ВО ВДОХНОВЕНИЕ НЕ ВЕРЮ!
Рубрика в газете: Спорный выбор, № 2019 / 30, 23.08.2019, автор: Игорь КОРНИЕНКО (г. АНГАРСК, Иркутская обл.)
Игорь Николаевич Корниенко родился в 1978 году. Живёт в Ангарске Иркутской области, где работал в СМИ – корреспондентом, ответственным секретарём, заместителем редактора. Автор книг прозы «Победить море», «Игры в распятие».
Наш разговор состоялся на днях в редакции журнала «Сибирские огни», куда Корниенко заехал сразу после получения Шукшинской премии. Мы с Игорем дружим с 2015 года, поэтому в этой беседе оба – на «ты».
– Ты ангарский или сибирский писатель?
– Вообще-то моя родина – Баку. Я родился и прожил в Азербайджане 14 лет, до событий в Нагорном Карабахе. А потом наша и другие семьи стала вынужденными переселенцами. Россия-матушка нас встретила плохо. Распростёртых объятий не было. Мы обосновались в Ангарске, и очень скоро я стал работать журналистом. Хотя я по диплому – слесарь-ремонтник третьего разряда. Моё хобби – таскать тяжёлые вещи: гробы, холодильники… (улыбается).
Что касается определения «писатель», то я называю себя сочинителем. Во вдохновение не верю, оно для лентяев. Просыпаешься и работаешь. Как сказал Пикассо: «Когда приходит вдохновение, оно застаёт меня за работой!» Сочинять начал ещё в школе. Одна учительница говорила мне: «Чем меньше запятых, тем лучше». Другая советовала использовать как можно больше запятых. С тех пор так и ищу золотую середину… (улыбается).
Любовь к русскому языку, знание его правил во мне живут благодаря школе. У доски я сочинял истории, а не отвечал на вопросы после параграфа. Истории были мистические, страшные. Потому что я родился в посёлке Карачхур, это в переводе с азербайджанского – «чёрная яма». На горе над посёлком было кладбище, то есть мёртвые следили за живыми. И я как-то давно написал рассказ о том, как вечерами бабуля вытаскивала пустые стулья во двор к столу, и мы ужинали с мертвецами. Часто вспоминаю, как мы с бабушкой практически каждый день приходили на дедушкину могилу, разговаривали с ним…
– Ты наверняка был известной личностью в школе – так?
– Был избран председателем совета дружины. Мне прочили большое комсомольское будущее. Но на самом деле я всегда был очень стеснительным. Учился хорошо, но большую часть сочинений списывал у сестры (улыбается). Что-то написать самому на тему «Войны и мира» – для меня это было дико сложным. Гораздо интереснее написать свою историю, чем пересказывать чужую!
– О чём был твой первый рассказ?
– Он назывался «Страна Инопланетян-88». А начинался так: «На заводе имени Ленина изготавливали космические корабли…» Рассказ был фантастическим, отчасти мистическим. Но мистика – это та же реальность, считаю.
– Ты только что получил премию имени Шукшина. А много ли у вас общего с Василием Макаровичем?
– Чудики! Правда мои, как мне кажется, ещё чудаковатее (улыбается). А ещё у нас с Шукшиным очень похожий почерк, увидел его рукописи в доме матери Шукшина в Сростках – очень удивился.
– Для чего тебе авторучка, что и когда в последний раз ею писал?
– Сегодня! Не могу работать за ноутбуком. Историю всегда сначала записываю на бумаге. Не написанный рассказ – как зарубка на душе. Напишу – рана затягивается. У меня в голове постоянно ворох сюжетов, задумок, набросков.
Сейчас работаю над романом – по предложению «Сибирских огней». Он будет в трёх частях. Первая книга «Лето в Атлантиде» – 150 страниц. Вторая, «Осенне-мрачный триптих», тоже уже написана. Михаил Николаевич Щукин, главред «Сибогней», обе части прочёл и одобрил. Третья часть «Отражения» пока ещё зреет во мне. Роман вырос из рассказа «Развилка» о пропавшей девочке, опубликованного в «Сибирских огнях» в этом году. Рабочее название романа-трилогии – «Письма с вулкана». Это история в истории – про историю. Главный герой – журналист.
– С какими именами ты связываешь сибирскую литературу?
– Астафьев, Шукшин, Вампилов – это наши классики. У Астафьева мощнейший роман – «Прокляты и убиты». Знаю, был 4-часовой спектакль по нему в Барнауле. Хочу найти в Сети и посмотреть. А фильм «Облепиховое лето» о Вампилове мне показался спорным, особенно финал.
Жаль, что Шукшин и Вампилов так мало прожили. Думаю, они и сейчас писали бы. Шукшин бы снял фильм о Степане Разине…
Сам, кстати пишу пьесы и сценарии – и «Человечину» поставили в Казанском драмтеатре.
– Какой из рассказов Шукшина ранил тебя?
– Меня тяжело ранить. Смотрел в Братске спектакль «Чудики» по шукшинской прозе, понравилось.
– С каким героем вампиловских пьес себя сравниваешь?
– Ни с персонажами, ни с коллегами-писателями никогда себя не сравнивал. Мы все друг другу наставники.
– Да уж, глядя на тебя легко сказать: у этого парня нет авторитетов в литературе. Угадал?
– Конечно! Есть книги, которые постоянно перечитываю – это «Письма» Ван Гога, «Коллекционер» Фаулза. А ещё в меня в своё время сильно попала тургеневская повесть «Бежин луг». Её, а также рассказ Чехова «Спать хочется», всем на творческих встречах советую непременно прочесть – и чем раньше, тем лучше. За ярость языка люблю «Откровения» Иоанна Богослова. Люблю тексты, которые будоражат. Соответственно, мне очень не нравятся истории, где сразу всё понятно – а их становится всё больше…
– Проза это лексика или синтаксис?
– Для меня главное в прозе – история. А различные приёмы – это второстепенное дело. Но без них никуда, ясное дело.
Как-то я ехал на фестиваль в Красноярск. Едва выключили свет в вагоне, соседские девочки сразу же начали рассказывать друг другу страшные истории. То же самое делали и мы в 80-е – в пионерлагерях, больницах… В очередной раз убедился, что пишу не зря – страшные истории по-прежнему востребованы.
– В какой момент понимаешь: рассказ получился?
– Сразу есть такое ощущение! А вот финал мне известен не всегда. И это нормально: не я пишу рассказы, а они меня. Моё правило: началом увлечь, финалом добить. Работаю над текстом без перерыва. Сел и пишу. Вначале писал по два рассказа в день. Сейчас за количеством не гонюсь.
– Ты печатаешься в толстых литературных журналах. Их миллионные тиражи никогда не вернутся?
– Хотелось бы, чтобы вернулись. Вообще, мне кажется, журналы никогда не исчезнут. К примеру, «Сибирские огни» только набирают популярность год от года. Рад сотрудничеству и с «Огнями», и с «Дружбой народов». Жалею о кончине «Октября». Алтайские встречи показали – люди читают, интересуются жизнью и творчеством современных писателей: меня забросали вопросами…
Несколько лет назад Фонд Сергея Филатова издал мой сборник прозы тиражом 1000 экземпляров – согласен, не так много. Но это по молодости мне хотелось иметь свою книгу. Сейчас доволен тем, что выходит в толстых журналах. Но если придёт олигарх с предложением издать книгу миллионным тиражом – не откажусь! (смеётся).
– Есть азарт участвовать в конкурсах, подаваться на премии?
– Нет. На Шукшинскую премию меня выдвинула редакция «Сибирских огней», за что ей огромное спасибо. Деньги с этой премии помогут реализовать давнюю мечту – купить маме отдельную квартиру. Ранит вопрос: ты сейчас домой? Мой дом давно сравняли бульдозерами в Азербайджане. А комната в ангарской общаге – мой рабочий кабинет, не более того.
Премии – это, конечно же, здорово. Недавно на Красной площади награждали победителей премии «Лицей», за первое место в поэзии и прозе ребята получили по 1,2 миллиона рублей. Жаль, в наше время таких премий не было!
– Литературный Иркутск – это ещё и поэты: Евтушенко, Кобенков. Тебя в поэзию не тянет?
– Стихи пишу, но не публикую, чтоб у поэтов хлеб не отнимать (смеётся). Ну, разве что иногда – от лица героев прозы, цитирую каких-нибудь ненормальных поэтесс…
– Что из себя сейчас представляет Иркутская область в литературном плане?
– Есть интересные молодые авторы: при Доме литераторов набирает обороты молодёжная студия. Ну и наши мэтры не дают о себе забыть: пишут книги, издают журнал «Сибирь» – где в первом номере за этот год вышел и мой рассказ. Жаль, без гонорара! (улыбается).
Сам вот уже три года веду литстудию в Ангарске, в библиотеке на площади Ленина. Занимаюсь с молодыми фантастами от 10 до 65 лет (улыбается). Работаем плодотворно. Готовлю новых авторов для тех же «Сибогней».
– Чем запомнился Шукшинский фестиваль-2019?
– Масштабами. Оценка организаторам – 11 баллов из 10. Фестиваль – марафон интересных мероприятий: выступлений и экскурсий, выставок и мастер-классов, фильмов и спектаклей… Рад был пообщаться с писателями. В Барнаул приехали Павел Басинский, Василий Авченко, Михаил Павлов, Андрей Дмитриев. Жили в одной гостинице. Так вышло, что я стал пока что самым молодым лауреатом шукшинской премии, но коллеги не позволили ощутить себя рядом с ними этаким младшим братом. И актёр Андрей Мерзликин – милейший человек!
На Алтае задавали самые разные вопросы. К примеру, спросили, почему я написал «Инструкцию по применению». То есть, понимаешь, перед встречей люди нашли и прочли мой давний рассказ – о несущих свой крест! И про крысу, конечно, расспросили. Хотя это известная история: в младенческом возрасте меня, спящего в колыбели, укусила крыса в незаросший родничок. Я проснулся, заорал, лежу весь в крови… Считаю это знаком судьбы. Кого-то поцеловал бог, меня укусила крыса. Всё не просто так.
– Как назвать направление прозы, в котором работаешь – мистический неореализм, сумеречная правда жизни, Корниенко трэш-фрэш?
– (Смеётся). Трэш-фрэш – это хорошо… Но вообще-то у меня – реализм. Без каких-либо эпитетов. Рассказываю о внутренних мирах своих героев.
– Что тебе интересно, кроме прозы?
– Люблю интересное кино. Отечественный и зарубежный арт-хаус. Я член жюри фестиваля авторского кино, его штаб-квартира в Бруклине. Очень люблю творчество Сокурова. И как человек он очень располагает к себе – интеллигентный, скромный. Рад, что его ученик с «Глубокими реками» был в конкурсе Шукшинского кинофестиваля и получил приз за актёрский мужской ансамбль.
Ещё пишу картины. Маслом. Огромные. Потом дарю их друзьям. Жаль, ты ни одной не видел: у меня не абстрактная живопись – а литература в красках.
– Есть трагическая закономерность в мире творчества: яркий старт – быстрый финиш. Почему так?
– Не знаю. Если ты хорошо начал, нужно в дальнейшем перешагнуть через себя и стараться работать всё лучше и лучше. Меня однажды назвали – сибирский Кафка. Но я не люблю сравнений!
Я очень самокритичен. Посмеяться над собой – милое дело. Всё нехорошее человек совершает с серьёзным лицом. «Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!», как говорил герой Янковского в «Мюнхгаузене»…
– Как ты думаешь, почему русские так много пьют?
– Алкоголь – составляющая нашей жизни. Смотреть на неё трезвыми глазами невыносимо. Но работаю всегда без водки. Не согласен с Хемингуэем, сказавшим: «Пиши пьяным, редактируй трезвым». Я вообще люблю поспорить… (улыбается) На спор стал писать романы. Они отвлекают от рассказов, но ничего. Я за эксперимент.
– Что для тебя любовь – это тоже своего рода творчество?
– Любовь – это в первую очередь ответственность перед человеком, перед собой и тем, что делаешь. Это человечность, готовность пожертвовать собой ради другого…
– Как относишься к Икару?
– Восхищён его смелостью. Призываю молодых авторов быть смелее.
– Как расшифруешь ИКАР? Мой вариант – «Игорь Корниенко, Ангарск, Россия».
– Пусть Икар остаётся Икаром, а я – Игорем Корниенко (улыбается).
Беседу вёл Юрий ТАТАРЕНКО
Какой там Икар! Разве от слова “икать”?
Ночью, в бессонницу, прочитал я пару рассказиков Корниенко – бессвязные ученические то ли зарисовки, то ли этюды. Читаются с трудом.
Чернухи полно – у Сенчина-чернушника дружок-напарник появился.
Бедный Шукшин! Крутится в гробу сутками: то на телевидении его имя полощут, то его премию присуждают кому попало.
А слабо честно и принародно признаться – нет достойных Шукшина, идите с Богом, щелкопёры малолетние!
Уже писала такому же “доброму критику” из этого номера ЛГ о рассказах Корниенко, “Змея кусает себя за хвост”, “Иду искать”, “Астероид” и “Птичка-невеличка” – это истории далеки от чернухи и тем более Сенчина. Это истории полны света, надежды, любви к человеку и родной, русской (!) земле! А вот такие “добрые” комментаторы только и могут, что очернять, сеять раздоры и только. Добра вам и чтоб не икалось!
Почему считать, что нет достойных писателей? Они есть. Оценочное мышление всегда контрпродуктивно. Сейчас еще живы писатели – современники и друзья Шукшина. И каждый по-своему замечателен. Непонятно к тому же, кто именно и принародно должен признаваться, где и по какому поводу?
Для 3
Оценочное мышление человечно и естественно. Если нравится – люди читают и писатель живёт.
А с вашим объективно-равнодушным мёртвым мышлением русская литература хрипит в предсмертных судорогах и Икары-Корниенки добивают её в мечтах заработать на квартиру.
А признаваться должны организаторы премий.
Петербургская Нацбест давно превратилась в мусорную свалку. Её организаторам пора каяться и уходить в мужской монастырь.
Не согласен с “добрым критиком” (комментарий номер 1). Он видит в прозе Корниенко “бессвязные ученические то ли зарисовки, то ли этюды”. Как раз всё очень связно, сюжеты выстроены, но рассказы НЕ НАПИСАНЫ! Не ПРОПИСАНЫ. Надо сесть и заново их прописать, как это делал Шолохов, каждый абзац заново, тогда половина, если не 70% абзацев вылетит за ненадобностью. Например, неплохой рассказ Корниенко “Поклонный крест” о том, как некий алкаш хочет непременно разрушить мемориальный крест. Этот рассказ, если прописать и сократить на 60%, то будет неплохо.
Для # 4. Оценочное мышление это не есть “нравится – не нравится” читателю. Это не мармелад и не зефир. Это когда начинают сравнивать писателей -“лучше – хуже”. Оценочное мышление приводило к катастрофам целые народы. С чего вы припаяли мне “объективно-равнодушное мертвое мышление”? Возвращаю его вам, потому что большинству населения нравятся детективы, издаваемые у нас миллионными тиражами, прекрасно продаваемые и коммерчески выгодные. Это ваше мышление мертвое, если оно опирается на “нравится – не нравится”. Мое мышление – самое живое. И что это вы накинулись на Корниенко, если по вашей же логике “люди [Лариса]его читают и писатель [Корниенко] живет”. И о квартире он только мечтает, а не живет в поместьях, как некоторые “успешные” писатели.
Литератор, спасибо вам за возражение и этот пост № 5.
Вы прописали схему, по которой рождается современная литература РФ, так как русской её назвать – слишком много чести.
Современная русская литература НЕ НАПИСАНА и НЕ ПРОПИСАНА!
Я так и вижу редакцию мадам Елены Шубиной, которая взяла эту технологию на вооружение и на поток.
В моём видении это происходит так (фантазия):
Приходит, скажем, к ней бравый омоновец Прихлебин с автоматом Калашникова наперевес и с таким же “шедевром”, как у Корниенко, и отдаёт ей рукопись.
Шубина рукопись ПРОПИСЫВАЕТ, и полученную вещь хотя бы можно читать.
Не этим ли объясняется, что у Прихлебина до сих пор отсутствует узнаваемый писательский стиль, а выпущенные редакцией Шубиной книги пропитаны одной интонацией и одинаково безлики?
Так что, мерси вам, Литератор!
Доброму критику # 4. Если с моим мертвым мышлением русская литература, как вы выразились, “хрипит в предсмертных судорогах”, то отчего ее не излечивает от судорог и не возродит к жизни ваше мышление – здоровое и живое, каким вы его считаете?
Для 8
Вам не надо беспокоиться: ведь хрипите в судорогах не вы. Это просто образное выражение. Но ввиду распространения коррупционной мафии слишком глубоко в ряды литераторов, оценщиков с мёртвым мышлением намного больше, чем энтузиастов живого подхода к книжной продукции.
Ведь дело дошло уже до рецензий на рукописи “перекрёстным способом” – в частности, на Нацбесте.
Добрый критик и Литератор – если вы так разбираетесь в лит.процессе должно быть и пишете гениально. Дайте ссылки на ваши творения. Прикоснуться к настоящей литературе, что у вас там – проза, критика, поэзия? Критиковать под громкими никами все мастаки, откройтесь народу, покажите как надо писать, и какая она эта настоящая литература. Быть может стану вашим преданным читателем, может и не я один.
Цитата: “Был избран председателем совета дружины. Мне прочили большое комсомольское будущее…” Это, простите, какое будущее? Комсомольское? Комсомол прекратил свое существование в 1991 году, когда ув. лауреату было 13 лет и он еще целый год должен был пионерский галстук носить. Сочинитель, однако )
Вообще-то, Читатель – был здесь мой ник, но, принимая во внимание всеобщую тягу к воровству, – я вас прощаю. Воруйте на здоровье.
Что касается произведения, я уже сообщала – повесть “Мой золотой Алма-Атинский квадрат”, Евгения Емельянова, Новый мир за 2017 год, апрельский номер 4.
Критики не боюсь. Цену себе знаю и летаю высоко.
Комсомол кончился, а пионеры до сих пор есть. И большое будущее, которое прочили этому гражданину, не пустые слова. Вот, например, эта статья. Так рос и креп мастер слова.
Цену себе знает, высоко летает, с грамматическими ошибками пишет, у Василевского печатается…
Джентльменский набор! Осталось пол сменить.
Детский лепет, детский сад (про интервью). Очень хочет понравиться. Извините.
Добрый критик, забирайте свой ник “Читатель” назад. А я заберу свою просьбу прикоснуться к настоящей литературе. Это потому, что прочел отрекомендованное вами в “НМ” произведение, и в очередной раз убедился, что из плохого писателя получается пусть не хороший, но хоть какой-то, критик.
Наконец, что-то интересное. Предложили сменить пол у Василевского. Да надо ли? Их все равно выселяют. Еще потолок перекрасьте.
Очень слабое произведение “Алма-атинский Золотой квартал”. Не увидел там высокого полета. Цену себе автор завышает.