ТЯЖКОЕ И БЛАГОСТНОЕ БРЕМЯ
Рубрика в газете: Рождался заново весь мир, № 2019 / 38, 17.10.2019, автор: Михаил КИЛЬДЯШОВ (ОРЕНБУРГ)
Поэт в ответе за скорость времени, за сердцебиение эпохи. Слово поэта определяет глубину нашей памяти на столетия или недели, остроту нашего зрения, способного охватить либо три аршина земли, либо бесконечность. Поэт восклицает «Время, вперёд!» или зачаровано шепчет: «Остановись, мгновенье…». Поэт выбирает ритм своему веку: будет ли это размеренный гекзаметр, подобный набегающей и уходящей волне, или усечённая, резкая, словно выстрел или удар молота, строка, вмещающая всего два слова.
Работа и любовь – те слова, которыми задал скорость своему времени Ярослав Смеляков. Только одухотворённая любовью, работа созидает города, умножает пространство. Только рождённая в великих свершениях любовь – искренна и долготерпелива. Она одновременно пламенна и строга. Только от такой любви в пору первого снега можно вымолвить: «С тебя я снимаю снежинки, как Пушкин снимал соболей». Строгая любовь дарует поэту и свирель Есенина, и трубный глас Маяковского.
Строгая любовь наделяет всепрозревающим оком, позволяет увидеть многоликую историю, которая отовсюду следит за поэтом: «Всё явственней её приметы, понятней мысли и дела». Набережные и мостовые, колокольни и фасады домов, проспекты и переулки – во всём многолюдье и многоголосица поколений. Каждый век ложится на поэта тяжестью шапки Мономаха и петровского венца, прожигает настоящее молнией минувшего.
И нужно уйти туда, где ещё не началось летоисчисление, нужно принести с собой работу и любовь в те потаённые места, где сокрыт исток времени. Это степи, которые впервые потревожит плуг. Пустыни, посреди которых расцветут сады. Безлюдные берега холодных морей, откуда отплывут могучие корабли. Здесь родится новое время.
Но на пути к грядущему стеной встанет война. Она тоже всегда была для нас работой – кровавой, изнурительной, но посильной. Поэт уже выполнил её на северной войне в 1940 году. И теперь в канун 1941 года, в новогоднюю ночь, он уповает на благоденствие, на неизбывное счастье:
Откроем дверь: пусть в комнаты сегодня
в своих расшитых валенках войдёт,
осыпан хвоей ёлки новогодней,
звеня шарами, сорок первый год.
Мы все готовы к долгожданной встрече:
в торжественной минутной тишине
покоем дышат пламенные печи,
в ладонях ёлок пламенеют свечи,
и пляшет пламень в искристом вине.
В преддверье сорок первого, вначале
мы оценить прошедшее должны.
Мои товарищи сороковой встречали
не за столом, не в освещённом зале –
в жестоком дыме северной войны.
Стихали орудийные раскаты,
и слушал затемнённый Ленинград,
как чокались гранаты о гранату,
штыки о штык, приклады о приклад.
Мы не забудем и не забывали,
что батальоны наши наступали,
неудержимо двигаясь вперёд,
как наступает лёгкий час рассвета,
как после вьюги наступает лето,
как наступает сорок первый год.
Но «незнаменитая война» сменится «священной войной», где каждый «с путёвкой своего военкомата, как с пропуском, в бессмертие пойдёт», где будет «второе русское крещенье осадной ночью на Днепре».
Когда войны обрушиваются без просвета, без передышки, возникает аритмия времени, от которой смешиваются все эпохи. Время может пойти вспять, уничтожив всё содеянное, убив в человеке любовь, превратив его в зверя. Война – пряха с адским веретеном в руках, на колени ей ссыпается «и пепел сожжённых селений, и жёлтые листья берёз». Время – нить, что становится тоньше и тоньше. Время – изогнувшаяся ось, вокруг которой планета вращается так, будто вот-вот сорвётся в бездну.
Все, кто могут, хватаются за «землю Земли», пытаются остановить смертельное вращение. Сражённый вражеской пулей солдат в последнем движении сжимает горсть родной земли. Пленный немец с потухшим взором, когда-то выстроивший Атлантический вал, берёт на лопату русскую землю и надрывается ею. Землекоп выворачивает целые пласты, словно ищет «забытые видения земли» о жизни без вражды. Шахтёр, опускаясь во тьму, готов добраться до кипящего ядра, только бы найти рычаг, способный остановить кружение, запущенное войной.
Но главное усилие за поэтом. Поэт – удерживающий. Земля для него – Держава. Каждой строкой необходимо останавливать войну, выравнивать ход истории. Ради этого слово должно стать как никогда весомым. Тяжести рукописного стиха уже не хватает. Слова из черновиков поэта сметает вихрь войны. Слову нужна иная форма, иная материя.
Поэт сам набирает в типографии свою книгу. Кажется, стихи рождаются, минуя бумагу и чернила. Поэт принёс с собой россыпь металлических литер, собранных в долгих странствиях, в битвах и в плену. Теперь осталось только расставить буквы и слова в поэтическом порядке.
мы это нами созданное время
сегодня же, а вовсе не потом –
и тяжкое и благостное бремя –
как грузчики в историю внесём.
Поэт становится летописцем-первопечатником. Станицу за страницей он прижимает набор книги к живой плоти земли. Книга поэта – это оттиск эпохи, контур времени. Отныне никто не посягнёт на «минувшие даты», никто в правдивом свидетельстве не поменяет слова.
Книгу поэта размножили. Стихи из неё засветились, «как угль во рту», у того, кто начал их произносить. Слова из неё достигли небес, и звезда со звездою заговорила по-русски. Эти слова исцелили мир от аритмии, задали планете спасительное вращение. Теперь её точка опоры – слово.
Представляю, что бы сказал Ярослав Васильевич Смеляков, не лазивший за матерным словом в карман, прочитав о себе вот это.
вот же гениальный поэт читай наслаждайся учись этой свободной прихоти и свободе мастера!какого вам там ещё бродского нужно?
“СтРаницу за страницей он прижимает набор книги к живой плоти земли. Книга поэта – это оттиск эпохи, контур времени”.
Да, Смеляков не обрадовался бы такой писанине о нём. Но что делать: два “литературоведа” притёрлись к ЛР – Балтин и Кильдяшов, и вот выдают “по-стахановски” мелкого уголька, но много – для некого читателя, который ничего не читал, не видел, не слышал, не сопереживал. Это нечто – соответствующее нынешнему
дебилизированному нашими “реформаторами” обществу.
А мне Бродского не нужно. Чего навязывать? Но и таких критиков – подальше. Лучше уж Бродский, чем это.
“Если человек дерьмо, то не имеет никакого значения – читал он Бродского или нет…” (цитата из фейсбук – автор не обозначен)
1. Тут главное было ввести себя (литкритику) в эйфорическое состояние и после этого польётся: “И нужно уйти туда, где ещё …принести с собой работу и любовь в те потаённые места: 1.”Это степи, которые впервые потревожит плуг”. 2. “Пустыни, посреди которых расцветут сады”. 3. “Безлюдные берега холодных морей, откуда отплывут могучие корабли”. Зачем те могучие … туда, к безлюдью приплывали и затем отплывали?
2. Цитирую: “Землекоп выворачивает целые пласты”. Чем это???; “Шахтёр… готов добраться до кипящего ядра” Что он там будет делать???; “Но главное усилие за поэтом. Поэт – удерживающий”. Наивно.
Сдержать может только Сила.
3. В России жизни не жалели за своих детей, жену, сестру, мать и Родину.
Поэт, поскольку он, прежде всего “гражданин”, выражающий мнение своего народа о происходящем, является “голосом народа”, а не “обкома” (как бы этот “обком” ни назывался). А мы, сегодня, можем только предполагать, чего не мог написать и опубликовать Я.Смеляков о том времени, в которое он пристально вглядывался. И, только идиот, не в состоянии понять утробной сатиры в словах “о снежинках”….
Клюзову. Это строчки за стихотворения Я.Смелякова “Зимняя ночь”. Посвящается Татьяне, видимо, второй жене – Татьяне Смеляковой-Стрешневой. Вы прочитайте сначала это стихотворение и потом уж решайте, кто идиот и кто нет, и где “утробная сатира”. И нам расскажите.
Гюрзе. И…Вы прочитайте стихотворение “Зимняя ночь” внимательно… хотя, мы же все воспринимаем стихи по-разному…и, по-разному любим поэзию и поэтов. Смеляков трижды сидел в сталинских лагерях, а я собираю таких писателей на отдельную полочку. У него есть очень познавательное стихотворение “Жидовка”, и, исходя из этого текста, нельзя отрицать глубокое понимание Смеляковым реалий советской жизни, о чём он читателям и рассказывает. Но, читатели бывают разные… тут, кстати, один постоянный комментатор месяца три назад отрицал существование в послевоенный период фильтрационных концлагерей в СССР, видимо, давно не перечитывал биографию Я.Смелякова.
Клюзову. При чём здесь биография Ярослава Смелякова и тот факт, что он трижды сидел в лагерях? Какое отношение к этому имеет его стихотворение “Зимняя ночь”, где ни о каких лагерях нет речи и даже ни намёка, а рассказывается о том, как в зимний вечер он с женой возвращался из гостей и наслаждался тихим зимним снегопадом? При чём также стихотворение “Жидовка”, которое никак не связано с “Зимней ночью”? При чём здесь также фильтрационные лагеря? По-вашему теперь вся жизнь всех людей должна исходить только из того, что существовали некие реалии советской жизни, и все стихи всех поэтов нужно соотносить с этими реалиями, даже если они написаны о красоте природы, о любви, о радостях жизни, о счастье? Тем более, что никто не обязан читать и перечитывать биографию Смелякова; читать надо стихи, а не охать над событиями и реалиями.
Клюзову. Я бы не стал идеализировать Ярослава Смелякова. Прочитайте историю его связи с Бубой Соколовой (Хенриеттой). В своё время его подлость шокировала Москву.
Ярослав Смеляков последние годы своей жизни не бедствовал, жил хорошо, печатался и квартиры получал. Кажется был писательским начальством. К сожалению страдал алкоголизмом.
Клюзову # 9. Перечитала по вашему совету стихотворение Смелякова “Зимняя ночь”. Была бы очень вам признательна, если бы вы – если вас это не затруднит – извлекли бы мне из него строчки, указывающие на реалии советской жизни, фильтрационные лагеря и, возможно, на что-нибудь еще подобное. Заранее спасибо.
Игорю. Я никого не “идеализирую”, и, надеюсь, что понимаю разницу между “бытом и творчеством”. Но, учитывая время и обстоятельства жизни Смелякова в один из самых безнравственных периодов нашей истории, можно ли удивляться тем жизненным интригам и кульбитам, которые тогда происходили? Остались тексты, за которые можно сказать “Спасибо!”
Человек должен быть порядочным при любых жизненных обстоятельствах. И не удивительно ли, что Я.Смеляков в те “безнравственные периоды” был членом Правления СП СССР и РСФСР? Да и в фильтрационном лагере работал сначала баньщиком, а потом учетчиком. Это все-таки не лесоповал и не рудники. Вы правы, что надо разделять творчество и личную жизнь творческого человека.
Анониму. Декламировать нравственные максимы безапелляционным тоном – это прекрасно! И про “баньщиков и учётчиков в ГУЛАГе” я уже где-то читал, правда, в отношении других персонажей. И, кстати, а другие члены Правления СП СССР были ангелами с нимбом и белым подшёрстком? А за какие заслуги не получили почётную должность “баньщика”?
№10 и №13. По Вашей просьбе цитирую строки из “Зимней ночи” характеризующие реалии советского быта: “Тебе бы ещё бы сапожки, да белый платок пуховой.” И о главной метафоре – “о соболях”: соболей, как известно, конфисковали у буржуазии ещё до того. И не понимать, о чём говорит метафора, это Ваше право. Понимать её так, как Вам приятно. Но, у Смелякова есть и такие строчки в “Разговоре о поэзии”: “…и рад тому, что это ремесло созданию истории подобно.” И я исхожу в своём понимании его творчества из его поэтической декларации. Не буду писать про советскую цензуру и пр. А вот комментарий Марка вызвал у меня умиление: студенты литинститута будут вставлять эти строки в свои курсовые по литературоведению. Какое нам дело до того, когда и при каких обстоятельствах написано то, или другое произведение? Это неумный Пастернак спрашивал: “Какое милые у нас тысячелетие на дворе?” А нам этого не надо! Мы наслаждаемся строками о любви, подразумевая половое влечение поэта к объекту страсти, и только! Да здравствует галактическая поэзия вне времени и пространства! И, опять же, согласен: никто никому ничего не должен: не хочешь – не покупай!
16. Так писать и не научился. На кого я только время потратил…
Для # 16. Здесь речь идет о Смелякове, а не о “других персонажах” и не обо мне. Безапелляционный тон оставляю вам. Мой комментарий #15 не был адресован конкретно вам. . Или вы против того, что человек должен быть порядочным всегда в любой обстановке? Другие члены Правления были разные, как везде. Кто-то честный, кто-то подлый. В пожеланиях автора стихотворения “Зимняя ночь” о сапожках и белом платке пуховом в связи со снежным вечером не усмотрел ни малейшего намека на фильтрационные лагеря и гулаги. Кстати, о соболях: это не метафора, а сравнение. И сама фраза стиха неуклюжая: “… как Пушкин снимал соболей” с кого? с жены Смелякова? Получается по фразе, что с нее. “О “Разговоре о поэзии” здесь речь не идет. Вы можете где угодно исходить из чего угодно. Пастернак спрашивал “Какое, милые, у нас….” не в связи с фильтрационными лагерями, а потому, что он погружен в мысли о прошлых временах, о Байроне, Эдгаре По, Лермонтове и забыл о времени, в котором находится. Про цензуру не пишите, не надо. Мне это неинтересно. Это демагогия и перевод стрелок на банальные рассуждения о том, как раньше было плохо. Это уже становится пошлостью. Наслаждайтесь лучше галактической поэзией.
№18. Спасибо Вам за совет, про что мне “надо” писать, а про что “не надо”. Я такие советы коллекционирую уже сорок лет. Автор статьи, под которой мы пишем комментарии, пытался дать определение творческому кредо поэта Смелякова в совокупности его творчества, но, ударился в изобретательство пространных метафор, (о чём и сказали предыдущие комментаторы). Этот новомодный стиль в нашей публицистике можно назвать “вирусом прохановского гриппа”. И, видимо, автор применил этот стиль именно для того, чтобы не объяснять влияние советских реалий на темы произведений Я.Смелякова. Позвольте мне остаться при своём мнении, что настоящие писатели, жившие и творившие в советский период, всё-таки пытались осмысливать в своих произведениях окружающую их действительность, чему пример – роман Пастернака “Доктор Живаго”, а не только перелистывали страницы гениальных поэм прошедших веков и впадали в состояние сублимации.