Непридуманная мельница

Рубрика в газете: Поэтический альбом, № 2022 / 50, 29.12.2022, автор: Виталий МОЛЧАНОВ (г. Оренбург)

СТРЕКОЗА

 

Задёрнуты шторы. Закрыты глаза.

Предчувствие нави.

Над камнем замшелым кружит стрекоза.

Прогнать ли, оставить

Её в смутном сне? Он, похоже, и сам

Недолго продлится.

Послушные вызову, как по часам,

Являются лица

Из утренней дымки, размытой лучом,

Так зримо, бесспорно,

Как будто бы дверь отворили ключом

В мир жизни повторно

Родные до плача, до спазма души.

На пике страданья

Я прошлым, как током, внезапно прошит.

Гляжу в очертанья

Сквозь сжатые веки – закрыты глаза

Ладонями нави.

Зелёной искрой мельтешит стрекоза –

Преследует, давит

Почти невесомой своей четверной

Пульсацией крыльев.

Я руки тяну, прикоснуться б одной…

Рыдаю в бессилье.

Прижаться губами, хотя бы сказать,

Что мной не сказалось.

Я сердцем тянусь… Вот отец мой, вот мать.

Не тронула старость,

И смерть не мазнула ещё белизной

Любимые лица.

Над камнем замшелым кружит стрекозой,

Мерещится, снится,

Висок сединой запорошила вмиг

Не зимняя замять –

Приходит, в обличье закутав свой лик,

Сыновняя память.

 

 

СЫН

 

Летает пыль по закуточкам,

Свисает паутины клок.

Довольна мать – она с сыночком

Побелит завтра потолок,

И наведёт порядок в доме.

Приехал сын… Он рядом, тут.

Кукушка скрипнет в полудрёме:

«Часы не скоро заведут».

– Как долго я ждала, Олежка,

К стеклу прильнув горячим лбом.

Вокзал-то рядом, что за спешка,

Билеты выкупишь потом.

Ещё успеешь в путь обратный,

Сынок, подольше погости.

Рукавчик кацавейки ватной

Зачем-то скомкала в горсти.

И слёзы вымерзли в морозы,

Остатки выплеснув тепла.

В старинной вазе ветвь мимозы –

Соседка, видно, принесла.

– Не болен ли, сынок любимый,

Как внук, невестушка моя?

Вернул бы Бог частичку силы,

К тебе б слетала за моря.

Но ничего, теперь мы вместе,

Жаль только папы с нами нет…

… Кукушка дёрнулась на месте,

Когда сорвали шпингалет,

Вошли в квартиру тёти Лены –

Она лежала на полу

Совсем одна… Синели вены…

Лишь пыль комочками в углу,

И паутины клок небрежный

Свисал, как вымпел, с потолка.

– Каким, ты маленький, был нежным.

Как рвался к нам издалека…

 

 

КОШКИ

 

                                  Виктору Фёдоровичу

 

По памяти вдоль, как по ровной дороге,

Неспешно бредут стариковские ноги,

И палочки стук раздаётся в ушах.

А рядышком кошки, голодные кошки,

В пакете – кастрюльки да чистые плошки,

Для каждой своя… В каше тёплой и щах

Не густо обрезков колбасных и мяса –

Но пенсии мизер для среднего класса

Достаточен толк понимать в овощах.

 

Бездомным животным к чему разносолы?

Вот котик с бельмом на глазу, невесёлый,

Был изгнан во двор за увечье своё.

Старик сердобольный приветил страдальца,

И плошка с обедом нашла постояльца –

Завидует с голых ветвей вороньё.

Судьба человечья так схожа с кошачьей:

И нас выгоняют, и мы горько плачем,

Меняя меха и шелка на рваньё.

 

Лет десять, день в день, не смотря на погоду,

Хвостатому нёс пропитанье народу

Седой человек, а потом перестал…

Ушёл навсегда, и теперь в райских кущах

Для Божьих котят варит кашу погуще

И щи, раз нектар по знакомству достал.

А здесь, на Земле, молодая соседка

Вдруг с плошками вышла в нарядных балетках,

В добро превращая презренный металл.

 

 

КОЛОБОК

 

Не кляни судьбу напрасно, городской рисуй лубок.

Помнишь сказку: утром ясным покатился Колобок

По дорожке из окошка, сквозь туман, и пыль, и дым.

Вились роем злые мошки надо лбом его крутым.

Надкусили в серединке, махом выели кусок –

К бабе с дедом на картинке возвратился Колобок.

 

Не высок, скорее низок, круглый, как ни посмотри.

У него волшебный список – деда три да бабки три.

Одному купить картошки, а другому – молока,

Третьей сахара немножко, манки, свёклы… В кулаках

Сжаты ручки от пакетов – крепок он и коренаст,

Весь в трудах зимой и летом, вам последнее отдаст.

 

Не откажет ни знакомым, ни соседям, ни друзьям.

Помощь близким – аксиома, помощь дальним видел сам.

Вечно крутятся собаки под ногами Колобка,

Бесприютным носит «наки»: корки, кости из кулька,

Сахарок всегда в карманах: «Подходи, собачий люд!»

Урезонит самых рьяных: «Слабым тоже есть дают!»

 

На судьбу пенять напрасно, если дырка в голове.

Так случилось: утром ясным, городской поверь молве,

Укатили санитары прямо в дурку Колобка,

Не теряя время даром, подлечить его слегка…

… Он вернулся, встрепенулся, обратился к списку дел!

Я, здоровый, сразу б сдулся, так бы в жизни не сумел.

 

 

ЖЕНЯ

 

Показала осень зубы – зябко стала по утрам.

Первый месяц, самый глупый, предрекает зиму нам:

То дохнёт морозом в лужи, то нырнёт за воротник,

Пыльный смерч в момент закружит… Так изменчив, многолик

День сентябрьский с позолотой края солнца в рвани туч.

Шаркнут бабушкины боты по асфальту: «Хуч да хуч».

Невеличка, как сухарик, на сединах – капюшон,

А под курткой – словно шарик. Может быть, такой фасон?

Нет, клубком свернулась Женя, крошка Женя, той-терьер.

Плавно бабушки движенье, боты мерят длинный сквер,

Прижимает Женю к сердцу и бормочет на ходу:

«Нам, старушкам, надо греться, я сейчас домой пойду.

Погуляли, Женя, хватит, сокращаю моцион.

Пусть бумажки ветер катит, гонит мусор на газон».

Не хозяйка, а подруга, каждый раз один маршрут.

– Что-то слышать стала туго, ноги тоже не идут,

Не сдавайся быстро, Женя, нам с тобой вдвоём скрипеть…

…Туч неспешное круженье, осень красит листья в медь.

«Хуч да хуч», – шепнули боты и потопали в подъезд.

Бабушка нальёт компота, Женя каши ложку съест,

Включат древний телевизор и залягут на кровать.

До сентябрьских ли капризов, лишь бы утром вместе встать…

Показала зубы осень – из Урала воду пьёт.

Бабье лето мы попросим, пусть скорее к ним придёт.

 

 

МАЛЬБОРО

 

– Слышь, не кури до фильтра, дай затянуться тоже…

Время ночного флирта бомжика с мятой рожей.

Сучьями хрустнув гулко, чёртиком на тропинку

Выскочит за окурком и шуганёт блондинку.

 

Раненою газелью прянет бедняжка к свету.

Смрадной пахнув шинелью, вцепится в сигарету

Хищник помоек близких и травоядный дальних

С паспортом без прописки в жути трущоб вокзальных.

 

Тщательно забычкует, вежливо заслюнявит,

В «Маrlboro» пачку сунет, зависть вызвав у пьяни.

Молод, сильнее прочих, впаянных в днище жизни.

… папа разнорабочий, мама на даче киснет.

Вроде имеет предков… Но потянулся к швали.

Тут он, парняга крепкий, щедро люлей навалит

Тем, кто слабей и плоше, их в кушырях не мало,

Еле таскают мощи. Мальборо – погоняло.

 

Поезд сменяет поезд, быстро мелькают ноги.

Наша печальна повесть – встретит перрон убогих,

Вытолкнет в Завокзалье, рядом с опорным пунктом

Сад станет местом спальным даже дождливым утром,

 

Даже промозглой ночью, лютой зимой в морозы,

К жаркой трубе прижавшись, сушат бомжихи косы.

Кто-то замёрзнет насмерть, кто-то в больничку ляжет.

Мальборо примет мать и… вам он о том не скажет.

 

Боже, храни убогих, дай подаянье нищим,

Ты намечаешь сроки и наделяешь пищей!

Я не жалел копеек и не судил пропащих,

Средь гопоты, злодеек, Мальборо – ненастоящий.

 

Нищую бил девчонку: «Сволочь, встань на колени,

К людям тяни ручонку, не потерплю я лени!»

Врезал тогда я гаду прямо с ноги в подбрюшье,

Жертву земному аду не принести бездушью –

 

Чёрному и тупому – ищущему триумфа.

Словно бычок бухого, Мальборо пал на клумбу.

Больше его не видел на привокзальных тропах,

Едет девчонка в Питер, стыков слушая ропот.

 

Скинулись, кто сколь может, – с бабушкой встретит лето,

Мальборо, ты ничтожен, гадость – не сигарета.

Бдительный полицейский смотрит не дальше жала,

Стырил бушлат армейский жулик у касс вокзала.

 

 

ШАМАН

 

На его немытой шее – банка «Пепси», амулет.

Бьётся юность в тощем теле, cам же выглядит, как дед.

Волос сед, тесёмкой схвачен, вместо бубна – барабан.

Пыль столбом – в шинели скачет городской дурак Шаман.

 

Час рассветный – для камланья; у фонтана босиком –

Словно жертва на закланье; в дробном танце круговом,

Плачет, морщится, смеётся под затейливый мотив.

Вдруг к прохожему метнётся, бормоча речитатив:

 

«Мир – тайга, вы все не люди – волки, рыси и песцы.

Крови мало? Так добудьте – жрите слабых, подлецы.

Люди – звери, в сердце – тундра: мох, лишайник, мерзлота.

Сколько дерзких, тонких, мудрых провалилось в бездну рта?»

 

Кто-то в страхе отшатнётся, тыча пальцем в телефон.

Кто-то громко рассмеётся, кто-то врежет сапогом.

Тёмно-синий с красным кантом, взяв Шамана за бока,

Мелочь стащит, после, франтом, пропоёт: «Весь мир – тайга».

 

На работу люди-тундры, шаг ускорив, проскользнут.

Равнодушной, снежной пудрой чумы-души заметут.

Как медведь в углу таёжном – cпит Шаман, обняв сосну.

Мaша-школьница, возможно, завтрак свой отдаст ему.

 

 

КСЕНЯ

 

Дождик наметал стежки – стариковские шажки

Пыль срезают, словно ножницы, с асфальта

И подбрасывают вверх… Мимо позабытых вех

Дед идёт, слезится глаз потухших смальта.

 

В кофту женскую одет, в паре сношенных штиблет

И на брюки нацепил зачем-то юбку.

То ли холодно ему, то ли бросил кто в суму

Подаяние – сыграл с убогим шутку.

 

В тучу сбились облака, солнце заслонив, пока

Резвый ветер не порвал бродяжек в клочья.

С интервалом в пять секунд ноги дряблые бредут.

Ты куда свои стопы направил, отче?

 

Блики – на боках машин. «Потребляйте», – город-джинн,

Распахнув объятья, заклинал коварно:

«Душу есть где расплескать, в долг бери – негоже ждать.

Прогоришь, ну, значит, брат, такая карма».

 

Мчалась в поисках бабла тротуарная толпа,

Закоулков городских дурное семя.

Дед ей шёл наперекор, сам с собой вёл разговор:

– Божий раб Андрей почил, теперь я Ксеня.

 

Наваждением влеком, вспомнил: раньше, за столом

В петербургской блинной, слышал я легенду,

Что у Ксеньюшки Святой муж скончался молодой,

И она мундир надела с позументом.

 

Красный верх, зелёный низ… Не причуда, не каприз,

Мужним именем звалась теперь – Андреем.

Всё до нитки раздала и босая, без угла,

В мир пошла она, чтоб сделать мир добрее.

 

Оренбург – не Петербург… Tри столетья прочь… Hо вдруг

Это промысел, достойный быть в скрижали?

Ты Блаженный, не чудак?.. Дед исчез, не подал знак.

Снова пыль к асфальту капли пришивали.

 

 

ЙЕТИ

 

У него тепло в котельной. За получку, не по сдельной, –

отдежурил и бреди себе домой.

В магазине взял бутылку, намотать чего на вилку,

и, как дайвер, погрузился в выходной.

Холодок житейской стужи ущипнул разок за уши

да наткнулся на седой, колючий мех.

Неустроенность-позёмка под колени ткнула ловко,

но решила: «Рано праздновать успех».

Давит пол нога в ботинке, бьют по рюмке зубы-льдинки,

ночка-стерва навалилась на окно

негритянской полной грудью, – жизнь течёт с привычной мутью,

как вода из крана в раковины дно.

Западает выключатель, не шумит обогреватель,

в саркофаг из пыли спрятан телефон.

Вслед за соткой – хруст солений. Щель ответила гуденьем –

жулик-ветер залезает на балкон

– Где же вы, жена и дети?.. Он не дайвер – дядя-йети,

гуманоид в толчее панельных гор

У подъезда – cнег с ладошку, не найдёшь удачи крошку.

Oбронил давно, а кто-то ловкий спёр.

Может, на другой планете ждёт героя тётя-йети,

ловит взглядом каждый встречный космолёт?..

… Неoбычное – случайно, голова мечту качает,

и урчит тревожно двигатель-живот.

Руки – в перьях?! Это ж крылья! Над землёй, над снежной пылью,

над трубой, что пар, как cливки, в тучу льёт,

он несётся. Жулик-ветер подгоняет – небо третье,

небо пятое, седьмое. В звёздный лёд.

Точку ставит понедельник. На окладе он, не сдельник,

ковыляет, мешковата шкура-драп.

Разведён, потаскан трошки, – жёлтым взглядом, как у кошки,

провожает c укоризной встречных баб.

 

 

ЯЩЕРКА

 

Поскользнёшься на мокром, споткнёшься о сушь,

С края жизни слетая.

Между градом и степью – лишь скорбная глушь.

День родительский мая

Вслед за туфлями бросил вдогон башмаки,

По асфальту – покрышки.

Выше пояса нынче взросли сорняки,

Граблей ждут и мотыжки.

Изумрудная спинка да белый живот

И янтарные глазки –

Тихо ящерка возле могилок живёт,

Как хранитель из сказки.

Не боится меня – подбегает к ногам

И стоит, не уходит.

Делит горькое горе со мной пополам,

Не мешает работе.

Заскорузлые стебли в колючих шипах

Под ударами гнутся.

Всё едино – и слёзы, и пот – на губах,

И мозоли на руцех.

Кладенцом я взмахну: «Раззудись-ка, плечо,

На Горыныча шеи!»

Засвистел, вдохновляя на подвиг, сверчок

В куширях у аллеи.

Две свечи восковые сгорели давно

В недалёкой часовне.

Распакую припасы, открою вино,

Хлеба дам ей, как ровне:

– Кушай, ящерка, милый мой сторож могил,

Помяни маму с папой.

Сорняков – змей-горынычей – я победил

Не мечом, так лопатой…

Поскользнёшься на мокром, споткнёшься о сушь,

С края жизни слетая.

Между градом и степью – лишь скорбная глушь

И печаль вековая.

Старикам я отвесил поклон поясной,

Обошёл животинку.

Солнце гладило жарко, прощаясь с весной,

Изумрудную спинку.

 

 

* * *

Устанет день, в печаль оденется

Злой тучей промокнёт глаза,

А колесо в запруде мельницы

Вдруг время повернёт назад,

Разбаламутив зелень донную,

Швырнув на лопасть горсть песка.

Взгляну на воду незнакомую

С дощечек старого мостка.

 

Кувшинки вздрогнут, гладь искристая

Коснётся пальцев низких ив.

И прошлое почую близко я,

Себя подростком ощутив.

Качаются на волнах памяти

Попутчики моих дорог.

Как вы попали в сумрак заводи,

Кто вас вернуть на свет помог?

 

Как ярко было то, что смолоду

Дарила жизнь нам ни за что.

Теперь седую чешешь бороду

И совесть кутаешь в пальто,

Переживая расставания

И встречам радуясь опять,

Поверив колесу желания

И повороту жизни вспять.

 

Скрипят дощечки, туча брызнула,

Окрасив день в тревожный цвет.

Не суждено начать всё сызнова

В расцвете лет, на склоне лет.

К чему придуманная мельница

У кромки сонного пруда –

Мурашками по коже стелется

Вся в ряби прошлого вода.

 


Виталий Митрофанович Молчанов – директор областного Дома литераторов им. С.Т. Аксакова, председатель Оренбургского регионального отделения «Союза российских писателей», член Творческого совета Ассоциации союзов писателей и издателей России. Организатор Международного фестиваля содружества национальных литератур «Красная гора» и Всероссийского семинара-совещания молодых писателей «Мы выросли в России», проводимого в пяти федеральных округах страны.

Автор восьми поэтических сборников. Произведения переводились на белорусский, польский и украинский языки.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован.