ПОД НОЛЬ
Рассказ
Рубрика в газете: Печатаем по рекомендации Михаила Попова, № 2018 / 47, 21.12.2018, автор: Ксения НАУМКИНА (ДВОРЕЦКАЯ)
Снаряд в одну воронку
два раза не падает
I.
В тёмное время суток, а особенно ночью, человек больше подвластен чувствам, чем рассудку, и ему проще говорить о самом главном. Сами собой приходят нужные искренние слова, а написанный текст обретает живительную силу. Маша писала по ночам, и, действительно, всё, что она писала, дарило надежду. Она писала ночью ещё и потому, что дни были заняты – Маша проводила их возле своей лучшей подруги, ожидавшей операцию по удалению злокачественной опухоли. Началось всё с того, что Аня жаловалась на боли в животе, и по настоянию Маши пошла в больницу. Маша ходила с ней к гастроэнтерологу, на УЗИ и на рентген. Едва сдерживая рыдания, пошла с Аней и её родителями к онкологу, а потом на биопсию. Подавая пример бодрости духа при людях, оставшись одна, Маша плакала почти всё время от мысли, что лишится подруги, что умрёт человек, с которым было так хорошо. Ожидание результатов Аниной биопсии было тяжёлым временем для Маши, но диагноз оказался не приговором. Врачи объяснили Ане и её родителям, и Маше, что вторая стадия – обратимая, что после операции и курса химии Аня станет здоровым человеком. Нужно быть готовым к тяжёлому периоду лечения и восстановления, но думать только о хорошем.
Эти слова преобразили Машу – она поставила себе цель, и ни за что бы от неё не отступила. В своём блоге она писала: «Мы сами должны стать сильнее. Возможно, это самое важное, что мы сможем сделать в своей жизни. Чувствовать нашу любовь, нашу поддержку, нашу веру в лучшее – для наших близких так же важно, как и помощь врачей». Она завела блог недавно, после результатов Аниной биопсии, но читали её почти триста человек. Маша сама прочитывала почти все статьи в интернете на эту тему и общалась на форумах для больных и их близких.
Маше было сложно – Аня постоянно была мрачной, не откликалась на шутки, часто начинала плакать.
– Зачем они меня резать хотят…– тянула Аня, потускневшая и осунувшаяся.
– Как зачем!? Как зачем!? – махала руками Маша, – я сто раз тебе говорила, операция – это очень хорошо! Это значит, что тебя вылечат! Опухоль вырежут, химией зачистят – и нет у тебя болезни. А уж восстанавливаться – восстановимся!
Маша не позволяла унывать и Аниным родителям, тоже потускневшим и осунувшимся:
– Вы вообще не имеете права расстраиваться! Вам запрещено грустить! Только хорошие мысли, только позитив!
Анина мама молча выслушивала Машу, глядя сквозь неё, папа отвечал иногда грубовато, но Маша всё понимала. Она писала: «Человеческая слабость и страх перед неизвестным, часто принимает вид суровости или отрешённости, но мы не должны обращать на это внимания».
Редко Маша сама начинала сетовать:
– Это ты из-за переживаний… расстраивалась из-за сессии – и вот на тебе! Да пусть бы сгорел этот универ, без дипломов люди ещё лучше устраиваются!
Но Маша быстро брала себя в руки, и переключала свою подопечную на нужную волну:
– Слава богу, я тебя в больницу догадалась отправить! Я прямо как чувствовала, что тебе надо к врачу… слава богу, вовремя нашли! Теперь точно всё будет хорошо! Ты даже не заметишь, что у тебя что-то вырезали. Через год не поймёшь, из-за чего расстраивалась!
После операции Маша обнимала и целовала Аниных родителей, как никогда своих. В тот вечер она опубликовала статью: «Есть ли счастье выше, чем услышать, что операция прошла успешно». Когда Аня вернулась из больницы домой, у всех было настроение победителей, и был устроен праздничный семейный ужин, на котором Маша считала себя неотъемлемой частью.
II.
Маша с Аней были знакомы давно – они вместе учились в школе. Случайным образом, каким в большом коллективе распределяются люди, особенно подростки, на маленькие группки, они всегда оказывались с разных сторон, и по-настоящему никогда не общались. В них было общим тщеславие, требовавшее отличной учёбы, но это не становилось поводом ни к соперничеству, ни к товариществу. Даже на последнем звонке, где каждого охватывает смесь сентиментальности с серьёзной тоской по привычному укладу и школе, ассоциируемой с детством, они остались верны своим группкам, не сказав друг другу и пары слов. Но они разговорились на награждении медалистов, где у обеих не было других знакомых и было от этого неуютно, и выяснили, что хотят поступить в один университет, на одну специальность. В течение июля в списках абитуриентов Маша отслеживала кроме своей, и Анину фамилию, и когда обе поступили, годы раздельного существования в школе стали представляться Маше годами нежной дружбы. Отношения с прежними подругами незаметно быстро растаяли, а в группе, в которую поступили Маша и Аня, больше не было девушек (на весь энергетический факультет их было не больше сорока), и каждая заменяла другой широкий круг общения.
Первые месяцы учёбы они лишь хорошо проводили время вместе и обсуждали темы, остро волнующие всех молодых девушек, но сессия сделала их настоящими друзьями. Не оставив здорового тщеславия, обе девушки стремились только к оценкам «отлично» и готовились к сессии со спортивным азартом, но столкнулись с трудностями, которых не ожидали. Преподаватели обычно ставили всем девушкам тройки, не требуя ответов, «автоматом» (это все знали от старшекурсников), но претензии девушек на пятёрки их неприятно удивляли. Они махали рукой и заводили разговор о женском предназначении при малейшей запинке, и при ответе, за который юноше уверенно ставили «пять», Маше или Ане снисходительно предлагали «четыре». Девушки не соглашались, расстраивались, но учили больше и глубже, приходили с каждой контрольной и курсовой по несколько раз, и добивались пятёрок. Преподаватели, на самом деле не злые, и не имевшие желания нарочно снижать девушкам оценки, в итоге соглашались и ставили «пять», добродушно посмеиваясь. Но борьба девушек за оценки, а особенно успешность этой борьбы, вызывали раздражение у парней, не сомневавшихся в своём лидерстве на «мужской» специальности, и Маша с Аней чувствовали это. К совместной работе над лабораторными, расчётно-графическими, контрольными и курсовыми, подготовкой к экзаменам, прибавлялось ещё и моральное противостояние духу мужского превосходства – и девушки всё больше ценили друг друга.
– Мы с тобой – слаженная боевая единица, – шутила Маша.
Они остались неразлучны и на третьем курсе, и в сессию просиживали ночи за учебниками, с упорством, поддерживаемом друг в друге. Но Маше было скучно. В школе она думала, что яркая и насыщенная жизнь ждёт её после выпускного: учёба будет означать открытия в науке, студенческие мероприятия – незабываемые приключения, а Машиной любви будут добиваться самые достойные мужчины. Будущее представлялось Маше круговоротом страстей и событий, в которых она играет важнейшую и благороднейшую роль. Но как только Маша привыкла к сложному маршруту до университета, жизнь вошла в обыденную колею, и, сдав сессию, Маша уже знала всё, что с ней может произойти. Когда с Аней случилась беда, Маша не раздумывая, вместе с ней написала заявление об академическом отпуске. Они вернутся в университет через год, в другую группу, ещё более повзрослевшие и сплочённые.
III.
Спустя три месяца после Аниной операции Маша написала в блоге: «Быть всё время весёлым и сильным – очень сложно, но это моя обязанность. Как бы я не устала, как бы мне всё не надоело, я должна улыбаться, и поддерживать свою подругу». Маша действительно очень уставала – даже ободряющие наблюдения врачей не могли отвлечь Аню от рассматривания последствий химиотерапии. У Ани недоставало сил думать о здоровом будущем, и не было цинизма, чтобы радоваться, сравнивая себя с другими больными. Аня тяжёлым взором следила за рассохнувшейся кожей и тусклыми прядями, остающимися в ладони, если провести ей по голове. Забыв в разговоре какое-то слово, она принималась плакать, и не могла остановиться, оплакивая своё тело и свою жизнь. Маша была готова бесконечно повторять, что всё это временно, и скоро всё наладится, но ощущала слабость слов. Продолжая изучать любую информацию, связанную с Аниной болезнью, в том числе и художественную, Маша искала средство, которое бы заставило Аню стать сильной.
Идея побриться налысо была не нова, но выглядывая на Машу с разных фильмов и форумов, наконец, увлекла её. Маша понимала, что Аню больше всего пугает выпадение волос: Аня, как любая девушка, боится своей некрасивости, тем более это делает её болезнь очевидной каждому. Преодолеть этот страх – огромный шаг вперёд. Как только Маша всерьёз задумалось об этом, у неё сильнее застучало сердце. Она сделала запись в блог: «Иногда действие сильнее слов», и пообещала себе, что следующей будет запись с фотографией.
Маша тщательно продумала новый образ: от некоторых вещей придётся отказаться, и больше времени уделять макияжу – весь акцент будет на глазах, и не забывать держать спину прямо. Она заказала шикарное откровенное платье, и кожаную куртку, но в целом гардероб её устраивал. На заставку телефона Маша установила фотографию лысой Сары-Джессики Паркер. Очень тянуло писать в блог – но она держала данное себе обещание. С Аней Маша тоже не обсуждала свой план – Аня всё равно не способна сейчас самостоятельно принимать решения.
В парикмахерскую Маша записалась на субботу, и засыпала в пятницу полная решимости, но ноябрьский дождь утром чуть не заставил её передумать. Только сильное, почти физически ощутимое желание поступка, подвига и его публичного признания, заставило её выйти из дома.
Её уже ждала худенькая молодая парикмахерша.
– Как будете стричься? – неуверенно спросила она.
– Под ноль, – храбро ответила Маша.
– Как? – недоверчиво улыбнулась девушка.
– Под ноль! Налысо! – громко повторила Маша и помахала выпрямленной ладонью над головой.
– Вы уверены? – от застенчивости парикмахерша улыбалась всё шире.
– Абсолютно. – И, довольная случаем, объяснила, – моя подруга больна раком, и из-за химиотерапии она осталась почти без волос. Мы обе бреемся налысо, чтобы доказать, что эта болезнь нам не страшна.
– Ооо…– услышав о болезни, девушка смогла заставить себя не улыбаться, – Ваша подруга уже побрилась?
– Да! То есть, нет. Но она сделает это!
Парикмахерша защёлкала ножницами, и от длинных до лопаток волос остались мальчишеские вихры. Маше стало страшно. Словно почувствовав, девушка спросила:
– Может короткая стрижка тоже подойдёт?
– Под ноль, – выдохнула Маша.
Когда парикмахерша развязала накидку и сдула пылинки волос с шеи, Маше захотелось проснуться. Она надавила подушечками пальцев на пластмассовый край стула – стало больно, но ничего не изменилось.
– Какая огромная голова, – прошептала в углу другая парикмахерша.
Вопреки Машиным ожиданиям, акцент был сделан не на глазах. Выступили наружу не по-девичьи дряблые щёки, со следами угрей, и несимметричный череп. Маша отдала деньги, не глядя на девушку, и вышла на улицу, туго завязав на подбородке капюшон, забыв, что нужно держать спину прямо.
В метро она запустила руку в капюшон, и непривычная гладкость черепа позабавила её. Подъезжая к своей станции, Маша отодвинула меховой край капюшона, открыв голую макушку, и стайка девчонок в углу сразу захихикала и зашепталась. Маша выскочила на перрон, затянув даже лоб, и, не поднимая головы, побежала по эскалатору. Мчась к Ане, Маша твердила: «я ради неё, я ради неё, я ради неё». Она была в том состоянии, когда любое сказанное ей слово могло превратиться в скандал, но как обычно в таком состоянии, она ехала в пустом автобусе, и никто ей ничего не говорил. Не расплескав и капли своего настроения, она пришла к подруге. Та открыла ей дверь, вялая и бледная, как всегда.
Взмахом руки циркового артиста, Маша скинула капюшон. Аня отшатнулась, словно ударилась обо что-то лбом, открыла рот и выкатила глаза.
Маша нарочито засмеялась:
– Хоть что-то может вывести тебя из сонного состояния!
Аня смогла ахнуть:
– Маш, что это с тобой!
– Ничего особенного, просто сбрила волосы. Не уши – отрастут.
С Аней Маша чувствовала себя уверенной. Она выпрямила спину, и, раздевшись, улыбнулась зеркалу в коридоре.
– Представляешь, четыреста рублей содрали! Ну их, мы тебе бесплатно сделаем!
Маше казалось, что Аня уже знала и приняла все её аргументы.
– Где у тебя ножницы лежат? И без машинки обойдёмся – станком побреем!
– Зачем ножницы? Что побреем!?
– Ну, так у тебя же оставшиеся волосы длинные, их просто так не сбреешь, особенно станком. Надо обрезать, а потом только брить.
– Маш, ты чего? Я не хочу бриться налысо.
Маша шумно выдохнула и заговорила ласково, как с ребёнком:
– Анют, тебе вырезали опухоль, делают химию. У тебя из-за этого выпадают волосы, все это видят и понимают, а тебе кажется, что ты становишься очень некрасивая. Нужно перешагнуть через это. Брось вызов! Я помогла тебе. А наши фотки будут помогать сотням больных.
– Я не хочу быть лысой. У меня ещё есть волосы, они не все выпадут.
– Аня! При чём тут волосы? Это – идея! Ты понимаешь? Бросить вызов вместе!
Маша снова начала раздражаться. Аня по-прежнему упрямилась:
– Я не хочу быть лысой. У меня останутся волосы, и тебя я бриться тоже не просила!
И Маша взорвалась. Эти полгода она, не ропща, не жалуясь, отдавала всю себя, и слышит теперь такое!
– Не просила!? Ты меня не просила!? Я всё для тебя делала, ни на шаг не отходила, ночей не спала! Терпела твоё нытье, твои слёзы вечные, поддерживала тебя! А ты заявляешь, что не хочешь быть лысой!? Когда я уже побрилась!? Тварь ты неблагодарная!!
Маша долго бесновалась, выливая накопившиеся обиды. Устав, она надела, не зашнуровывая ботинки, и схватив в охапку куртку, выбежала из квартиры, хлопнув дверью так, что зазвенели стёкла в подъезде. Услышав внизу на лестнице шаги, Маша надела куртку и завязала капюшон.
На улице у неё потекли злые слёзы.
Задувал ноябрьский ветер, и голове было холодно без волос.
А если ночь полярная?
Как хорошо написано! Пойду рассылать друзьям!