Против пастернаковедческого лобби
Рубрика в газете: Возмутитель спокойствия, № 2019 / 19, 24.05.2019, автор: Владимир МОЛОТНИКОВ
Владимир Молотников – автор сенсационной книги «Борис Пастернак, или Торжество халтуры». Сегодня он отвечает на вопросы «ЛР».
– Что побудило вас обратиться к фигуре Пастернака? Разве уже не всё о нём сказано?
– С крахом Советского Союза, казалось, открывался простор для свободного изучения жизни и творчества Пастернака. Но не тут-то было. Время властно требовало новых идеалов и новых идолов. Невероятно быстрыми темпами формируется, консолидируется и оккупирует публичное и медийное пространство комплиментарное пастернаковедение. Далёкими от науки методами спешно лепится, в сущности, агиографический образ гения, страдальца и мученика, мужественно противостоявшего тоталитарному режиму. Добродетельны лишь восторг и преклонение, сомнения неуместны и подозрительны, а отрицание злокозненно, оно – свидетельство ретроградства, чуть ли не мракобесия. Пастернака сначала объявят великим, а затем и величайшим поэтом эпохи. Но и этого мало. И вот дурочка с Потаповского переулочка вещает о «всенародной популярности», а новейший биограф заявляет: «Рождественская звезда» – «лучшее русское стихотворение». «Доктор Живаго» преподносится как «единственный полноценный роман о русской революции». Мало того, его изучают в школе, как великое реалистическое произведение. Углубляться в эту чрезвычайно болезненную тему не стану. Отсылаю заинтересованного читателя к моей публикации «Почему «Доктора Живаго» следует исключить из школьной программы» (https://www.proza.ru/2019/01/07/928).
Действительно, не только сказано, но и напечатано немало восторженных благоглупостей, которые в последнее время всё чаще смещаются в сторону едва ли не сакральных заклинаний:
«Пастернак – это человек, который возжаждал своей судьбы, как она описана где-то на небесах»;
«Нобелевская премия была заслуженной Пастернаком, но недостаточной наградой, соразмерной наградой стало его бессмертие»;
«Пастернак это ещё одно доказательство бытия Божия».
Моя книга – отчасти даже запоздалая реакция, а её, по мнению профессора Кациса, «безобразно грубый», тон не выглядит таковым на фоне тех непотребств, которые на протяжении десятилетий позволяют себе оголтелые восхвалители. Они-то не вызывали у Леонида Фридовича приступов «человеческой брезгливости», столь острых, что он счёл необходимым незамедлительно оповестить о них широкую научную общественность. И это вынуждает меня со всей возможной деликатностью поставить перед той же общественностью вопрос о природе выборочного чистоплюйства коллеги.
Но это так, к слову пришлось.
– Вы вскользь упомянули о существовании у нас мощного пастернаковедческого лобби. Что это за лобби? Кто в него входит? В чём его сила?
– Имён не будет. Не ровён час, быковы по судам затаскают, до Страсбурга доведут.
И всё же, «по плодам их узнаете их».
Не сомневаюсь: о мытарствах с изданием и распространением их книг есть что рассказать и Тамаре Катаевой (ladies first), и Ивану Толстому, и Владиславу Сафонову, да и мне многое об этом известно, но говорить буду только о себе. Моя книга, напечатанная, разумеется, за собственный счёт, выпущена престижным издательским холдингом «Кучково поле». Тем не менее, её категорически отказались пустить в продажу и в Библио-Глобусе, и в Доме книги на Новом Арбате, и в магазине «Москва».
Впрочем, дело вовсе не в судьбе конкретной книги конкретного автора.
Как представляется, наше доморощенное лобби – российское отделение транснациональной, воспользуюсь словами Владимира Набокова, «банды живаговцев». Когда обращаешься к истокам, словно в дьявольском калейдоскопе, мелькают платёжные ведомости американской разведки, ибо, что ныне доподлинно известно, руководство ЦРУ предписывает своим кадровым сотрудникам по всему миру действовать так, чтобы «Доктор Живаго» «был опубликован в возможно большем количестве иностранных изданий, для возможно большего распространения и признания в свободном мире и для номинации на такую награду, как Нобелевская премия».
В ЦРУ мгновенно поняли, что «Доктор Живаго» «имеет огромную пропагандистскую (курсив мой. – В.М.) ценность», так как «гуманистическое послание Пастернака – то, что всякий человек имеет право на частную жизнь и заслуживает уважения вне зависимости от степени его политической лояльности либо вклада в дело страны, – несёт основополагающий вызов советской этике, приносящей личность в жертву коммунистической системе». Если отбросить коммунистическую систему (а отбросить придётся, потому что ни у Маркса, ни у Ленина не обнаруживается никаких посылов насчёт жертвенности), если заменить советскую на русскую, то так оно и есть, ибо принципиально индивидуалистическое послание «Доктора Живаго» напрямую противостоит русской ментальности, в которой интересы страны и государства выше частного интереса беспредельно свободной личности. А разрушение этой ментальности – лучший способ ослабления противника. Ничего лучше этого, по большому счёту, и не сыскать.
Вне зависимости от намерений и воли автора, роман является инструментом для разложения, атомизации русского общества. Так почему же продолжают неистово славить Пастернака, скучный, слезливый, невероятно слабый, в сущности, халтурный роман и никчёмного Юрочку Живаго, с его бесплодной рефлексией и имманентной оппозиционностью? И всячески препятствовать распространению иных взглядов?
В идеале, со всем этим стоило бы разобраться российскому обществу. Но идеал – на то и идеал, чтобы оставаться недостижимым. Во всяком случае, на сегодняшний день.
– Когда вы работали в архивах, вам всё выдавали или что-то от вас утаивали?
– Доступ к архивным материалам – тема остро волнующая любого серьёзного исследователя. Сразу же сделаю две оговорки: 1) я буду исходить исключительно из своего личного опыта; 2) архив архиву рознь. В ГА РФ, РГАНИ, РГАСПИ, а также в объединённом архиве Москвы с утаиванием сталкиваться не доводилось, тем не менее, выдают не всё. В РГАСПИ по сей день не рассекречены некоторые дела из фонда И. В. Сталина. Возможно, в них есть информация по аресту Мандельштама в мае 1934-го и участию Пастернака в событиях. Хотя на достаточно высоком уровне, но всё же неофициально меня заверили, что ничего подобного там нет. В РГАНИ по той же причине не выдают часть дел отдела ЦК КПСС по связям с иностранными компартиями (как назло – с итальянской), и остаётся только гадать, почему? Сомнительно, что из-за материалов, связанных с «делом Пастернака». Вероятнее, из-за документов, аналогичных тем, которые Валерио Рива приводит в своей книге «Oro da Mosca». Конечно, это не есть хорошо, но остаётся только сокрушаться: dura lex, sed lex. И, разумеется, нет доступа к личным делам, по которым не истёк предусмотренный законом 75-летний срок. Впрочем, если умерить аппетит (что настоящему охотнику за документами не так-то просто), нацелиться только на абсолютно необходимую информацию, обойти эту норму закона можно с помощью запроса на предоставление архивной справки. Меня, например, заинтересовала биография Марии Николаевны Виташевской, которая как утверждала Ольга Ивинская в своих лживых мемуарах, «в прошлом работала начальницей одного из концлагерей», а Иван Толстой, полностью доверившись записной лгунье, назвал «матёрой чекисткой» и «опытной вертухайкой», «руками которой Ольгу Всеволодовну брали в оборот». Понято, кто и в 1957 году. В архиве Москвы предоставили копию «Анкеты кандидата партии, вступающего в члены ВКП(б)», из которой следовало, что Виташевская действительно с ноября 1933 по ноябрь 1934 г. работала в «НКВД ГУЛАГ». А архивная справка из ГА РФ, составленная на основании служебной карточки сотрудника ГУЛАГ, уточняла, что не кадровая, но вольнонаёмная сотрудница ГУЛАГ ОГПУ (затем НКВД) Виташевская с 25 ноября 1933 по 15 октября 1934 работала в Москве, в центральном аппарате ведомства «инспектором 4-го культурно-воспитательного отделения». По всей вероятности, подшивала отчёты из лагерей о посещаемости библиотек, вовлеченности контингента в художественную самодеятельность и развёртывании кружковой работы. Уволилась же по собственному желанию. Видать, работа была не по душе.
С Ивинской пусть спрашивают труженики Ада. XXIII глава моей книги, в значительной степени посвящённая Виташевской, появилась в интернете в марте 2015 г. В ней я предлагал И.Н. Толстому, публично очернившему незнакомую ему женщину, столь же публично принести извинения за содеянное. Никакой реакции. Пользуясь случаем и слегка перефразируя супругу Никанора Ивановича Босого, председателя жилищного товарищества дома № 302-бис по Садовой улице в Москве, ещё раз призываю: покайся, Никитыч! Тебе скидка выйдет!
Российский государственный архив литературы и искусства для историка литературы – подлинная пещера Али-Бабы. Во множестве его фондов наличествуют разнообразные материалы, так или иначе связанные с Пастернаком. Интересные, зачастую содержащие информацию поистине бесценную, а иногда и без всякого преувеличения сенсационную. Менее важные, но мимо них всё равно не вправе пройти любой уважающий себя исследователь. Их роднит два обстоятельства: доступ к ним абсолютно свободен, но пастернаковеды, в том числе и статусные, ими пренебрегают. В большинстве случаев лист использования девственно чист. Я первый и единственный держал их в руках. Часть из них введена мною в научный оборот.
Пастернаковеды страшатся архивов, ибо едва ли не интуитивно осознают, что их комплиментарным домыслам и вымыслам не устоять при столкновении с документальными свидетельствами.
Проблемы возникают с личными фондами, доступ к которым закрыт правопреемниками. Эти проблемы решаются или остаются неразрешимыми. Недоступны дневники Федина, но Нина Константиновна (мир её праху!), выслушав аргументированную просьбу исследователя, разрешила ознакомление с дневниками за интересующие меня годы, а Варвара Александровна без промедления поставила об этом в известность руководство Архива. После непродолжительных проволочек, скорее, технического свойства, Екатерина Кирилловна Симонова-Гудзенко разрешила ознакомиться с записными книжками Симонова, а вот Михаил Александрович Фадеев категорически отверг просьбу касательно дневников Фадеева.
Вполне понятно, что наибольшую ценность для исследователя жизни и творчества Пастернака представляет его фонд, а в нём – материалы, проходящие по третьей описи: 114 дел, в значительной части которых не по одному документу. Доступ к ним закрыт. Правом разрешения обладает Елена Леонидовна Пастернак, внучка. О доступе ко всем материалам – и речи нет. За все годы работы с высочайшего разрешения меня допустили до двух дел (единицы хранения 99, 105), что обернулось немаловажными открытиями. Подробности – в моей книге. Кроме того, удалось добиться архивной справки по одному факту из одного документа (единица хранения 89, лист 1) и, использовав не вполне корректную уловку – голь на выдумки хитра! – заполучить ксерокопию одного листа из ещё одного дела.
А ведь ещё есть Архив ФСБ, ведомственные архивы, музейные собрания и архивы издательств. Попадаются сущие сокровища, доступ к которым не столь уж редко приходится, без преувеличения, выгрызать…
Архивная тема неисчерпаема. Злоключения исследователя, трудности и препоны в деле выявления документальных свидетельств, нечаянные радости и едва ли не детективные истории – на страницах моей книги.
– Какие самые существенные открытия вы в своей работе сделали?
– Хороший вопрос, который я сам себе время от времени задаю.
Если отвечать в плане того, что удалось сделать отнюдь не для установления истины (в исторической науке любая истина промежуточная, и срок её жизни – до обнаружения новых источников), но всего лишь для приближения к ней, то наиболее существенным представляется следующее: анализ взаимоотношений в треугольнике Пастернак-Маяковский-ЛЕФ, распутывание, на строго документальной основе, сложного клубка вокруг обращения МХАТۥа к пастернаковскому переводу «Гамлета» и несостоявшейся постановки, реконструкция событий, связанных с «Избранным» 1948 г., и, конечно же, беспощадное, но достаточно доказательное исследование всего того, что произошло и не произошло между маем 1956-го и августом 1960-го.
Если же отталкиваться от открытия… Некогда Лазарь С.Флейшман, виртуоз наукообразия и гуру комплиментарного пастернаковедения, каким-то, для меня совершенно непостижимым, образом углядел в мартовской, 1958 года, статье Глеба Струве в «Новом Русском Слове» «текстологические и историко-литературные открытия», в которых «можно видеть подступы к становлению пастернаковедения как науки, вступившей на уровень академических дисциплин».
Так вот, единственное открытие (не мне судить, насколько оно существенно), которое я сделал в ходе работы над книгой, состоит в том, что пастернаковедения как науки и близко не существует. Под маркой научного знания процветает едва ли не в промышленных масштабах производимая пропаганда, мало того, что замешанная на невежестве, подтасовках, умолчаниях и передергиваниях, так и не гнушающаяся прямыми сознательными фальсификациями.
– Что ещё осталось неизвестным о Пастернаке?
– Вопреки тому, что всё чаще норовят использовать букву м, я горжусь принадлежностью к вымирающему племени учёных чудаков. Мы, «мудрецы и поэты, хранители тайны и веры», мы, старые книжники и фарисеи, знаем так много, что с лёгкостью признаем: знаем мучительно мало.
– О чём вас ещё никто не спросил, но вы считаете нужным об этом сообщить?
– В своей книге «Борис Пастернак. Материалы для биографии», увидевшей свет в 1989 г., Е. Б. Пастернак, завершая главу о «Докторе Живаго», без ссылки на источник, утверждает: «Последние изменения были внесены в текст в конце 1955 года непосредственно перед сдачей рукописи в «Новый мир» и «Знамя». Ни один пастернаковед не осмелился усомниться. Все тупо вторят тому, кого Флейшман объявляет «мерилом верности науке», на самом же деле, бессовестному лжецу и фальсификатору, что я неоднократно продемонстрировал в книге. Особого внимания заслуживает Дмитрий Быков: «1955, Декабрь – Окончен «Доктор Живаго». 1956, Май – После долгих проволочек и неопределённости с изданием романа в России Пастернак передаёт рукопись представителям итальянского издателя Дж. Фельтринелли». Всё понятно? Только измучившие его чуть ли не полугодовые проволочки в журналах «империи зла» вынудили отчаявшегося Пастернака отправить роман в «свободный мир».
Между тем на сегодняшний день нет ни одного документального свидетельства, что роман был сдан в советские журналы на рубеже 1955–56 годов. Никаких свидетельств не обнаруживается ни в дневниках, ни в эпистолярии современников, в том числе и весьма осведомлённых в журнальных делах.
Мало того, сам Пастернак в известном письме в Президиум Правления Союза писателей СССР от 27 октября 1958 года датирует событие несколько иначе: «Роман был отдан в наши редакции в период печатания произведения Дудинцева…». «Не хлебом единым» печатался в «Новом мире», начиная с № 8. Вот те на! Получается, что «Доктор Живаго» сдан где-то в августе. Как же так?! Ну, ладно. Сделаем все возможные скидки на, по меткому выражению Ходасевича, «природное косноязычие» новоиспечённого нобелиата, равно как и на его не лучшее моральное состояние. Будем считать, что «период печатания» следует понимать как период прохождения рукописи. Всё равно – не раньше лета.
В РГАНИ хранится стенограмма совещания в ЦК КПСС по вопросам литературы, проходившего 5–7 и 10 декабря 1956 года. Документ рассекречен в 1995 г. Уже без малого четверть века изучай – не хочу. Эх, пастернаковеды, пастернаковеды…Кто же вы все, как не скопище ленивых и нелюбопытных идолопоклонников?
Поликарпов, зав. отделом культуры ЦК, жёстко пеняет Симонову: «Но ты знаешь, как возникло это письмо (письмо членов редколлегии журнала «Новый мир» Б.Л. Пастернаку по поводу рукописи романа «Доктор Живаго». – В.М.) и в связи с чем, когда Пастернак уже услал свой роман для издания, а ведь до того у тебя в журнале… несколько месяцев лежала эта рукопись и ни у кого это не вызвало чувства протеста». Поликарпов очень резок, он пытается вменить Симонову и Кожевникову, главному редактору «Знамени», в вину едва ли не преступную халатность, но при этом почему-то говорит о «нескольких», а не о, если довериться сыну-биографу, 8 месяцах задержки. С чего бы так?
Мне давно была известна важнейшая для датировки дневниковая запись Федина, но затронуть этот сюжет в своей книге я не считал возможным из соображений профессиональной этики. Дело в том, что Наталья Васильевна Корниенко, выдающийся исследователь, без всякого преувеличения подвижница, а во многих отношениях и первопроходец на тернистой стезе изучения истории русской литературы XX века, готовила к публикации комментированную полную переписку Федин-Пастернак. Выход второй книги «Константин Федин и его современники. Из литературного наследия XX века» из-за финансовых проблем всё время откладывался.
Теперь, когда дневниковые записи Федина введены в научный оборот, препятствий нет.
14 августа 1956 г. «Был в «Нов<ом> мире», говорил с Симоновым о Пастернаке. Его роман лежал в редакции примерно два месяца в ожидании возвращения Симонова из отпуска. Теперь С<имонов> обещает прочитать рукопись в течение недели».
Дневники Федина невероятно ценны, в том числе и по причине их честности, проверяемости информации. Как следует из документов «Нового мира», хранящихся в РГАЛИ и в Архиве Администрации Президента РФ (не путать с Архивом Президента!), Симонов действительно уходит в отпуск в июне. В конце месяца телеграммой извещает руководство журнала, что пробудет на юге и весь июль.
Кто-нибудь в здравом уме (разумеется, речь не идёт о патентованных пастернаковедах) способен допустить, что в продолжение пяти доотпускных месяцев Симонов так и не удосужился ознакомиться с романом Пастернака?
Сначала, 23 мая роман передаётся ДۥАнджело (а ещё раньше – поляку Федецкому). И только в июне, выражаясь языком приблатнённой улицы, для отмазки поступает в советские журналы.
– Вы сейчас продолжаете тему Пастернака или у вас появились новые интересы?
– Что касается интересов, лучше бы их было поменьше. Несмотря на преклонный возраст, я по-прежнему любопытен, как маленький негритёнок.
Что же до Пастернака, то уже после выхода в свет моей книги – забавница-Фортуна обожает такие фортели! – там, где их никому не взбредёт в голову искать, обнаружились подлинные документы, окончательно проясняющие очаровательную эпопею с авансом, который Пастернак в январе 1947 года выцыганил в «Новом мире» под роман. Романа так и не написал, а аванс пытался зажилить. Нашлись интереснейшие воспоминания об Ольге Ивинской. И в довершение – невероятный куш: машинопись «Мой Пастернак», представляющая собой первую, датированную 1972 годом, редакцию её книги «В плену времени», увидевшей свет в 1978 году. Россыпь ранее не известных деталей и подробностей. К тому же, сличение двух версий позволяет разобраться с технологиями лжи, которые использовала «последняя муза Пастернака». Что делать со всем этим богатством, я ещё не решил. Поживём – увидим. А что если фарт не кончился?
В ЦРУ мгновенно поняли, что «Доктор Живаго» «имеет огромную пропагандистскую ценность» – как раз появившиеся за последние пару лет разоблачительные материалы в “Советской России” и т.д. показали, что ЦРУ подключилось к раскрутке “Доктора Живаго” не на первом этапе, а тогда, когда роман уже гремел в Европе и когда сенсация уже состоялась. ЦРУ опоздало к началу сенсации, но тем активнее принялось позже содействовать раскрутке Пастернака, так сказать, “подставило своё могучее плечо”.
“В ЦРУ мгновенно поняли, что «Доктор Живаго» «имеет огромную пропагандистскую (курсив мой. – В.М.) ценность» – это цитата из автора статьи, я не поставил кавычки, и получилось, что я это поддерживаю, хотя с этим-то я и спорю.
Тема наболела, и вовсе не из-за ЦРУ. У него – свои заботы, а у русского читателя – свои.
Как быть, если русское восприятие мира не пропускает к душе не только Пастернака, но и всю навязанную профессурой камарилью: Мандельштама, Бродского, Ахматову, Цветаеву, а сегодня ещё и Прилепина и Быкова?
И кто объяснит, в чём тут дело: в особых ли гармонических тонкостях строя русского языка или русскость менталитета выковывается на небесах?
Во-во.
Именно что камарилья.
Вопрос автору прямой – где можно купить книгу? Должен последовать такой же прямой ответ.
В самом издательстве, насколько понимаю, цены беспредельные, даже выше, чем бывают в торговой сети на то же издание.
А у Пастернака-то минимум три руки. Две на коленях сложил, а третьей Ивинскую обнимает. см. фото
Предлагаемая хронология передачи рукописи “Доктора Живаго” в советские журналы и за границу неубедительна. На вопросы: что нового о Пастернаке он открыл в архивах, автор упорно не отвечает. А знак равенства, поставленный между советской этикой и русской этикой дисквалифицирует автора статьи как литературоведа и мыслителя, обнаруживает в нем закоренелого совка, отброшенного на обочину литературоведения и истории. Что касается самого Пастернака, то это тот самый случай, когда ни он, ни его книги (стихи и проза) не нуждаются в восхвалении. Они велики сами по себе. А моськи на слона могут лаять сколько угодно… По-журналистски понимаю руководство редакции, которое публикует подобные статьи, как бы расширяя диапазон мнений и повышая градус дискуссии.
Цитата от В.Набокова: “Я глубоко сочувствую тяжкой судьбе Пастернака в полицейском государстве, но ни вульгарный стиль “Живаго”, ни философия, ищущая пристанище в болезненно слащавом христианстве, не в силах превратить это сочувствие в энтузиазм собрата по ремеслу.
… книга (“Доктор Живаго”) – жалкая, топорная, тривиальная, мелодраматическая, с банальными ситуациями, сладострастными адвокатами, неправдоподобными барышнями и банальными совпадениями”. От себя: в свое время надо было не запрещать, а наоборот напечатать массовым тиражом это совершенно убогое сочинение, чтобы на фоне настоящей литературы показать всё это убожество.
Вот с этим я согласен. Ни стихи, ни проза Пастернака в восхвалении не нуждаются. И так перехвалили. А там ничего интересного нет, кроме полной глухоты автора к внешнему миру и русскому языку.
Кугелю.
1.Список московских и питерских магазинов, осмелившихся пустить в продажу мою книгу см. в анонсе https://www.proza.ru/2019/03/06/606
Первой издание моей книги, объмом 66 усл. печ. л., отпечатанное на хорошей, сравительно дорогой бумаге (офсет №65), продается в издательстве “Кучково поле” по цене 1 200 р.
Четырнадцатное издание книги Д. Быкова “Борис Пастернак”, объемом 47 л., отпечатанное на плохонькой, дешевой бумаге (офсет №1), продается в издательстве “Молодая гвардия” по цене 957 р.
Итак, уважаемый Кугель, вместо того, чтобы распинаться о “беспредельной” цене, как ныне принято выражаться, учите матчасть.
В. Молотников
Автор, я по-доброму спросил, а ты меня в матчасть посылаешь. Не кажется ли тебе, что головокружение неизвестно от каких-таких успехов рановато ударило в голову? Беру свой вопрос назад, отсылая тебя в расхваливаемую тобой матчасть. Там тебе место. Даже выговаривать не стану. Сам понимаешь, кто ты есть, вот и подскакиваешь.
1. Каждый писатель со своим менталитетом, своей лексикой и своим стилем. Один мiр и его поклонники – это Пастернак “Доктор Живаго” и стихотворчество М.Цветаевой, другой мiр – это “Плотницкие рассказы В.И.Белова и народная поэзия Н.М.Рубцова.
2. Одни могут читать косноязычие и страдания непризнанного “интеллигента” и вычурные лит.образы, и пиарить, и наслаждаться; другие читают народную лексически и по душе прозу и поэзию (на которые “критики”навесили ярлык “деревенская”)
3. А на много-многостраничные (многословные от автора) издания – давно не мной навешен термин “кирпич”. У Д. Быкова – автора ЖЭЛ – 896 стр., вес 806 г. (под килограмм). И не только у Д.Б. Сказано ранее: краткость – сестра таланта.
4. Читабельность определяется просто – открываю любую случайно страницу и если полстраницы невмоготу, то сразу бросаю – зачем тратить драгоценное время?
5. Вячеслав С., комм. № 7, пишет: “По-журналистски понимаю руководство редакции, которое публикует подобные статьи, как бы расширяя диапазон мнений и повышая градус дискуссии”.
На мой взгляд, всё что печатается (например в “Л.Р”) – это самовыражение автора (статьи, рассказы и стихи) или Поиск Истины в общественной жизни и литературе. И тут начинается дискуссия с прояснением мировоззрения. Дело не “в градусе”, а в содержании.
Наконец-то добрались и посредственного русскоязычного поэта Пастернака. “Доктор Живаго” не читал, осуждать не буду, но стихи! Полная глухота и отсутствие чувства русского языка. Тяжеловесные уродцы. А перевод “Фауста”? Это же просто блатняк по сравнению с переводом Н.Холодковского. Взял подстрочник А.Л.Соколовского (самый лучший перевод с немецкого на русский), поместил его в середине. Слева – Холодковский, справа – Пастернак. И все ясно без комментариев. Для тех, кто, конечно, не ангажирован и не глух к русскому слову и к философии.
:Живаго – ПРОПИАРЕННО-МИФИЧЕСКАЯ КНИГА… и все критики как истуканы с пеной у рта обсуждают миф, а не книгу… книга самовлюбленного писателя…