ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО
Рубрика в газете: Рассказ, № 2019 / 1, 11.01.2019, автор: Артур ЖУРАВЛЁВ (Санкт-Петербург)
Посвящается солнечной Анике!
«Не крест – бескрестье мы несём,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всём,
Дай бог ну хоть немного Бога!»
Е.А. Евтушенко
***
Осень, а уже во всю ночью морозец и темно, как зимой. Вечер, всё сонно. Это такие дни, когда ещё с утра ломит тело, а мысли в кучу собираются нехотя, словно на что-то неважное и не всем нужное. Такие дни, когда сосед-алкоголик Сан Саныч, в прошлом талантливый химик, а теперь немного электрик – пьёт чаще, но думает глубже. Близится дата, когда он убил свою жену. А студент-радиофизик Андрей, высоченный любитель баскетбола, почти «женат», сухой атеист и страстный читатель Достоевского – лениво паяет проводки для своей дипломной работы… Спаяет, попробует, потом чего-то попишет, посчитает – солнечные батареи поставит, потом смотришь – снова всё разбирает. Глаза у него ясные, умные, сразу схватывают любую деталь. Вместе с Анной они уже несколько лет, но тяжелого взгляда она ни разу у него не приметила… В минуты глубокой задумчивости, которые никогда не касались его физических изысканий, он только опускал голову, ссутулив плечи, долго смотрел на старый паркет, затем откидывался на спинку, улыбался и говорил ей: «Всё просто!». И ей сразу становилось легко на душе! И хотелось говорить себе – «Всё будет хорошо». Потому что, когда скажешь себе, ему, маме по телефону, небу – уже немножко всё становится, как будто бы, лучше, чем сейчас есть. Отпускает где-то в душе… Пусть да – осень, а солнышко где-то засветится внутри… Хотя да, Андрей вечно твердит – что никакой души нет, что все это выдумки… А всё равно раз – и отпускает!
Анна перестала смотреть фильм, стала ставить будильник на утро… Хлопнула дверь, скрипнул натужено замок в коридоре, сосед с очередным собутыльником сбегал в «24»:
– Это я те-е говорю – я приведу два доказательства существования Бога. Мои! Тут они!..
– Постой, постой…
– Чего?
Наступило молчание.
– Во всём мне хочется дойти до самой сути! понимаешь?..
– Да! Хорошо сказал! Игорь…
– Это не я, это…
– Значит – Пушкин. Пойдём-пойдём, дойдём, как завещал наш брат Пушкин!..
– Иду…
Ещё раз хлопнула дверь. Анна перевернулась и посмотрела на ссутуленную за столом спину:
– Ты спать-то идёшь?
– Сейчас, сейчас, только…
Анна обиженно отвернулась и в потолок сказала:
– Завтра доделаешь свои проводочки…
– Ань, всё равно же спать нам не дадут…
– А ты мне не давай спать! – вдруг развеселилась она. У Андрея дрогнула рука. Капля с паяльника прошла над столом и смачно капнула на микросхему… Нависла тяжёлая пауза. Анна осторожно поглядела в сторону стола. Андрей вздохнул, выдернул паяльник, погасил лампу:
– Ан-на…
– Да-а?
– Как вы тут, Анна?
– А мы тут хорошо!
– Говоришь, не давать тебе спать?.. – плюхнулся радом с ней на кровать, – И не дам спать! не дам! Кто у нас тут собрался спать, а? Анна, Аня собралась…
И разнёсся звонкий, чистый, почти детский смех… Её глаза словно светились в темноте, они видели внутри тебя, но что они видели? И это было так тепло, так близко, так важно, а сама она дышала возбуждённо, часто, протяжно, и было хорошо! Но что они видели и видел ли ты, что видели они… Вдруг из-за стенки донёсся полный боли и исступленной ярости крик:
– Нет, нет, ты меня послушай!.. Послушай, что я тебе говорю! В такой армии – служил только я, никто из моих… Вот – отбой давно. Сидим мы в красной комнате, такая, для политвоспотания, комната была, ну… Смотрели порно, там после часа ночи показывали по ящику. Ну, что-то пацаны решили позвать зачем-то одного, отправили зазывалу – разбуди, чтоб тот-то пришёл, иначе ты вместо него… Я не знаю, почему… Но что-то решили они его трахнуть… Они реально стали об этом разговаривать, ржут… Ну я значит думаю, надо спасать паренька, а то ведь трахнут его, это же дело такое… Пришёл… Подхожу, значит, отвожу паренька к стене, шепчу ему – давай, ударь один раз меня. Этот стоит, не втыкает вообще! Мудак. Я ему говорю, реально, ничего тебе не будет – ударь один раз меня – никто тебя больше здесь не тронет… Это правда – я ему отвечал за это. Ударил бы меня – никто бы вообще, сразу в уважение, я тебе говорю… А он как пугало, выпучил глаза, трясётся, мямлит – «Я не могу, не могу, не могу…». Я, веришь мне, вообще не знаю, почему, как, зачем – не понимаю – как ударил его, он к стене, об стену, а я стал бить, бить, бить, пинать его, пинать, пинать… Почему, не знаю… Рёбра, лицо, помутнение такое наступило! Бью, жестоко, бью. В крови уже лежит, ползёт, вон из комнаты ползёт, что-то там у него булькает, просто всё переломал ему… Я его за шкирятник – вон… Уполз… Эти ржать там перестали. Сидят. Что?.. Да я спас его, говорю тебе, спас, было бы хуже, говорю тебе… Ты понимаешь? Они бы его трахнули нафиг! Ему было бы хуже, а я спас, уж точно от более плохого спас! Но тоже… Я это простить себе не могу. Помню этот день, помню… Бил в первый раз тряпку. Да я многих там, но выбирал, кто покрепче… Не видел его потом… Но вот знаешь, как перед Богом, я тебе говорю – я спас его. Спас! Да, вот так вот спас, такое время было, ты понимаешь? Время такое.
Андрей и Анна лежали. Наступила тишина. Они встревоженно вслушивались. Там что-то грохнуло, упало, откатилось.
– …Какая нравственность, какая мать её нравственность? О-о-ой дурак, ой дурак… Молод! Ты знаешь, зачем я жену убил?.. А я тебе скажу, я тебе всё скажу, потому что ты ещё ничего не знал, и слава богу, что не знал, и не знай дальше, проживёшь дольше, потому тебе скажу – чтобы пить спокойно. Понял?..
Анна коротко дышала, боясь даже пошевелиться, издать мельчайший звук. Слева от неё была стенка, тонкая, бесполезная, совершенно не способная отгородить её от… Её глаза сделались большие, беспокойные, очень серьёзные. Она смотрела в потолок, но совершенно ничего не видела кроме темноты вокруг и наплывающих на неё картинок, картинок, картинок, страшных, живых, резких, щемящих, странных, незнакомых, пугающих:
– Андрей…
Он молчал.
– Андрей.
Хлопнула дверь у соседа. Неверные, тяжёлые шаги. Тихий, учтивый стук в дверь… Андрей переглянулся с Анной. Она отвернулась к стене и отрезала:
– Сосед.
– Уверена?
– Нет! – Анна напряглась, обняла себя руками. Андрей покосился на дверь. Дверь молчала. Он натянул на себя брюки, подошёл…
– Кто?
Там кто-то тяжело дышал. Но молчал. Андрей потянулся к ручке:
– Ты?.. Игорь?..
С кровати донеслось:
– Не надо…
Дверь глубоко вздохнула:
– Не надо… Да я, я это… Кто? Твой лучший друг, теперь знакомый… – раздалось тяжёлое, немного хриплое, какое-то потустороннее… – Не открывай, видеть тебя не хочу. Её хочу, но её слово – закон… Хочу пожелать спокойной ночи самой лучшей Анне. Счастья хочу пожелать, счастье человеку нужно, ему без счастья совсем никуда, сдохнем несчастными, так кому будем нужны потом… Главное: пусть всё будет хорошо! Простите дурака. Уйду я… В общем, я тут совсем никому не нужен, я нигде никому не нужен, меня никто нигде не ждёт, не звонит, не пишет… Надо себя уважать… а-а-а… – выпил, прокряхтел, засипел – …Я завтра буду далеко. Не здесь, а там… Где – не скажу. Да, я, наверное, где-то не прав, но я любил, слышишь Анна, любил честно, потому что любил, и всё. Но надо жить, и вы живите, и главное – не обманывайтесь. Время есть время… Адиос, Андрей, адиос… Сан-т… Саныч! я отчаливаю, это беру про запас, ты суши весла… Всё, прочь, прочь…
Тихо притворилась дверь. Щёлкнул замок. Шуршание стихло. Андрей отпустил дверную ручку, посмотрел на Анну, прошёлся до стола и рассеянно покрутил в пальцах простой карандаш. Анна не шевельнулась.
– Всё. Игорь уехал. Ты этому рада? – отложил карандаш – Видишь, всё же…
– Не надо, Андрей. Просто ложись.
Анна смотрела в стену. Скатилась слеза: «Всё будет хорошо, ведь было хорошо, и хорошо, что он уехал, спасибо ему, спасибо, а Андрей тут, всё кончилось, теперь легче, теперь не давит, теперь… теперь надо что-то сделать?..».
Андрей уже вдохнул грудью и чуть не сказал, что ты же хотела, чтобы Игорь наконец-то уехал, он уже даже уехал, и всё равно во всём этом виноват я? И мы будем снова долго молчать на двух квадратных метрах? Но замерцал, завибрировал, даже «закричал» телефон. Анна вздрогнула. Андрей неуверенно подошёл, увидел «Брат», нахмурил брови:
– А-а-а, Сёма, ты чего?..
Трубка бубнила, бубнила, бубнила, потом выкрикнула одно слово… Анна повернулась к нему и беспокойно вгляделась в его ясные глаза. Взгляд Андрея с каждым её вздохом тяжелел. Глаза стали совсем чёрные, мутные, непроглядные, глухие, напряжённые… Губы Андрея сжались. Анна села на кровать, поправила волосы. Её сердце забилось, как в клетке. Ей почти сразу показалось, что случилось что-то непоправимое. Андрей тихо переспросил:
– Что?..
Сбросил, осел на стул. Анна пришла в себя, встала:
– Андрей?
***
– Андрей…
Шёпот разнёсся по всем этажам, Анна тяжело дышала, грохот ботинок, мусор, серость, коляска, в подъезде словно туман, резкий свет диодов, грохот, Анна увидела Андрея на площадке: сутулая фигура, опущенные руки. Опёрлась на стену, из груди вырвалось:
– Андрей…
Всё распахнуто, кругом молчание, шуршание шагов и стуки, пахнет сигаретным дымом… Андрей стоит в дверях. Коридор. Лежит мама. Её распластанное тело. Кругом какие-то люди. В доме звенит пустота. Дома больше нет. Жёлтый, режущий, чужой свет от люстры… Мама курила, и дым ещё не выветрился, клубился под абажуром, или это только кажется, что ещё не выветрился, или это кто-то уже покурил, а вовсе не она курила… Анна подбежала сзади. Андрей стоял на пороге, обмерев, смотря на распластанную в коридоре маму… Она куда-то шла, что-то хотела и вот не дошла… Бледное лицо. Холод пронизывал это лицо. Была какая-то растерянность и неверие в то, что он видит. Вокруг неё никто уже не суетился. Белые халаты спокойно укладывали что-то в чемодан с красным крестом, тень отца с каменным взглядом стояла у стены, брат Сёма сидел на коленях возле её головы и весь трясся… И Андрей не мог переступить порога, его покинули силы, он не мог даже стоять. Сейчас, сейчас – и колени подогнутся… Вдруг что-то ёкнуло в груди, Анна дышала сзади, Андрей встрепенулся, поспешно сделал шаг вперёд, как будто опаздывает, переступил порог, шагнул, словно бы навстречу ждущей его маме, а рука мамы вдруг поднялась и помахала ему… Андрей замер, она махала ему, а он это видел, она махала ему, и он этому не верил, но очень хотел верить, а она ему махала, и он готов был разрыдаться и упасть на пол, и обнять, и испугаться, и обрадоваться, или ничего не делать, но только видеть, видеть, видеть – ведь она ему машет, и ему тоже очень захотелось ей помахать, успеть-успеть! Но она попрощалась; не успел; её рука легла на пол, Анна его обняла, взяла за обе руки; Андрей сказал едва слышно одними губами: «Прости, мама…». Белые халаты спокойно укладывали что-то в чемодан с красным крестом, тень отца с каменным взглядом стояла у стены, брат Сёма сидел на коленях возле её головы и весь трясся, лучший друг Игорь пил крепкий кофе на пустом вокзале и бормотал: «Во всём мне хочется дойти до самой сути… понимаешь, понимаешь?..» Сан Саныч стеклянным взглядом пялился на чёрно-белую фотографию убитой жены и бормотал: «Я иду, иду, иду…».
– Андрей, всё будет хорошо.
Добавить комментарий