СПЛАВ ТРАГИЗМА И ЮМОРА

Рубрика в газете: Пора перестраиваться, № 2019 / 8, 01.03.2019, автор: Олег ДЗЮБА

Пьесы Николая Васильевича Гоголя ставят на его главной родине, во всём мире и во всяких там субъектах СНГ часто, по-разному, но в большинстве своём беспровально. Залог последнего в редчайшей магии текста, разрушить обаяние которого под силу разве что какому-нибудь равновеликому Гоголю театральному Герострату. Признаемся сами себе, что сплошь и рядом идём на постановки великой классики ради Слова, заранее смиряясь с тем, что воплощение его в действие может быть каким угодно.
…Лет пятнадцать назад я посмотрел «Ревизора» в народном театре городка на западе Вологодской области, где по одной из версий и происходили анекдотичные события, о которых прознал Пушкин и беспечно поведал их своему очень уж внимательному поклоннику. Артисты из народа что было сил пыжились, тужились и так далее, но я не мог совладать с ощущением, что старались они не воплотить, а разрушить гоголевскую магию, одолеть которую им было всё же не под силу.

Но то «Ревизор» с его очевидной плутовской интригой, завязкой, кульминацией и развязкой, которые со времён античности полагаются в любой претендующей на значимость пьесе. С «Женитьбой» дело посложнее. Ставят её часто, по-разному, с упоением, но сплошь и рядом у безыскусного зрителя, к которым я себя сам и отношу, при очередном походе в театр воскресают в памяти страницы из «Двенадцати стульев» Ильфа и Петрова, спародировавших режиссёрские манеры Мейерхольда, в описании фантасмагорической постановки терзаний Подколесина в вымышленном «Театре Колумба». И это отнюдь не потому, что современные постановщики отталкивались от провидческих язвлений знаменитых юмористов. В большинстве случаев дело обстояло самым противоположным образом, и строгая, а то и засушенная академичность подхода к загадочному произведению Гоголя невольно навевала мечты о чём-то гоголевском, но поискромётней и пораскованней.

В театре «Школа драматического искусства», показавшем премьеру «Женитьбы» на исходе февраля, намёки на ильф-петровское шутовство довольно очевидны. В сцене явления женихов Агафье Тихоновне соискатели руки и приданого предстают сначала шаржированными тенями на полупрозрачной занавеси, и один из силуэтов очень уж напоминает очертания знаменитого портрета Мейерхольда работы Бориса Григорьева из Государственного Русского Музея. Шествия швейцаров с фонарями из ильф-петровской пародии в спектакле нет, зато есть прекрасно поставленная сцена отсутствующего в пьесе сна Агафьи Тихоновны, в котором все женихи уподоблены персонажам карнавала мертвецов из какого-нибудь голливудского ужастика. Наличествует опять же не предусмотренное Гоголем дополнение к рассуждениям о фамилии Яичница – язвительно вставленные строки из некрасовской поэмы «Кому на Руси жить хорошо» о названиях деревень с хрестоматийными словами «Неурожайка то ж». У Ильфа с Петровым, помнится, вместо этого жениха выносили на сцену глазунью на сковородке, зато здесь Дмитрий Репин, занятый в роли жениха-экзекутора, самозабвенно и блистательно демонстрирует целую пантомиму на тему приготовления этого всем знакомого кушанья…

Одним словом, эксперты «Главного управления свободного времени» из нашумевшего в перестроечную пору фильма Эльдара Рязанова, отслеживавшие соответствие интерпретаций классики их заскорузлым представлениям, этой постановке зелёного света уж точно не дали бы.
Вряд ли пришёлся бы им по душе облик свахи Фёклы Ивановны в изящном исполнении Марии Викторовой, которая предстаёт не в привычном гриме пронырливой старухи, а походит внешне скорее на героиню Марлен Дитрих из «Голубого ангела» в чёрных лосинах и в чёрном же цилиндре и при этом не только представляет претендентов, но и сама не прочь закрутить романчик с кем-то из них. Не думаю, что одобрили те же эксперты показ знаменитых грёз невесты на выданье о синтетическом образе суженого, когда в соответствии с пожеланиями Агафьи Тихоновны, уподобляющей себя криминалисту, составляющему фоторобот, на экране появляются фрагменты различных физиономий, сливающиеся в единую жутковатую карикатуру!
К счастью, время претензий по таким поводам ушло в тартарары, и постановщику – заслуженном артисту России Александру Огареву – никто не мешал воплощать на сцене свой подход, когда, по его словам, «…в движении, чередовании часто неясных, взаимоисключающих ситуаций, парадоксов, выводов возникает фирменный сплав гоголевского трагизма и гоголевского юмора».
Приготовленный им вместе с коллегами по театру свой собственный сплав счастливо, на мой взгляд, обернулся искромётным представлением, при котором все участники спектакля на своих местах и все зависят друг от друга. Это особенно ощутимо в поставленном хореографом Анастасией Кадрулевой феерическом танце всех действующих лиц, предшествующем печали финала. Вот уж воистину пляски на краю пропасти, в которую вскоре после этого ринется Подколесин Игоря Яцко.

Профессиональные критики и театроведы наверное отыщут в спектакле Огарева какие-то шероховатости, но я не критик, а просто зритель. Лично мне спектакль ещё раз доказал, что в театре, а тем более в гоголевском, нет маленьких ролей. Ну, какой, спрашивается, простор в крохотном образе «девочки в доме» Дуняши? А Мария Киселёва и в этой миниатюрной роли заставляет себя запомнить. Не могу не упомянуть и Ирину Хмиль, сыгравшую тётушку невесты Арину Пантелеймоновну. Да все в спектакле хороши, хоть публикуй в завершение содержание программки без купюр!