Парадоксы и реальное дело
(Памяти Владимира Лазарева)
Рубрика в газете: Final Memoria, № 2024 / 30, 09.08.2024, автор: Евгений БЕНЬ
7 мая этого года в штате Калифорния на 89-м году жизни скончался Владимир Яковлевич Лазарев, поэт, прозаик и публицист, историк культуры, автор многих книг, написанных в разных жанрах. Создатель текстов для ряда песен, в том числе одного из вариантов для марша «Прощание славянки». Когда-то в России в гуманитарных кругах он был на слуху, но за последние четверть века оказался подзабыт, и здесь его уход остался незамеченным.
Всё-таки Лазарев был удивительным явлением. Писателем, обладающим даже, можно сказать, своим сокровенным чувством слова. Имел определённый искромётный дар. И начитан был весьма разносторонне (можно позавидовать широте охвата). Притом был лишен способности к какому бы то ни было терпению, не говоря о систематическом труде. В советские времена с природной наследственной смекалистостью научился шуметь в нужном месте в нужное время – шуметь громогласно, но, отчётливо продумывая слова, чтоб резонанс был нешуточный, но самому выйти сухим из воды. Таким образом по его инициативе был создан целый ряд общественных советов по культуре, библиотечному делу, сохранению исторической памяти… Его начинания фонтанировали и действительно по присущему ему наитию довольно часто соответствовали острой общественной потребности. И в силу того ряд из них был доведён до конца. Только по большей части не им самим, а теми, кто включился в орбиту такого дела. При этом часто шума ради он произносил разоблачительные речи и по поводу тех, кто их заслужил, и по поводу людей, не совершивших ничего того дурного, в чём он их обвинял.
Он был среди самых убеждённых русофилов, коих мне довелось встретить. Но, в отличие от других, русофильство своё подчёркивал особо, что, впрочем, не помешало, когда предоставилась такая возможность, в 1999 году эмигрировать в США. Для многих из знавших его тогда это стало полной неожиданностью. Живя в Калифорнии, продолжал работать над стихотворениями и прозой и делился с представителями русскоязычной общины воспоминаниями о своей бурной деятельности в России на ниве культурного просвещения.
Что же касается редакторского и составительского ремёсел, тут он был амбициозен и совершенно беспомощен из-за элементарной взбудораженной неусидчивости. Хотя некие неоформленные идеи бродили в его голове, и каким-то, кажется, невероятным образом из них потом иной раз получались сборники поэзии или публицистики – опять же по факту в малой степени сделанные его руками.
Будучи очень реактивно реагирующим на обстоятельства и в то же время чутким к себе и мнительным, в силу названных причин он был буквально обуреваемым всевозможными комплексами – среди коих водилась и зависть, переплетающаяся со слепой страстью приписать себе целиком то позитивное, к которому случалось не так уж редко прикоснуться – в силу недюжинной его интуиции. Отсюда – и тяготение к неуклюжему интриганству.
Но, можно полагать, в эпицентре этих свойств достаточно неординарного человека был его вызывающий яростный отказ от собственного еврейства. Более того, когда-то он считал необходимым требовать подобного отказа и от других. Во имя Правды, как он считал. Когда мне случилось бок о бок «прожить» более пяти лет с Лазаревым в редакции журнала «Наше наследие», он изредка и с немалым трудом заставлял себя прочитать текст, но зато пытался ревностно отслеживать, чтобы ни один материал не был подписан фамилией еврейского происхождения, – в таких случаях он неистово требовал заменить фамилию на благозвучный в его понимании псевдоним. На вопрос же, откуда у него самого в паспорте двойная фамилия Лазарев-Мильдон, впадал в гневное раздражение. Наряду с тем в его речи мелькали отголоски идишского произношения. Скажем, часто вскрикивал за глаза про того или иного человека: «Да он сумашедчий!», «Мерзавэц!»
В жгучем для него вопросе он оказался в парадоксальном приближении к лжемессии XVIII века Якову Франку, сначала перешедшему в ислам, далее – в католичество; однако же волею судьбы в православие Франка, в отличие от Лазарева, так и не взяли. Лазарев в том же смысле, как Франк, был не знающим удержу взыскующим Правды Града грядущего. А на самом деле дорога к такому Граду – терпение, терпение, терпение… И не иначе.
А прекрасные песни известных композиторов, написанные на его проникновенные стихи, в России знали миллионы, да и поныне многие помнят. Назовём толику из них: «Русское поле», «Как не любить мне эту землю…», «Мальчишкам снятся бригантины…», «Шум берёз слышу…», «Листопад», «Ясные светлые глаза», «Не остуди своё сердце, сынок!», «Ночной разговор»… И это, несомненно, останется как самое что ни на есть реальное – главное дело Владимира Яковлевича Лазарева.
Мой покойный друг народный поэт Кабардино-Балкарии Магомет Мокаев дружил с “Володей” Лазаревым и очень хорошо о нём отзывался! Вечная память ушедшим поэтам, они украшали нашу жизнь!