчиков по разным народам России. В том числе они хотят организовать якутскую группу. И мы им обязательно поможем в отборе, проведении конкурса. Это очень благое дело. Вообще перевод имеет огромное значение не только культурное, но и политическое. Ведь перевод объединяет народы. И проколы, которые возникли у России во внешней политике, стали во многом результатом того, что когда-то сэкономили на поддержке русскоязычной литературы в той же Грузии, в Прибалтике и т.д. Просто бросили всех. И много ли выиграли от этого? Наоборот! Ведь вся научная литература, вся художественная, вся мировая – была на русском языке. А такую библиотеку, какая была в советское время, да и до сих пор есть, на русском языке, на английском не соберёшь! Вот этого зачастую не понимают в России, да и на местах – в бывших республиках СССР – тоже.

– Хорошо бы, чтобы Дом национальных литератур появился в реальности, а не на словах.

– Я тоже этого хочу.

– Полгода назад у вас в Якутии появился новый губернатор – Айсен Николаев. Как бы вы оценили его с точки зрения поддержки культуры, внимания к писателям? Есть ли какие-то перемены?

– Это человек очень трезвый, реалист. Он понимает важность культуры. Будучи мэром Якутска, он тоже её поддерживал. И я просто уверен, что он и дальше всерьёз возьмётся за это дело. Конечно, важнейшая здесь проблема, как я уже сказал, – это переводы. Без переводов литература по сути не существует. Только при переводе проявляется качество произведения. Когда переводится бездарная вещь, то она осыпается и исчезает, как песок сквозь пальцы. А талантливая вещь остаётся.

– А что сейчас происходит в якутской литературе? Можете, выделить каких-то более-менее интересных молодых писателей?

– Есть молодые. Я бы отметил Гаврилу Андросова. И ещё прозаика Анатолия Слепцова. Это хороший писатель.

– Вы, помимо прочего, возглавляете в Якутске Литературный музей им. Платона Ойунского. По вашим данным, Ойунского достаточно ли знают хотя бы в самой Якутии?

– Конечно, не все знают, его надо пропагандировать. Время сейчас такое клиповое, что молодые люди читают вроде бы много, но читают в соцсетях, в интернете – отрывками, кусочками. И сознание у людей разорванное, клиповое. Всё, что они читают, как правило, состоит не более чем из пяти предложений, а на шестое внимания уже не хватает…